На «заднем дворе» США. Сталинские разведчики в Латинской Америке - Нил Никандров Страница 63

направленной в Центр, Гаранин указал: «Испанский драматург, режиссёр, мастер художественного чтения, политэмигрант. Возраст – 32 года. В прошлом посещал Советский Союз. Виртуоз по заведению связей, в Гаване знает всю политическую и культурную элиту. При необходимости его «втёмную» можно использовать для подбора «стажёров». Он знаком со многими испанскими эмигрантами на Кубе и в Латинской Америке. Главный источник существования для него – преподавательская работа. Миссия платит ему 50 долларов в месяц».

Во время занятий с Франсиско Гаранин узнал много полезного для себя о менталитете кубинцев, их привычках и традициях. Большое внимание учитель уделял местной бытовой лексике. Особо предупредил сотрудников, чтобы на рынке, покупая папайю, никогда не употребляли это слово, оно в ходу в странах Южной Америки, но на Кубе – ругательное, нужно говорить «лечоса».

В качестве «книги для чтения» на уроках языка Гаранин предложил использовать объёмистый том речей президента Фульхенсио Батисты. Том был обильно иллюстрирован фотографиями, по которым можно было оценить трансформацию кубинского политика-самородка: от незаметного сержанта-стенографиста в помятом полотняном френче до «лидера нации» в идеально сшитом костюме. В тот период кубинский руководитель – «образцовый демократ и защитник социальной справедливости» в странах Карибского бассейна – был в апогее политической карьеры. Ещё в декабре 1941 года, после нападения Японии на Пёрл-Харбор, Батиста объявил о полной поддержке «справедливого дела союзников», о разрыве дипломатических отношений со странами оси, а осенью 1942 года с «пониманием» отнёсся к рекомендации Госдепартамента США установить их с Советским Союзом.

При каждом удобном случае президент Рузвельт ставил Батисту в пример как надёжного регионального союзника. Его поддерживали кубинские коммунисты, симпатии которых Батиста приобрёл тем, что не мешал им расширять влияние в профсоюзах, заниматься пропагандой марксистско-ленинских идей и восхвалять Сталина. Учитель испанского Мартинес относился к президенту Кубы с недоверием: «Он делает то, что ему выгодно. Поэтому он грозит кулаком Гитлеру и дружит со Сталиным. Пока он коммунистов не трогает. Но запомните мои слова: когда закончится война, Батиста перестанет быть паинькой».

Кубинские условия поначалу показались Гаранину благоприятными для разведывательной работы. Кубинцы легко шли на контакт, рассказывали о себе, давали характеристики «лицам, представляющим оперативный интерес», и комментировали текущие политические события, не оглядываясь с опаской по сторонам.

Активность резидента контрастировала с размеренным режимом «чистых» сотрудников миссии и требовала от него ухищрений для зашифровки «ведомственной принадлежности». Резидент написал об этом в конце 1943 года в личном письме Кумарьяну, куратору резидентуры: «Кубинцы, как правило, работают до двух часов дня, затем погружаются в социальную жизнь: встречаются с друзьями, отдыхают в кафе и ресторанах, решают личные вопросы. Я часто получал от кубинцев приглашения встретиться в послеобеденное время и почти всегда отказывался. Распорядок миссии резко отличается от местной традиции: мы работаем с утра до ночи с часовым перерывом на обед. Я много терял от этого, так как не мог поддерживать с людьми постоянные отношения. Мною просто переставали интересоваться. Конечно, я мог бы нарушить этот распорядок, но тогда стал бы слишком заметен, потому что и без того кубинцы считают меня единственным человеком в миссии, который общается, поддерживает личные отношения и стремится контактировать с ними. А кубинцы весьма ценят персональные связи».

Гаранин сблизился со многими видными писателями, художниками и поэтами. Это был цвет кубинской творческой и интеллектуальной элиты. Они в большинстве своём симпатизировали Советскому Союзу, помогали ему в борьбе с фашизмом – материально, выступлениями в печати и на радио, участием в массовых акциях, прежде всего за открытие в Европе второго фронта. Советского дипломата охотно принимали в литературных салонах, в том числе у Сары, сестры почитаемого на острове писателя, драматурга и дипломата Альфонсо Эрнандеса Ката, погибшего в 1940 году. Это открыло Гаранину двери многих респектабельных и влиятельных семей в Гаване. Представитель страны, дающей героический отпор гитлеровским агрессорам, пользовался популярностью у кубинок. Он был крепко сколочен, уверен в себе. Волнистые волосы, голубые глаза, его славянское обаяние было неотразимо. В письме «куратору» Кумарьяну Гаранин без ложной скромности признался: «Местные дамы меня преследуют, но поползновения такого рода я мягко, но решительно отклоняю».

О своей «акклиматизации» в стране резидент писал почти по-журналистски, с живописными подробностями:

«Испанский язык меня ещё плохо слушается, но я стараюсь изучать его в активном режиме и встречи с кубинцами провожу регулярно. Гавана своеобразный город. Просто пройтись по улице здесь невозможно: они узкие, во многих местах приходится пробираться буквально боком. Повсюду теснота, жара, потоки автомашин, назойливые нищие и женщины легкого поведения. То и дело подходят подозрительные типы, говорят: «У меня есть красивая дочь, не хотите ли провести с нею время?»

Куба – уродливая колониальная страна, в которой бросаются в глаза разложение, взяточничество, жульничество, всеобщее мошенничество и крайняя бедность населения. Говорят, на острове воруют все, начиная с президента. Повсюду тебя обступают попрошайки, надоедают спекулянты и продавцы лотерейных билетов. Много пьянства. Всё списывают на проклятую войну, которая пагубно отражается на жизни простых кубинцев. Необходимо помнить, что в стране всё контролируется американцами. Только официальных представителей США в посольстве 40 человек. А сколько понаехало других, не дипломатов?

Деловые свидания вся приличная публика проводит в кафе, пивных заведениях, барах, где есть кондиционеры. Обращаться к Хозяину за «представительскими» я не хочу, т. к. нужно докладывать, куда идёшь, какие вопросы будешь решать, получены ли тобой нужные результаты. Плюс к этому ведение дневника официальных встреч с обязательным указанием имени собеседника, что для нашей работы недопустимо. За прошедшее время на угощение полезных кубинцев в городе (см. отчёты) я израсходовал из кассы резидентуры 50 долларов. Но главная статья моих расходов – телеграфная связь: 150 долларов за два последних месяца. Моё общение с кубинцами позволило мне приобрести «местный колорит» и не слишком выделяться из общего ряда, как это было поначалу. «В белом костюме, с коктейлем в руке я затерялся в весёлой толпе», – написал один местный поэт. Это, на мой взгляд, и есть самая подходящая «акклиматизация» по-кубински. Свой «парадный» чёрный костюм из Москвы я повесил в шкаф и пользуюсь им крайне редко: слишком выделяется своим угловатым фасоном».

Вспоминая о первых днях на Кубе, Гаранин признавался, что его раздражала беззаботная жизнь Гаваны, казавшаяся ему празднично-карнавальной по сравнению с тем, что он оставил дома, за тысячи километров от этого тропического рая. В памяти постоянно всплывали ежедневные сводки Информбюро о положении на фронтах, бесконечные санитарные составы с ранеными, серо-землистые лица людей в тылу, преобладание тёмных и защитных тонов в одежде, ожесточённость душ и ненависть к врагу. Гаранину иногда казалось, что кубинцы с недостаточным сочувствием и пониманием относятся к борьбе СССР с фашистской Германией, что солидарность их – не более чем «исполнение союзнического долга» на дипломатических приёмах или