На «заднем дворе» США. Сталинские разведчики в Латинской Америке - Нил Никандров Страница 44

жены, первого секретаря Л.И. Тройницкого с супругой Марой, помощника военного атташе подполковника С.А. Савина-Лазарева и атташе Ю.Е. Вдовина. Однако в середине января военный министр Мексики Ласаро Карденас через своего адъютанта обещал предоставить в распоряжение Уманского специальный самолёт, который и должен был доставить посла и его свиту в Коста-Рику. Уманскому продемонстрировали этот пятиместный самолёт и представили экипаж. Посла тронула забота хозяев, и он рассказывал об этом великодушном жесте мексиканских властей своим знакомым. Неожиданно, накануне назначенного дня вылета, Карденас уведомил, что советской делегации будет предоставлен более вместительный самолёт с другим экипажем. Обсуждая этот вопрос с резидентом, Уманский признал, что подобная замена – дело необычное и даже подозрительное. Но переносить время отлёта не стал.

Делегация приехала на аэродром ранним утром 25 января. Её провожали Каспаров, сотрудники посольства и дипкурьер Мельников, который (вместе с напарником) сделал остановку в Мехико на пути в Монтевидео. Его привёз на аэродром Каспаров. По подчеркнуто уважительному отношению резидента к Мельникову было заметно, что должность дипкурьера для того – не более чем прикрытие.

Уманского и других привели к 11-местному «дугласу» старого типа. После проверки готовности самолёта к взлёту дверь в пассажирский салон закрыли. Но тут к «дугласу» подошли двое военных, и её пришлось открыть. Неизвестные офицеры проникли внутрь, прошли, как позже выяснилось, в хвостовую часть самолёта. Наконец, они показались вновь. Один из них вынес из «дугласа» лёгкое мужское пальто. Военные отошли к зданию аэропорта и стали дожидаться взлёта. Вдруг из самолёта вышел Вдовин и быстро, почти бегом, направился в комнату ожидания. Оказалось, что у Раисы Михайловны Уманской пропали золотые часы, которые принадлежали её дочери. После смерти Нины Уманская никогда с ними не расставалась, и восприняла их пропажу в день отъезда как недобрый знак. Она несколько раз повторила, что в Коста-Рику не поедет, что предчувствия не обманывают её. Уманский привык к повышенной нервной чувствительности жены и в мягкой манере призывал её не поддаваться «суеверным предрассудкам».

Вдовин ещё занимался поисками, когда лётчики стали форсировать работу моторов, явно готовясь к выруливанию на взлётную полосу. Дипломат едва успел вернуться на борт самолёта. С земли шофёр Гусаров показал жестами, что и в автомашине он часов не обнаружил.

В этот момент «дуглас» тронулся с места, разогнался по взлётной полосе и поднялся в воздух. Неожиданно, через считаные секунды, не успев набрать высоту, самолёт стал падать. Провожавшие его люди слышали, что перед падением аппарата внутри его прогремел взрыв. Потом – второй. «Дуглас» рухнул на землю и загорелся.

Каспаров, его коллеги из посольства, мексиканцы из аэродромной службы после минутного замешательства бросились к месту падения самолёта, где громадным костром полыхал авиационный бензин. Откуда-то появились люди, перекрывшие проход на поле. Примчалась пожарная дружина. Только через четверть часа Каспаров и другие сотрудники посольства смогли приблизиться к месту катастрофы. Через обломки «дугласа» всё ещё пробивались языки огня, обугливая разбросанные тела, разбитые чемоданы и баулы, личные вещи членов экипажа и пассажиров. Тела Уманского, Тройницкого и Вдовина были сильно повреждены, но узнать их было можно. Уманскую опознали только по нитке жемчуга. Савин-Лазарев сидел в самолёте вместе с мексиканскими офицерами, и их останки были настолько перемешаны, что идентифицировать их было невозможно. Из экипажа спасся один бортмеханик. Его контузило, он первое время ничего не соображал, шагал, как сомнамбула, в сторону от пылающих обломков самолёта.

Маре Тройницкой повезло, если это можно назвать везением. Её выбросило вместе с креслом, которое смягчило удар о землю. Лицо, руки и ноги Мары были сильно обожжены. Находилась она в сильнейшем шоке, и если приходила в сознание, то на секунду-другую, не больше. Говорить была не в состоянии. Санитарный автомобиль увёз Мару в английский госпиталь, где врачи диагностировали смещение позвоночника.

Вместе с первыми представителями мексиканских властей, спешно прибывшими на аэродром, появился помощник военно-воздушного атташе США майор Десмонд Холдридж, желавший лично разобраться в случившемся. Он вникал во все детали, тщательно осмотрел место происшествия, беседовал с аэродромным начальством и персоналом.

В первый же день после катастрофы в посольстве стали готовиться к церемонии прощания. Все без исключения сотрудники находились в стрессовой ситуации. Но делали всё возможное, чтобы не допустить хаоса и суматохи. Опечатали рабочие кабинеты. Наглухо перекрыли некоторые коридоры. Из библиотеки доносился непрерывный стук молотков: рабочие декорировали её чёрным крепом. Везли и везли венки от посольств, министерств, профсоюзов, организаций, сотен частных лиц. Телефоны звонили без передышки. Отвечать на звонки было поручено тем, кто умел изъясняться по-испански. Здесь помогла пресс-атташе Александра Никольская.

Каспаров не успел познакомиться со всеми посольскими служащими и членами их семей. Между тем иностранцы во всё более возрастающем числе прибывали в посольство, чтобы выразить соболезнования. Поэтому Каспаров просил торгпреда Алексеева быть рядом, чтобы тот подсказывал, «кто есть кто» среди послов, мексиканских министров, журналистов, политических и общественных деятелей.

Сергей Павлов, занимавший пост военного атташе до приезда Савина-Лазарева, сообщил, что мексиканские власти не разрешили везти катафалки из морга днём во избежание демонстраций, поскольку улицы по маршруту были переполнены народом. Катафалки обещали доставить с наступлением темноты. К вечеру на подступах к посольству собралось столько людей, что буквально яблоку негде было упасть. После девяти появились катафалки: они продвигались через толпу – все пять катафалков. Они въехали в широко открытые ворота. Затем гробы начали вносить в библиотеку. Первый у входа был Константин Уманский, за ним жена Рая Михайловна, рядом – Лев Тройницкий, затем Сергей Савин-Лазарев и Юрий Вдовин. Гробы были обтянуты красным кумачом с траурной отделкой, на каждом фотография погибшего. Поставили почётный караул, и в библиотеку непрерывным потоком потянулись люди.

Жёнам старались не говорить, когда привезут погибших, их решили привести к гробам, когда уйдут все посторонние.

К полуночи, когда закрыли ворота, жён погибших допустили в библиотеку до начала бальзамирования. В Москву направили срочную телеграмму: отправлять тела в гробах или кремировать в Мехико и отправить урны. До получения ответа решили начать бальзамирование этой же ночью. Мужчины завёртывали тела в простыни и переносили из библиотеки через вестибюль в кухню на втором этаже, где специалисты делали своё дело.

На следующий день, 26 января, для прощания с погибшими был открыт доступ публике. Трое суток с раннего утра до поздней ночи поток людей не прекращался ни на одну секунду. Пропускали всех, от членов мексиканского правительства до простых мексиканцев. Некоторые целовали портреты погибших. Популярность Уманского была велика не только среди элиты, приглашаемой на банкеты, но и среди широких масс.

В почётном карауле перестояли все члены мексиканского правительства – президент Авила Камачо, экс-президент Ласаро Карденас, мининдел Падилья, военный министр Хара, послы и дипломаты. Мексиканские офицеры стояли в почётном