Кирилл Назаренко - Флот, революция и власть в России: 1917–1921 Страница 3

Делопроизводственные документы дореволюционного периода, как правило, напечатаны на хорошей бумаге, с широкими полями, через полтора – два интервала, качество машинописи высокое (отсутствуют опечатки, оттиски букв четкие). Подписывая документы морского ведомства, офицеры или чиновники писали от руки лишь фамилию и дворянский титул, если он был, а чин пропечатывался на пишущей машинке или писался писарем. Необходимости в расшифровке подписи не возникало, так как было принято писать фамилию полностью или почти полностью, притом сравнительно разборчивым почерком.

За 1917 г. ход делопроизводства в морском ведомстве постепенно разлаживался, правда, этот процесс не был быстрым и зашел не слишком далеко. Множество бюрократических процедур продолжало выполняться по инерции. Например, производство в чины в морском ведомстве продолжалось как минимум до 16 (29) декабря 1917 г., до появления декрета «Об уравнении всех военнослужащих в правах»[5], а возможно, и до 29 января (11 февраля) 1918 г., то есть до издания декрета о создании Рабочее-Крестьянского Красного Флота, который упоминал о введении единого звания «красного военного моряка». В декрете 10 (23) ноября 1917 г. «Об отмене сословий и гражданских чинов» ничего не говорилось об отмене военных чинов[6], и на канцелярском делопроизводстве он не отразился: в чины производили по-прежнему.

Перевод делопроизводства «на советские рельсы» начинается постепенно. 22 марта 1918 г. для всех центральных учреждений РСФСР вводится новый образец бланков, использование которого становится обязательным с 1 апреля 1918 г. Все бывшие министерства должны были именоваться народными комиссариатами[7]. 3 августа 1918 г. Совнарком постановил воспретить учреждениям пользоваться старыми гербовыми печатями с изображением двуглавого орла и приказал всем завести печати с гербом РСФСР[8].

В 1918 г. резко снижается качество оформления документации. Начинает использоваться бумага низкого качества, иногда даже линованная или в клетку, оборотная сторона ненужных документов, например, морских карт. Бумага используется крайне экономно – поля становятся узкими, интервал сокращается до одинарного, понижается качество машинописи. Подписи становятся сокращенными и плохо читаемыми. В то же время формуляр делопроизводственного документа в целом сохраняется, с заменой названий учреждений, исчезновением обращений и подписей по чину и общему титулу (например, «ваше превосходительство»). Как курьез следует отметить резкое снижение внимательности телеграфистов при передаче телеграмм – в них появляется масса опечаток и пропусков букв, что иногда делает текст телеграммы трудным для понимания.

В целом, следует констатировать живучесть делопроизводственных традиций, которые не претерпели принципиальных изменений во время революции и Гражданской войны. Они продолжали непрерывно развиваться, несмотря на все перемены в политическом и общественном строе.

Принято выделять следующие группы делопроизводственных документов: нормативные документы, протокольная документация, деловая переписка, информационные, учетные и отчетные документы[9]. Эта классификация является в значительной мере условной, так как точного разграничения разных групп добиться трудно. Кстати, в делопроизводственной практике морского ведомства еще в начале ХХ в. возникали предложения обозначать на бумагах их тип (рапорт, отношение, предписание, приказ и т. д.) для упрощения работы с ними. Это предложение так и не было реализовано. Пожалуй, только на рапортах всегда указывался тип документа.

В качестве характерной черты содержания делопроизводственных документов морского ведомства революционной эпохи обращает на себя внимание традиционная анонимность многих аналитических записок или записок с теми или иными проектами. Это подчеркивало коллективный характер работы штабов и учреждений и вместе с тем служило иллюстрацией известного принципа, сформулированного немецким военачальником и военным теоретиком Г.-К.-Б. фон Мольтке (Мольтке-старшим), о том, что у офицера Генерального штаба не должно быть имени, он должен стремиться не к известности, а лишь к пользе для дела. Обращает на себя внимание откровенный и даже несколько вольный характер высказываний флотских специалистов в письмах, записках, рапортах, проектах.

Как справедливо отмечал в конце 20-х годов видный партийный и военный деятель К. А. Мехоношин: «Историк, пожелавший лишь по одним архивным документам изучить минувшие события, оказывается в крайне затруднительном положении. Пережитая эпоха чрезвычайно характерна в том отношении, что ее наиболее яркие и подчас наиболее содержательные этапы как раз менее всего располагают к тем формам работы, которая фиксируется в документе. И поэтому среди других материалов воспоминания являются также своего рода документами большой исторической ценности. Не раз, наверное, благодаря им удастся связать в единое целое и понять внутренний смысл того или иного периода»[10]. Действительно, подозрения, слухи, домыслы, непосредственные впечатления, характеристики окружающих, которые можно найти лишь в источниках личного происхождения, не только передают аромат эпохи, но и позволяют судить о самоощущении и мировоззрении представителей различных социальных и профессиональных групп. Как правило, делопроизводственная документация не позволяет этого сделать. Поэтому в исследовании используется целый ряд мемуаров представителей различных политических лагерей, бывших офицеров и бывших матросов. Мемуары используются в основном не столько для изучения исторических событий, сколько как источник изучения сознания людей, вовлеченных в бурный поток истории революционной эпохи.

Среди мемуаров сохранились воспоминания морского офицера народовольца Е. А. Серебрякова[11]; офицеров дореволюционных армии и флота, сделавших выбор в пользу Советской власти: В. А. Белли[12], М. Д. Бонч-Бруевича[13], А. М. Василевского[14], А. А. Игнатьева[15], В. П. Костенко[16]; воспоминания, базирующиеся на основе переработанного дневника И. С. Исакова[17]. К воспоминаниям этой группы примыкают рассказы С. А. Колбасьева[18], повесть и рассказы Л. С. Соболева[19], художественные произведения, основанные на личных впечатлениях их авторов.

Офицеры царского флота, ставшие на сторону белого движения, оставили значительно больше мемуаров, чем их сослуживцы, выбравшие службу под красным знаменем: здесь и видные руководители белого движения – Б. А. Вилькицкий[20], А. Г. Шкуро[21], и рядовые его участники – Г. К. Граф[22], Н. З. Кадесников[23], В. А. Меркушов[24]. К этой группе примыкают записки последнего главы флотского духовенства Г. И. Шавельского[25].

Воспоминания красного командира новой формации Ю. А. Пантелеева[26] и матроса-большевика Н. А. Ховрина[27] позволяют дополнить свидетельства других мемуаристов.

В монографии были использованы воспоминания политических деятелей: профессионального революционера, ставшего морским офицером, Ф. Ф. Раскольникова[28], большевика-подпольщика Н. И. Подвойского[29], мемуарные рассказы лидера октябристов А. И. Гучкова[30].

При написании монографии широко использовалась различная справочно-биографическая литература, например, мартирологи и списки морского офицерства, составленные В. В. Лобыцыным[31], С. В. Волковым[32], В. В. Верзуновым[33], списки различных категорий личного состава флота и репрессированных граждан[34], энциклопедические издания[35].

Отдельно следует отметить статьи, тезисы, записки, речи лидеров Советской России, определявших внутреннюю и внешнюю политику страны В. И. Ленина[36], И. В.Сталина[37], Л. Д. Троцкого[38], Г. Е. Зиновьева[39], А. И. Окулова[40] и др.

Очерченный круг источников стал основой для написания монографии.

Следует оговорить, что даты до 1 (14) февраля 1918 г. указываются по старому стилю, после этой даты – по новому. Инициалы упоминаемых нами лиц могут быть не указаны или указаны не полностью в том случае, если они не установлены или если под фамилией, упоминаемой в документе, могут подразумеваться несколько человек.

Глава I

«Человек с ружьем» и власть

Подавляющее большинство политических выступлений вооруженных сил во всем мире было организовано офицерами, то есть командным составом, и лишь в некоторых выступлениях активную роль играли солдаты и матросы. Когда армия и флот не прибегают к открытому вооруженному выступлению, а используют другие методы воздействия на гражданские структуры власти, действующими лицами могут выступать только представители командного состава.

Солдатская и матросская масса по многим причинам сравнительно редко выходит на политическую арену. В массовых вооруженных силах второй половины XIX – первой половины ХХ в., сравнительно короткие сроки службы при системе принудительного призыва[41], как правило, не дают времени солдатам и матросам осознать свои политические цели и выработать политическую программу. Сказываются национальные, культурные, религиозные, профессиональные различия, разный уровень образования и разные сроки службы. С другой стороны, молодость военнослужащих срочной службы, их небольшой жизненный опыт не позволяют большинству из них в полной мере осознать политические и экономические интересы той социальной группы, к которой они принадлежали до службы и в ряды которой вернутся после нее. На службе им сложнее организоваться и совершить вооруженное выступление, чем офицерам, определенную роль играет более низкий уровень образования солдат и матросов по сравнению с офицерами, отсутствие у них привычки к постановке задач и к руководству.