Николай Лузан - СМЕРШ. Один в поле воин Страница 2

Виктор Макеев, оперуполномоченный лейтенант госбезопасности, просмотрев документы окруженцев, решил начать допрос со старшего лейтенанта Прядко. Его насторожило, что разношерстную группу бойцов и младших командиров возглавил не политрук или строевой офицер, а какой-то «интендантишка», как ему казалось, здесь было что-то нечисто: Прядко мог оказаться подсадной уткой абвера. За пять месяцев войны Макеев насмотрелся всякого и уже ничему не удивлялся. Его подозрения усиливала ориентировка Особого отдела армии: в списке разыскиваемых вражеских агентов значилась фамилия Прядко.

Макеев на всякий случай расстегнул кобуру, проверил пистолет и, бросив строгий взгляд на застывшего глыбой у входа сержанта, распорядился:

— Дроздов, вызови Прядко!

Тот откинул полог, приподнялся над бруствером траншеи и крикнул:

— Хтось тут Прядко?

— Я! — откликнулся голос из толпы.

— Заходь!

Окруженцы пришли в движение. От группы младших командиров отделился высокий, стройный, лет тридцати старший лейтенант и решительной походкой направился к блиндажу. Вслед ему неслись дружные возгласы:

— Иваныч, скажи, пусть не тянут резину, а то мы от холодрыги околеем! Че нас зря мурыжить, мы свое слово сказали! Пусть за нас мертвые фрицы отчитываются!

— Все будет нормально, хлопцы! — заверил он и спрыгнул в траншею.

Комья мерзлой земли посыпались на дощатый настил и покатились в блиндаж. Сержант отбросил их сапогом и недовольно буркнул:

— Че грязь тащишь!

— Может, еще ноги вытереть? — огрызнулся Петр и, отодвинув его плечом, протиснулся в блиндаж.

В нем царил полумрак. В тусклом свете фитиля-самоделки, изготовленного армейскими умельцами из гильзы сорокапятки, бледным пятном отсвечивало невыразительное лицо. Физиономия особиста ничего не выражала. Перед ним на сколоченном из досок столе громоздились тощие папки, стопка листков бумаги, ручка с обгрызенным концом и пузатая чернильница.

«Ручка — самое опасное оружие особистов», — вспомнил Петр мрачную шутку о военных контрразведчиках, гулявшую в армейской среде, и с горечью подумал: «Для кого война, а для кого контора пишет».

Особист поднял голову и, откинувшись на стенку, принялся буравить окруженца подозрительным взглядом.

«Глаза только не проешь. Меня этим не возьмешь. Видал таких», — заговорило в Петре давнее неприязненное отношения к военным контрразведчикам.

Незадолго до начала войны на складе ГСМ из-за нерасторопности техника произошла утечка бензина. Ретивый особист тут же взялся раскручивать дело о группе вредителей, а из него, техника-интенданта Прядко, принялся лепить главного организатора «преступления». Расследование набирало обороты и катилось к военному трибуналу. От суда Петра и других «вредителей» спас арест самого особиста: тот оказался «пробравшимся в органы троцкистом и агентом мирового империализма». Но на том злоключения интенданта Прядко не закончились. Спустя два месяца его снова вызвали в Особый отдел — на этот раз из-за антисоветских разговорчиков, которые вели подчиненные, но потом, изрядно промурыжив, отпустили. Поэтому от встречи с особистом Петр не ждал ничего хорошего.

А Макеев выдерживал многозначительную паузу. Прядко надоело стоять перед ним свечкой, и, не спрашивая разрешения, он сел на деревянный чурбак. Особист, грозно сверкнув глазами, тоном, не сулящим ничего хорошего, потребовал:

— Быстро! Фамилия, имя, отчество?

— Прядко Петр Иванович, — представился Петр.

— Звание?

— Старший лейтенант.

— Должность?

— Техник-интендант первого ранга, начальник головного склада горючего 5-й армии Юго-Западного фронта.

— А как стал командиром этого… — Макеев не смог подобрать слова.

— Война не спрашивает, сама назначает, — с вызовом ответил Петр.

— Да? Так? Это мы еще посмотрим, кто и куда тебя назначил.

— Ну, смотри, смотри.

— И посмотрю! Гляди, чтоб потом локти не кусал, — пригрозил Макеев.

Петр поиграл желваками на скулах и промолчал. Прошлый печальный опыт общения с особистами говорил, что злить их — себе дороже выйдет. Макеев же, посчитав, что угроза возымела действие, решил не медлить. Однако, встретившись взглядом с «интендантишкой», понял, что не стоит спешить. В свете нещадно чадящего фитиля из — под кудрявой пряди волос на него с вызовом смотрели карие глаза. Судя по всему, Прядко был крепким орешком, и Макеев решил использовать проверенный прием — пошелестев бумагами, он спросил:

— Гражданин Прядко, а как ты объяснишь, что пять месяцев скрывался на территории, оккупированной врагом?

— Я? Я скрывался? — Петр опешил.

— Ну, не я же? — хмыкнул Макеев и, не давая опомниться, обрушился на него с новыми обвинениями:

— Почему уничтожил партбилет? Где личное оружие? Почему раньше не вышел на соединение с частями Красной армии?

Петр был потрясен абсурдностью обвинений… А Макеев продолжал наседать, взяв чистый лист, потребовал:

— Бери ручку и пиши! Только не вздумай юлить, со мной этот номер не пройдет!

— Писать?! — чужим голосом произнес Петр.

— Не петь же. Ты не соловей, шоб тебя слушать, — с кривой ухмылкой заметил Макеева и двинул по столу чернильницу с ручкой.

Петр не шелохнулся и глухо произнес:

— За меня трофейный автомат росписи ставил!

— А-а, все вы так говорите, а как копнешь, то такое говно вылазит, что…

— Говно-о-о?! Т-ты че несешь, лейтенант?! Мы там своей кровью умывались, пока вы тут линию фронта выравнивали! Мы… — вскипел Петр.

— Чего-о?! — Макеев поперхнулся. Папироса, зажатая в уголке рта, сползла с губы и упала на стол, а когда к нему вернулся дар речи, он обрушился на Петра с угрозами:

— Молчать! Гад, ты на кого пасть разеваешь?! Да я тебя, как вошь, одним пальцем раздавлю!

— Это вы мастера! А кто с фрицем воевать будет? Кто?!!

— Заткнись, пока я тебя не шлепнул!

— Не пугай — пуганый. Я не в обозе отъедался, а фрицев колпачил.

— Молчать! Да я тебя!.. — взвился Макеев и ухватился за кобуру с пистолетом.

Петр дернулся вперед. Тут же за его спиной угрожающе заворочался сержант, и лязгнул затвор автомат. Наступившую вязкую тишину нарушали прерывистое дыхание и глухие разрывы мин. В отблесках тусклого пламени лица Макеева и Прядко, искривленные судорогами, напоминали уродливые маски. Несколько секунд они сверлили друг друга пылающими взглядами. Не выдержав, Макеев отвел глаза в сторону. Он отпустил кобуру, подрагивающей от напряжения рукой нашарил на столе папиросу, смял ее, отшвырнул в угол и тяжело опустился на лавку.

В блиндаже воцарилось гнетущее молчание. Продолжалось оно недолго. Матвеев, окатив Петра ледяным взглядом, достал из папки документ и, потрясая им, злорадно процедил:

— Так, говоришь, с фрицами воевал?

На лицо Петра легла тень — он недоумевал.

— А с кем же еще?

Это не укрылось от Макеева, и он с пристрастием продолжил допрос:

— Здесь черным по белому написано, как ты с фрицами снюхался!

— Я-я?! Я снюхался с фрицами?!! — Петр не мог поверить своим ушам.

— Ну не он же! — Макеев мотнул головой в сторону Дроздова и снова перешел в наступление: — Говори, какое дали задание? Кого еще внедрили в группу? Фамилии? Псевдоним?

— Задание? Внедрили? Ты че несешь, лейтенант?! — Петр уже не отдавал себе отчета и бросился к Макееву.

— Сидеть! Не двигаться! — взвизгнул тот и судорожно заскреб ногтями по кобуре.

Сзади на Петра навалился сержант и припечатал к чурбаку. Он пытался освободиться, но лапы-ручищи мертвой хваткой вцепились в плечи и не давали не то что двинуться — свободно вздохнуть.

— Какое задание?! Ты че, охренел?! — прохрипел Петр.

Макеев подался к нему и, заглядывая в глаза, прошипел:

— Сволочь! Я тебе покажу «охренел»! Хватит ваньку валять! У меня на тебя бумаг воз и маленькая тележка! — и, хлопнув папкой по столу, сорвался на крик: — Говори, когда на фрицев стал работать?! Когда?

Мятый клочок бумаги, которым потрясал особист, перевесил пять месяцев хождения Петра по мукам в гитлеровском тылу. Он съежился и глухо обронил:

— Мне признаваться не в чем. За меня скажут ребята. Я за чужие спины не прятался и оружие в бою добыл.

— Ты эти частушки пой кому-нибудь другому! Говори правду, если жить хочешь! — напирал Макеев.

— Ну, хватит меня пугать! Я свой испуг на той стороне оставил.

— Смелый, говоришь?

— Побываешь в моей шкуре — поймешь, — огрызнулся Петр.

— А-а, решил невинной овцой прикинуться. Меня не проведешь. Я твое шпионское мурло насквозь вижу.

— Что-о-о?! Ты что, лейтенант, совсем спятил?!

— Ч-е-е?! Я те покажу «спятил»! Ты, продажная сволочь, мне сейчас все расскажешь!

— Расскажу, расскажу! Как мы кору с деревьев жрали? Как воду с кровью хлебал? Как…