На «заднем дворе» США. Сталинские разведчики в Латинской Америке - Нил Никандров Страница 33

французский дипломатический состав из пяти человек. Тарасов охотно обменивался мнениями с военным атташе Франции, носившим форму иностранного легиона: длинный чёрный мундир с большими эполетами с золотой бахромой и якорями на воротнике, и золотыми аксельбантами через правое плечо, определявшими его принадлежность к Генеральному штабу. Военный атташе был прямодушен, на лавры изощрённого дипломата не претендовал. Как и Домбаль, он не питал симпатий к американским и английским союзникам, и потому легко «заводился», если в беседе затрагивалась тема об эгоизме англо-американского дуэта.

Без каких-либо «оперативных намерений» Тарасов общался с другим французским атташе, графом де Караман, потомком участника наполеоновских походов. «Это был веселый, беспечный молодой француз, – вспоминал позднее Тарасов, – не кичившийся своим родом и графским титулом. Караман был убеждённым сторонником генерала де Голля и ярым противником маршала Петэна». Он активно посещал социальные и светские мероприятия, любил посидеть в ресторане с «приятными собеседниками», к которым относил и Тарасова. Графа часто сопровождала жена – англичанка Нада Маклин, тоже с бесконечной аристократической родословной. Её отец Ноэль Кэмпбелл-Маклин прославился тем, что организовал в Англии массовый выпуск двигателей для десантных судов, с которых была осуществлена высадка в Нормандию.

Между тем дружественные французы, как выяснилось, не теряли времени напрасно и, в свою очередь, также изучали сотрудников советского посольства. Из Мехико в Париж поступали разведывательные доклады некоего Жака Констана. Так, в декабре 1944 года он сообщал:

«Уманский – организатор и руководитель забастовок, социальных волнений, потрясающих Мексику и ввергающих её в анархию. Вскоре красным элементам останется только представить себя народу в качестве единственных представителей той социальной системы, которая известным образом показала себя в России. Для встречи с Уманским и получения верного представления о нём нужно познакомиться с Долорес дель Рио или Аркадием Бойтлером, которые принимают его в домашней обстановке. У Бойтлера, советского агента, можно получить более полное представление об Уманском, чем через официальные контакты. Долорес дель Рио помогла мне связаться с послом Уманским. После моего разговора с ним и секретарём посольства Тарасовым последовало «дело Вассермана» [судя по всему, о «нецелевом расходовании» мексиканцами средств, собранных в фонд оказания помощи Красной армии. – К.С.]».

Констан привёл список лиц, «сотрудничающих» с посольством СССР: «Оскар Данцигер – советский агент, связан с людьми ГПУ. Он стал советским гражданином, расходует и проигрывает большие деньги. Ненавидит Францию. Близким другом Данцигера является некий Вайсблат, который часто встречается с мадмуазель Себастьян – советской гражданкой». Констан назвал с десяток имён других «советских агентов» и предложил установить за ними слежку с помощью «профессионального игрока в бридж Жака Мартиме, услуги которого в этом деле придётся оплачивать».

В Москве изучили «донесения» Констана. Выводы: никто из названных им «советских агентов» таковым не являлся. Московский куратор резидентуры в Мехико перечислил их с соответствующими пояснениями: «Долорес дель Рио, известная мексиканская актриса, – по нашим делам не проходит. Считается прогрессивно настроенной, посещает приёмы нашего посольства. Бойтлер – выходец из России, был актёром и режиссёром кино, сейчас промышленник, часто приглашался на приёмы в нашем посольстве. В порядке взаимности приглашал «Редактора», «Юрия» и «Леонида» к себе на дачу».

И так – по всему «шпионскому списку» Жака Констана с резюме: «Это выдумки. Его подпись в сообщениях – оперативный псевдоним. Используется имя известного французского писателя».

Тарасов тоже высказался по поводу этих «фантазий»: «Дипломатическая служба графа де Каламан не главное его занятие в Мексике. Из персонала посольства Франции в Мехико «фактурой» разведчика обладает только он – подвижный, контактный, умеющий расположить к себе. Человек он высокообразованный, с литературными задатками, внешне раскованный, иногда до панибратства. Но это всё обманчиво»[36].

Характеризуя отношения с английскими дипломатами в Мехико, Тарасов называл их «холодными» или «подчёркнуто корректными». Такими они, в основном, и были – без каких-либо повышенных «союзнических» эмоций. Посол Великобритании редко встречался с Уманским. Избегал общения и военный атташе подполковник Райт, женатый на русской белоэмигрантке. Она не хотела встречаться с «советскими» по «личным причинам».

Однажды Райт всё-таки пригласил к себе и Уманского и Тарасова. Приём был организован по случаю посещения Мехико генералом Дином, командующим вооружёнными силами Англии в карибском регионе. Конечно, Дин был в центре внимания. Иногда генерал в ходе беседы, как вспоминал Тарасов, «кокетливо вплетал в свою речь русские слова». Конечно, его собеседники поинтересовались, где он учился русскому языку. Подвыпивший генерал утратил бдительность и сказал, что лет двадцать назад имел такую возможность, когда служил лейтенантом в бригаде генерала Лионеля Денстервиля.

«Так вы были в Баку, может быть и в Закаспии?» – спросил Тарасов.

Вопрос был острым: Дин мог иметь отношение к расстрелу Бакинских комиссаров под Красноводском в сентябре 1918 года. Генерал понял, что сболтнул лишнее, но отступать было поздно, пришлось подтвердить, что он «посещал те места».

В беседу вступил Уманский, который, не скрывая иронии, спросил:

«Скорее всего, вы были в тех местах, генерал, без нашего официального приглашения?»

«Ну, господин посол, зачем вы так? Я выполнял приказ и по молодости лет не задумывался над вопросами политики».

«Возможно, вполне возможно. В этом вы, генерал, не оригинальны, – заметил Уманский. – Но теперь, когда вы не чужды политике, можете хотя бы задним числом оценить действия генерала Денстервиля?»

«Представьте себе, господин посол, как-то мне не приходилось вспоминать это прошлое», – ответил Дин, обретая прежний тон и уходя от неприятной для него темы.

Как бы там ни было, в этом эпизоде «противостояния» английскому конкуренту советская дипломатия и разведка взяли верх, вынудив генерала Дина занять глухую оборону…

На фоне скрытно недоброжелательных соотечественников Питер Смитерс[37], помощник военно-морского атташе Великобритании, выглядел привлекательнее. Возможно, потому, что «был, по существу, единственным английским дипломатом, поддерживавшим с нами систематический контакт». Таким и обрисовал его Василевский-Тарасов в своих записках: «Смитерс не был профессиональным военным. Своими изысканными манерами, высокой образованностью, предупредительностью и простотой в обращении он представлял разительный контраст с большинством английских офицеров, людей надменных и чванливых. Высокий, худой, рыжеватый блондин с бледным лицом. Выходец из старого аристократического рода, он с начала войны по традиции пошёл во флот, хотя по образованию был, если не ошибаюсь, искусствоведом. Участвуя в морском сражении, был ранен, а после излечения получил пост помощника морского атташе в Вашингтоне с постоянным пребыванием в Мехико-сити».

Тарасов признался, что «серьёзное отношение» Смитерса к военному союзу Англии с Советским Союзом «поражало и настораживало», хотя объяснить это можно было тем, что в советском посольстве военный и морской атташе появились не сразу. Смитерс считал своим «союзническим долгом» время от времени информировать Уманского о тех военных новостях, которые могли быть полезными России. К тому же Уманский его привлекал как человек, хорошо разбирающийся в хитросплетениях современной политики, не склонный к доктринёрству, способный выслушать иную точку зрения.

Тарасов уловил, что по вопросу открытия второго