Николай Кондратьев - Маршал Блюхер Страница 26

— Прикатили на машинке в гостиницу.

— Ага, совершенно верно. А утром опять пошли на прием. И знаете, с чего начал разговор Владимир Ильич: с ночного происшествия — и попросил показать разрешение на оружие. Прочел и отмечает: «Порядок есть порядок. Не обижайтесь, пожалуйста. Документы дооформим по всем правилам патрульной службы». И начал расспрашивать про отряд и командира. А командующим к этому времени был у нас Николай Митрич Каширин. Мы его показали по совести, ничего не утаили. И тут Владимир Ильич щурит хитро глаз и спрашивает: «А вы доверяете Каширину? Ведь он сын атамана, офицер?» Я подтвердил: «Доверяем. Хоть он из богатой семьи, а пошел с беднотой и бьет дутовцев и в хвост и в гриву».

— Так и сказал?

— Понятно, сказал. Владимир Ильич улыбнулся: «Это великолепно: сын атамана честно служит Советской власти». А потом мы говорили о том, как исполком связан с поселками и станицами и как вербуем добровольцев в красные дружины. И дошли до хлеба насущного. И тут Ленин в лице заметно изменился и прямо приказывает нам: «Весь хлеб взять на учет. И в скирдах и в амбарах у богатеев. Это нужно сделать незамедлительно. Это архиважно, товарищи уральцы. Москва и Питер голодают. Да, кстати, вам талоны на питание выдали?» Отвечаем: «Выдали, да только супчик жидковат. Крупинка за крупинкой гоняется с дубинкой. Хорошо, что свои харчишки захватили». Ленин наклонил голову и говорит: «Вот, вот! Сами убедились, как скверно питаются москвичи. Приедете на Урал, расскажите землякам, как мы тяжело живем, и попросите от моего имени, от имени Совнаркома ускорить отправку хлебных эшелонов в центр страны. Это самая важная, первоочередная задача». Дошло время и до нашей просьбы. Владимир Ильич пообещал направить на Урал оружие и боеприпасы и распорядился выдать нам пять миллионов рублей на военные и хозяйственные дела[20]. Пожелал доброго пути и успехов. И руку пожал, вот эту самую.

И выбросил вперед ладонь —широкую, грузную, желтоватую от давних, затвердевших мозолей. Потом не спеша достал платок, вытер лицо.

Кто‑то тихо попросил:

— Товарищ Константинов, а как дальше‑то было?

— Дальше все яснее ясного. Получили мы в Госбанке пять миллионов. Подумать только, доверие‑то какое— пять миллионов! Сами, конечно, не повезли. Отправили в Верхнеуральск с конвоирами. А сами подались до дому. Приехали двадцать второго мая под самую‑то чехословацкую заваруху. И малая война стала большой. К чему я завел этот длинный разговор? По народу контра пускает подлые слухи: дескать, Ленин сбежал за границу и в Москву вернулись старые порядки. Я знаю Ленина и такую гнусность отметаю начисто. Ленин в Кремле. Ленин на своем посту. Ночами не спит, голодает вместе со всеми и думает, как скорее разбить неприятелей всех мастей и установить мир, по которому все мы шибко соскучились. Ленин и про нас понятие имеет. И верит нам и надеется на рабочих Урала. Надо все это сердцем понять. И выполнить свой долг. Завтра мы пойдем в решающий бой и вырвемся из этого окаянного кольца на волю. Получим боеприпас и со своими пойдем на Урал. До победы. Так ли я говорю, товарищи дружинники? Может, вопросы есть какие?

— Правильно сказано.

— Все ясно. Пока не победим, дома не быть.

Блюхер потер онемевшую ногу, выждал, когда бойцы стали расходиться, подошел к Константинову.

— Слушал вас и радовался. Это и есть агитация фактами. Вы сегодня еще разок выступите. Счастливый вы человек, с Лениным разговаривали.

— Да я рассказываю‑то не все гладко…

— Хорошо, хорошо. Простите, как вас зовут?

— Василий Алексеевич.

— Благодарю вас, Василий Алексеевич.

— Так ведь я коммунист. Сегодня все партийные выступают. Решается вопрос жизни или смерти.

— Только жизни! — твердо произнес Блюхер.

Красногвардеец Василий Алексеевич Константинов

Пропала усталость. Верно сказал Константинов — сегодня все партийцы выступают. И Блюхер с радостью и глубоким волнением как бы увидел беседующих с дружинниками своих верных и постоянных помощников на трудном тысячеверстном пути — старых большевиков Петра Зудова, Леонида Вейнштока, Петра Опарина. Они участвовали в трех революциях, встречались с В. И. Лениным, им есть что рассказать бойцам. В этот час взволнованно и горячо зовут бойцов к победе Петр Гузаков, Сергей Попов, Ефим Михеев, Иван Козлов, Федор Сызранкин, Никита Шкаев, Василий Федин, Федор Ландграф, Егор Кандалов, Венедикт Ковшов, Василий Зудов, Николай Беляков, Владимир Колобаев, Александр Еарабарда, Федор Калмыков, Михаил Федосеев, Григорий Пивоваров, Михаил Дублистов, Матля Шойхет и сотни других агитаторов. На венгерском языке разговаривает с земляками Иштван Сугак, на китайском— Ли Хун–чан, на латышском — Карл Матуз, на эстонском — Пауль Варес, на башкирском — Сибагат Нуркиев.

…Вдохновленные призывами большевиков, на рассвете 29 августа бойцы пошли в бой.

Умело используя лощину, рейдовая группа Троицкого отряда ворвалась в село Юрмаш.

Напряженно, тяжело проходило сражение на позициях у станции Иглино. Разведав местность, Иван Каширин приказал командиру Белорецкого полка Алексею Пирожникову атаковать станцию.

В бинокль Каширин видел, как первый батальон спустился с пригорка и двинулся к полотну железной дороги. Стояла какая‑то непонятная, мирная тишина. И, ободренные этим безмолвием, дружинники побежали к насыпи.

Тишину оборвали шесть пулеметов. Каширин видел, как смертельный кинжальный огонь разрезал батальон на три части. И сразу же из окопов выскочили белочехи и кинулись на дружинников. Шли уверенно, выдерживая равнение, вскинув поблескивающие на солнце винтовки. И, ошеломленные гибелью товарищей, потерей командиров, белоречане дрогнули и покатились назад к деревне Алаторке. И Каширин тревожно подумал о том, что эта толпа увлечет, потащит за собой резервный батальон.

Коммунист Алексей Пирожников не растерялся. Он поднял резервный батальон и повел навстречу белочехам. Все видели командира полка, слышали его суровый голос:

— Даешь Иглино! Бей гадов! Ура!

И русское «ура» загремело над равниной и остановило отступающих бойцов первого батальона. Круто повернув назад, они составили дополнительную цепь. Обстановка резко изменилась. Белочехи замедлили шаги. Остановились. И, увидев это, Иван Каширин крикнул связному:

— Пулей лети к Голунову! Передай—-пора!

Прошло несколько томительных минут, и сотни Годунова вылетели из рощи и ударили во фланг врага…

В 5 часов Иван Каширин послал донесение главкому, в котором сообщал, что Верхнеуральский отряд занял станцию Иглино и линию железной дороги у деревень Черенкова и Кирилловка. Противник оставил 80 убитых, 150 раненых и 70 пленных. Захвачено три пулемета, обозы, склады зерна и хлеба.

А в это время Блюхер с работниками главного штаба находился в поселке Михайловском и не предполагал, что совсем близко, в деревне Калтыманово, кипит ожесточенная схватка. Сюда, прикрываясь лесом, пробрался крупный отряд белых и неожиданно напал на заставу, состоявшую из полуроты 17–го Уральского полка. Отстреливаясь, горсточка уральцев стала отходить на поселок Михайловский. Прикрывать товарищей остался пулеметчик старый солдат–сибиряк Ефим Кручинин с номерным молоденьким Леонтием Шестаковым. Пулемет установили у овина. Кручинин решил хоть на несколько минут задержать наступающих. Позади — штаб главнокомандующего, все имущество армии, тысячи беженцев, больные и раненые. Один расчет: выиграть полчаса, а там, глядишь, подоспеют наши и отгонят белых. Ефим Кручинин сказал номерному:

— Я буду отбиваться, пока не изведу все патроны. А ты, Леонтий, если робеешь, ступай в Михайловский, пока еще можно.

— Что ты! Одного не оставлю. Буду помогать.

Длинной очередью Кручинин как бы перечеркнул выбежавшую на поляну цепь противника. Уцелевшие солдаты отпрянули в кусты И открыли частую пальбу по огневой позиции красных. Ефим Кручинин молчал. Ему хотелось выманить белогвардейцев из укрытия и снова встретить их метким огнем. Подбадривая себя руганью и прерывистым «ура», несколько солдат несмело выкатились на луг. Кручинин молчал. Но как только цепь стала густой и нахально смелой, сибиряк ровно повел тело пулемета слева направо и опрокинул атакующих.

Из фляжки напоил горячий кожух и еще раз загнал белогвардейцев в кустарник. Заряжающий передал последнюю ленту, предупредил:

— Снаряжать больше нечем. Может, к мертвым белякам сбегать, собрать…

— Срежут. Вот что, сынок, тикай! Помирать лучше одному. Лети к Томину, торопи наших.

Леонтий Шестаков припал к плечу наводчика, торопливо прошептал:

— Побежим вместе. По гумнам. За скирды, стога сена, только и видели.

— Сказал — сгинь! Я здесь старшой…

И, припадая к земле, Леонтий Шестаков побежал к гумнам.