Татьяна Симонова - Советская Россия (СССР) и Польша. Русские антисоветские формирования в Польше (1919–1925 гг.) Страница 32

Нужно признать, что бывшие добровольцы антисоветских формирований продолжали ощущать себя в пространстве Гражданской войны. Скорее всего, они были были искренни, когда писали начальнику Информбюро: «С большой радостью мы отправились бы в Кронштадт или в одну из Северных губерний… сидеть без дела в то время, когда в России льется кровь за освобождение, когда подавляются великие порывы к свободе измученных людей, невыносимо»[580].

Интернированный в Острове-Ломжинском корнет Зундблад писал В. Савинкову, что его отец, генерал-майор императорского Генерального штаба[581], в 1918 г. был мобилизован большевиками и назначен в Москву на должность начальника штаба одной из советских армий. Корнет просил оказать содействие в поездке «в Совдепию», поскольку «при помощи отца и знакомых» он мог бы иметь «ценные сведения и быть в курсе военной политики»[582].

Среди интернированных добровольцев были и солдаты, вкусившие «прелести» партизанской вольницы. Полковник[583] Уральского казачьего войска из Острова-Ломжинского полностью отдавал свою судьбу в распоряжение братьев Савинковых: «Вам виднее и лучше знать, что полезнее: соберу ли я охотников, вернейших моих казаков, и пойду громить с ними коммунистов с тем, чтобы связаться с Антоновым, или пойду один со своими братьями Валерианом и Василием».

Подпоручик тульского драгунского полка НДА Б. Т. Панчук просил руководство РЭК о вызове его и «еще двух повстанцев» – добровольцев из лагеря Щепёрно для командирования «в северную часть Мозырского уезда Минской губернии, для поднятия там восстания». «Все жители хорошо мне знакомы, – добавлял подпоручик, – и пойдут за мной»[584].

Из Варшавы ситуация в лагерях интернированных выглядела вполне обнадеживающей в аспекте продолжения антисоветской борьбы. В. Савинкову казалось, что «с некоторых пор желание отправиться в Россию стало почти всеобщим. Если бы удовлетворить все просьбы о формировании отрядов, лагеря опустели бы совершенно». Перспективы работы Информбюро выглядели радужными; работа в тылу проводилась по определенному плану и «по соглашению с польскими властями», но, к сожалению для начальника Информбюро, была «ограничена как условиями, которые ставит польская власть, так и денежными средствами»[585].

Имели ли братья Савинковы иллюзии по поводу реальных причин таких настроений в лагерях? Уже в январе 1921 г. поручик Бицаев из лагеря в Сосновице призывал В. Савинкова к осторожности при «посылке агентов в Совдепию, которые на каждом переулке кричат об этом»[586]. В. Савинков отвечал ему, что «среди посылаемых в Совдепию людей есть разные люди, в том числе и большевистские агенты, этого избежать невозможно»[587]. Начальник дивизии «Смерти» НДА генерал-майор Матвеев писал В. Савинкову в апреле 1921 г.: «Большая часть офицеров, отправляемых Вами в тыл, остается в нейтральной полосе и дает Вам сведения на основании слухов, получаемых от местных крестьян»[588].

Были ли братья Савинковы настолько наивны, что не понимали, как добывалась «достоверная информация»? Информбюро отправляло «информацию о положении в Советской России и Красной армии» в форме «оперативных сводок» во все иностранные военные миссии, присутствующие в Польше, а также военным атташе и разведкам Великобритании, Финляндии, Франции, Италии, Японии, США. Так, в феврале сводки Информбюро были отправлены в военную миссию Латвии и в российскую военную миссию в Польше (генералу П. С. Махрову); в марте к перечисленным адресатам добавились полномочное представительство республики Финляндии в Польше, японская и итальянская военные миссии. В апреле список адресатов пополнился английской военной миссией. В мае – украинской военной миссией, в июне – американским военным атташе, полномочным представителем Бельгии в Польше[589].

Но главным адресатом всегда оставалась французская военная миссия в Польше. Только в марте – апреле 1921 г. туда были отправлены регулярные «сводки о военно-политическом положении в России», «показания бежавших из России лиц», информация «о расположении частей Красной армии» в различных районах России, схемы «организации кавалерийского полка Красной армии» и «войсковой разведки Красной армии», копии выписок из советских газет на тему «О военном вопросе на Х съезде РКП (б)»[590] и прочая информация.

Руководство французской военной миссии сразу после подписания Рижского мирного договора проявило особое внимание к контингенту интернированных антисоветских формирований в лагерях, хотя и занимало в этот момент выжидательную позицию. Генерал Ниссель направлял представителей миссии в лагеря интернированных. В частности, в лагере Пикулице, куда были переправлены части бывшей 3РА из лагеря Щепёрно, французский «полковник N.»[591] призвал командиров продолжать заниматься с солдатами боевой подготовкой. «А то настанет момент, когда они могут сказать, что не хотят иметь таких вождей», – предостерегал полковник. В ответ полковник М. В. Кузьмин-Караваев уверил французского инспектора, что русские офицеры «занимались с нашими людьми в лагере Щепёрно и здесь занимаются»[592].

Полковник N. призвал интернированных перетерпеть тяготы лагерного существования, поскольку «Польша сама нуждается во многом», а в Галиции, где располагался лагерь, «во многих местах положительно нет хлеба». На вопрос полковника Кузьмина-Караваева: «Долго ли нам здесь придется в лагерях работать с солдатами и можем ли мы надеяться, что выйдем скоро на работу в поле?» – французский полковник уклончиво ответил: «Кто может сказать это? Россия так необъятна и загадочна, что, может быть, это будет на днях, может быть – через год-два»[593].

Французская военная миссия рассматривала контингент беженцев (интернированных антисоветских формирований) как потенциальный резерв для продолжения борьбы против Советской России в разных формах. Польское военное командование не противилось этой идее, несмотря на работу польской делегации в Риге над мирным договором с Советской Россией. Б. Савинков умело использовал складывающуюся ситуацию в своих целях, лишив опоры в лагерях руководство бывшей 3РА, которое выразило ему недоверие.

Контингент интернированных солдат и низших офицеров в лагерях пытался решить вопрос о своем будущем самостоятельно: или продолжить беженскую жизнь, оставаясь в Польше полуслепым орудием в руках французских и польских военных (а также братьев Савинковых), или вернуться на большевистскую родину в процессе репатриации. После подавления Кронштадтского мятежа в марте 1921 г. этот вопрос перед солдатами и офицерами встал особенно остро.

§ 3. «Общее восстание не состоялось…»[594]

В рамках бурной политической деятельности Б. Савинкова 17 марта представители Российского эвакуационного комитета (Д. В. Философов и А. А. Дикгоф-Деренталь) заключили соглашение о сотрудничестве с представителями С. Петлюры (Ст. Стемповский, Л. Михайлов, О. Эйхехан). Тогда же был разработан проект сотрудничества РЭК с польским Генеральным штабом[595].

Однако та человеческая масса в лагерях, на которую мог бы опираться Б. Савинков, получая якобы на их содержание различные денежные субсидии, начинала убывать. По информации Философова, в марте 1921 г. общее число зарегистрированных интернированных в лагерях составило не более 11 630 человек. В действительности, как он предполагал, в лагерях находилось 12 тысяч человек[596]. По данным на 1 апреля 1921 г. интернированные, находившиеся в ведении РЭК, были размещены в лагерях Щепёрно, Пикулицы, Радом, Рожаны, Плоцк, Торунь и Остров-Ломжинский. Лагерь в Щепёрно в марте 1921 г. по просьбе РЭК эвакуировался, в связи с этим происходило рассредоточение контингента интернированных в другие лагеря[597].

По данным агентов литературно-агитационной комиссии РЭК, к началу апреля 1921 г. число интернированных русских отрядов, размещенных в лагерях, составляло всего 10 720 человек[598]. Информацией о численности интернированных казаков (они были размещены в Здунской Воле, Торуни, Сосновицах) на тот момент агенты не располагали[599].

По данным РУД смешанной комиссии по репатриации, в обязанности которой входила работа «со всеми подлежащими репатриации лицами»[600], в польских лагерях на момент заключения Рижского мирного договора (18 марта 1921 г.) находилось несколько крупных групп беженцев (интернированных военных формирований). Численность бывшей 3РА составляла 6578 человек (включая женщин и детей), армия Булак-Балаховича (НДА) – 6748 человек. Отряд Яковлева сократился до 645 человек. Общее число казаков приближалось к 5 тысячам человек.

Кроме этого, РУД располагала сведениями о численности армии Петлюры (12 тысяч человек); части отряда Бермондта (Авалова), которая была интернирована в Торуни (1000 человек); а также оставшейся в Польше части отряда Бредова (1000 человек). По своему составу, как предполагали в РУД, на 50 % контингент антисоветских формирований состоял из красноармейцев, завербованных в лагерях военнопленных летом и осенью 1920 г., а также лиц, переданных польскими властями белому командованию при пленении. Только в бывшей армии Пермикина (3РА) РУД насчитывала 5 тысяч красноармейцев[601].