На «заднем дворе» США. Сталинские разведчики в Латинской Америке - Нил Никандров Страница 56

Как бы «между строк» Басаил похвастал, что американцы ему доверяют, поэтому привлекли для охраны президента Трумэна.

Басаил рассказал, что работает в здании на улице Сосиал, около памятника Революции. Сейчас в штате управления семьдесят сотрудников. Службе всего один год, её задача – информировать президента о политическом положении в стране, внутренних и внешних угрозах.

Увлёкшись разговором, мексиканец с жаром рассуждал, что для наведения порядка в Мексике необходима ещё одна революция, чтобы «избавиться от чиновников, разбогатевших на обмане народа»: «Разве я для того участвовал в революции, чтобы всякие «максимино камачо» жирели за счёт государства и безнаказанно сорили деньгами?» Он говорил, что президент Алеман и его окружение тоже погрязли в воровстве и охоте за наживой. Алеман построил себе дорогую яхту, заказал самолёт за миллион долларов и возводит усадьбу близ парка Чапультепек. Бывший президент Авила Камачо приобрёл богатейший нефтяной участок, известный под именем Пальма. У него есть конюшня с полусотней отборных скакунов, виллы на побережье, акции. Им подражают все чиновники.

Прощаясь, Басаил «вроде бы не для проформы, а с неподдельной искренностью сказал, что всегда восхищался прогрессом русского народа за последние годы». И предложил, «если позволит время», общаться в неформальной обстановке. Кумарьян развёл руками: «Очень и очень жаль, но я готовлюсь к отъезду. Билеты зарезервированы, пора возвращаться в Москву»…

Потом Кумарьян просмотрел имевшиеся в резидентуре материалы на Басаила и обнаружил, что тот ничего не скрывал, умолчал лишь об одном: в 1942–1944 годах он поддерживал рабочий контакт по линии управления с ветераном ФБР Гасом Джонсом, которого Эдгар Гувер направил в Мексику руководителем Секретной разведывательной службы.

После отъезда Кумарьяна Басаил других попыток выхода на советских представителей не предпринимал. В конце 1948 года Кумарьян, перелистывая в своём московском кабинете полученные с диппочтой мексиканские журналы, наткнулся в журнале «Тьемпо» за 12 ноября на сообщение о смерти Альваро Басаила. Он умер от сердечного приступа.

На вопрос, по собственной ли инициативе Басаил пытался завязать тесные отношения с Кумарьяном и чего добивался, вряд ли удастся ответить.

Кумарьян с семьёй выехал на родину 13 февраля 1948 года. В последние дни он был занят до предела, поэтому сувениры в Москву покупала жена: миниатюрные сомбреро из соломки, серебряные цепочки с подвесками, яркие платки с изображениями пирамид и индейских вождей майя. В багаж запаковали несколько бутылок текилы для угощения «экзотикой» друзей и коллег, которые прошли через Мексику. Ностальгические чувства к этой стране испытывали все, кто в ней побывал. В основном сохранялись между ними и дружеские отношения, поэтому их часто так и называли – «мексиканцами».

У разведки не бывает «мёртвого сезона»

Замена Кумарьяна – первый секретарь Алексей Прохорович Антипов[45] («Илья») – прибыл в Мексику только через два года. Временно поселился в гостинице «Рузвельт» на авениде Инсурхентес. В прошлом Антипов работал в Колумбии, под прикрытием второго секретаря посольства. В Мексике ему предстояло прослужить пять лет.

Перед отъездом из Москвы Антипова попросили подробно осветить все перипетии поездки к месту работы в Мехико: «У наших товарищей много нареканий. Ты человек опытный, надо разобраться, почему это происходит, какие есть узкие места».

Из отчёта резидента Антипова о поездке к месту работы в Мехико:

«Я выехал из Москвы в последний день января 1950 года. В пути выяснилось, что Управление кадров МИД рекомендовало всем членам группы советских граждан, всего 20 человек, обращаться ко мне за советами и помощью как старшему по положению и имеющему опыт загранработы. Все мы ехали в одном вагоне и утром 1 февраля прибыли в Брест. После таможенного досмотра и проверки паспортов мы разместились в помещении местного отделения «Интурист», несмотря на откровенное сопротивление его персонала. Эта недоброжелательность усугубилась тем, что у одного из членов группы пропал чемодан. Директор отделения Петров заявил в грубой форме: «Мы обслуживаем иностранцев, а не советских граждан, так как, если бы не было иностранцев, не было бы «Интуриста». Только общее возмущение побудило его заявить о пропаже чемодана в транспортное отделение милиции.

Процедура досмотра багажа в таможне носила поверхностный характер. Разрешение министерства финансов на вывоз валюты отбиралось тут же. В 16.00 все выезжающие были посажены в отдельный вагон и доставлены на польскую пограничную станцию Тирасполь, где в вагон вошли польские иммиграционные чиновники, которые собрали наши паспорта и унесли их в помещение погранпункта. Через полчаса документы вернули. Досмотр багажа у лиц со служебными паспортами проходил в скоростном режиме: приоткрывались крышки чемоданов, и только. Затем оформлялись в помещении таможни справки о наличии валюты. После этого наш вагон прицепили к поезду, отправившемуся в 18.30 на Варшаву. Четыре часа все мы провели в мягком, но страшно грязном и душном вагоне без света и воды. В Варшаве группа была встречена сотрудниками нашего консульства и доставлена в гостиницу «Бристоль». Обычно наши граждане размещаются в общежитии при торгпредстве, но тут отчего-то внесли изменения. Пребывание в общежитии обходится примерно в 10 раз дешевле, чем в гостинице (250 злотых в сутки вместо 2000–3000 злотых).

На следующий день сотрудник консульства обменял в правлении пароходной линии наши оплаченные требования на билеты на пароход «Баторий». При этом оказалось, что случайно или умышленно, но из всей группы мне и ещё двум сотрудникам нашей организации московская контора «Интурист», бронировавшая каюты на пароходе, отвела самые дешёвые каюты, лишённые дневного света, в туристском классе, на третьей палубе внутри корпуса корабля. Надо полагать, что это произошло с ведома оформлявших нас сотрудников отдела кадров МИД. Другие члены группы, ехавшие в командировку в качестве курьеров охраны, завхозов и поваров, получили каюты или в первом классе, или комфортабельные каюты на первой палубе туристического класса. Это безобразный факт, поскольку при оформлении посадки на пароход я неоднократно предъявлял вместе с билетом дипломатический паспорт. Скажу, что я не раз замечал на себе недоуменные взгляды со стороны портовых чиновников и членов команды. Это было неестественно, так как половина кают 1-го класса пустовала. Надо отметить, что большую часть пассажиров туркласса составляли направляющиеся в США или Канаду польские переселенцы и мелкие еврейские торговцы.

Из Варшавы наша группа выехала 3 февраля вечером в отдельном вагоне. В Гдыню прибыли 4 февраля утром и, не встретив никого из сотрудников советского консульства, наняли такси и отправились в порт. Прошли посадочные формальности, и в 2 часа дня «Баторий» вышел в море. Переход в Нью-Йорк длился 12 суток. Как обычно, пароход заходил в Саутгемптон, где число пассажиров увеличилось, примерно,