Коллектив авторов - Битвы, выигранные в постели Страница 7

Отпустив гостей, Клеопатра вместе со служанками ушла в спальню, легла на золотое ложе и продиктовала письмо Октавиану. В нём просила похоронить её вместе с Антонием. Затем, раздвинув в корзинке фрукты, увидела под ними свернувшегося кольцом аспида. Золотой шпилькой, вынутой из волос, она уколола змейку, которая, зашипев, обвилась вокруг руки и ужалила царицу…

Получив письмо, Октавиан понял, что задумала царица, но было поздно. Когда его посланцы прибыли во дворец, «Клеопатра в царском уборе лежала на золотом ложе мёртвой. Одна из служанок, Ирада, умирала у её ног, другая, Хармион, уже шатаясь и уронив голову на грудь, поправляла диадему в волосах своей госпожи».

Октавиан, хотя и был раздосадован её смертью, не мог не воздать ей должное. Он исполнил её последнее желание. Клеопатру похоронили рядом с Антонием, с которым она прожила четырнадцать лет, лучших лет своей жизни.

Вместо египетской царицы по римским улицам за колесницей триумфатора пронесли её портрет и провели её троих детей от Антония. Старший сын от Цезаря, которому исполнилось семнадцать лет, был уже убит по приказу Октавиана. Об остальных детях позаботилась Октавия.

Так на сороковом году жизни скончалась египетская царица, великая правительница и великая женщина.

ТРИ ПОБЕДЫ НАПОЛЕОНА

Тридцатидвухлетняя бывшая виконтесса с Мартиники Жозефина стала первой женой Наполеона Бонапарта. Ещё до знакомства с ним она была заключена в тюрьму, а её муж гильотинирован во времена Террора. После освобождения она решила развлечься.

Город был помешан на танцах. Открылось свыше шестисот танцевальных залов. Решив забыть эксцессы революции, женщины делали причёски «а-ля гильотина», собирая их так, чтобы обнажить шею. Для усиления зловещего эффекта мода требовала носить тонкую кроваво-красную ленту вокруг шеи. Был даже Gal a la Victime — танец, на который приглашались только родственники тех, кто был гильотинирован.

Жозефина передала на воспитание своего тринадцатилетнего сына Евгения генералу Гошу, приятелю по тюремному заключению и бывшему любовнику. Затем она начала занимать деньги, чтобы устроить себе экстравагантную жизнь, тратить их на экипажи, мебель, экзотическую пищу и модные наряды.

Увенчанная буйными каштановыми кудрями, со стройной фигурой, Жозефина была неотразимо соблазнительна в стиле новой Директории. И хотя она не зашла так далеко, как её подруга мадам Хамелин, прошествовавшая по Елисейским полям обнажённой до пояса, её можно было увидеть с обнажёнными руками и практически обнажённой грудью в прозрачном платье и красных чулках.

Жозефина использовала свои умело представленные прелести, чтобы убедить властей предержащих вернуть ей собственность, конфискованную во времена Террора. Её парижская квартира была распечатана, и ей возвратили наряды, драгоценности и обстановку. Жозефине выдали компенсацию за уже проданные мебель, серебро и книги. Ей была возмещена стоимость лошадей и имущества мужа.

В результате она приобрела множество важных связей. Для неё стало обычным делом спать с важными людьми послереволюционной Франции. Считали, что секретные службы платят ей за передачу им постельных разговоров. «Поистине удивительно, — сказал о Жозефине её остроумный современник, — что щедрая природа предусмотрела расположить все необходимые средства оплаты её счетов пониже её пупка».

Одной из ближайших подруг Жозефины была приятельница по тюремному заключению Тереза Кабаррюс де Фонтене. Её отец — испанский банкир, обеспечил её связями в высоких правительственных кругах. Про неё стали говорить, что на ней стоит печать «правительственная собственность». Она была любовницей финансиста Габриэля Уврара, правительственного министра Жана Тальена, с которым короткое время состояла в браке, и самого директора Поля Барраса.

Баррас прежде был дворянином, но присоединился к революции, когда понял, куда дует ветер. Он поддерживал режим Террора. Затем, выбрав время, организовал падение Робеспьера. Он стал наиболее важным человеком в послереволюционном Париже и жил во дворце Люксембург. Его страсть к удовольствиям, как заметил один современник, была как у «богатого, экстравагантного, величественного и рассеянного принца».

Тереза представила Жозефину Баррасу — обе танцевали перед ним обнажёнными. Когда Баррас уставал от Терезы, её место в постели занимала Жозефина. Некоторые из её знакомых были шокированы этим, но для Жозефины это казалось совершенно естественным.

«Женщины есть всюду, — писал Наполеон брату, — они аплодируют в театре, прогуливаются в парках, читают в книжных магазинах. Вы найдёте эти прекрасные создания даже на мудрёной мужской работе. Единственное достойное место для них — это управлять кораблём государства. Мужчины сходят с ума по ним, не думают ни о чём другом и живут только для них».

Он встретил Жозефину после того, как вышел приказ о том, что всё оружие, находящееся на руках у населения, должно быть сдано властям. Сын Жозефины Евгений имел меч, который принадлежал его отцу. Евгению не хотелось сдавать его, и он направился к генералу, командующему армией, чтобы испросить разрешения оставить меч. Наполеон дал согласие.

На следующий день Жозефина пришла, чтобы поблагодарить генерала Бонапарта лично. Наполеон признавал позже, что он был приведён в замешательство её «чрезвычайной грацией и неотразимо приятными манерами». Он спросил, не могли бы они встретиться.

Вряд ли Жозефина соблазнилась тем, что увидела. Этот низкорослый, тощий человек с измождёнными, угловатыми чертами и прямыми тонкими волосами не был мужчиной того сорта, которые кружат головы девушкам. Но она определила, что Бонапарт — многообещающий человек и пригласила его на один из своих регулярных приёмов в четверг.

Наполеон чувствовал себя неловко в обществе. Он ужасался при мысли, что тех денег, которые она потратила на цветы и ужин для одного из таких вечеров, хватило бы его семье на неделю.

Салон Жозефины был заполнен актёрами и драматургами, в присутствии которых Наполеон немел, а также прекрасными женщинами, которые просто пугали его.

«Я не был безразличен к женским чарам, но до этого времени они не испортили меня, — говорил он, — и я становился застенчивым в их компании».

Но для Жозефины всё было совсем иначе. Её друг заметил: «Вокруг неё была некая интригующая атмосфера томности — креольская черта. Она проступала в её позах покоя так же хорошо, как и в её движениях. Все эти качества придавали ей очарование, которое ещё более выделялось на фоне ослепительной красоты её соперниц». Вскоре Наполеон был безнадёжно влюблён в неё.

Он должен был знать о её связи с Баррасом — об этом знал весь Париж, поскольку они не проявляли осторожности в своих отношениях. Баррас сам говорил: «Бонапарт был также хорошо осведомлён о приключениях дамы, как и мы сами; я знал о его осведомлённости, поскольку он слышал рассказы на этот счёт в моём присутствии. И мадам де Богарне была известна в обществе как моя давняя любовница. При таком частом посещении Бонапартом моих апартаментов он не мог бы оставаться в неведении о положении дел, не мог бы поверить, что между ею и мной всё кончено».

Наполеон знал также и то, что касалось генерала Гоша. Однажды вечером на приёме, устроенном Терезой Тальен, в игривом настроении, Наполеон изображал гадание по ладони. Но когда он дошёл до ладони генерала Гоша, его настроение изменилось.

«Генерал, вы умрёте на вашей кровати», — сказал он сумрачно. Это было оскорбление одного солдата другому. Только вмешательство Жозефины предотвратило скандал.

Наполеон явно не смог овладеть своими чувствами и перестал видеться с ней. Жозефина писала ему: «Вы больше не приходите, чтобы видеть друга, который любит Вас. Вы совсем покинули её. Это большая ошибка, поскольку она нежно предана вам. Приходите завтра к ленчу. Я должна рассказать Вам о вещах, которые придадут вам уверенности. Доброй ночи, мой друг. Нежно обнимаю».

Наполеон ответил немедленно.

«Я не могу представить причину, объясняющую тон Вашего письма, — писал он, — Я прошу Вас верить мне, когда я говорю, что никто так не жаждет Вашей дружбы, как я, и что никто так не ищет возможности доказать это. Если мои служебные дела позволят, я приду, чтобы доставить эту записку лично».

Вскоре он стал наведываться к ней чаше.

«Однажды, когда я сидел рядом с ней за столом, — вспоминал он, — она стала высказывать мне всяческие похвалы по поводу моего военного искусства. Её похвала опьянила меня. С этого момента я стал контролировать свои беседы с ней».

Вскоре Наполеон и Жозефина стали любовниками. Для Жозефины любовное действие было приятным способом заполнить совместный вечер. Для Наполеона это было чем-то необыкновенным. В семь часов следующего утра он написал, затаив дыхание: «Я пробудился, полный Вами. Между вашим портретом и памятью о нашей опьяняющей ночи, мои чувства не дают мне покоя. Милая и несравненная Жозефина, что это странное вы сделали с моим сердцем? А что было бы, если бы вы были сердитой? Или мрачной и озабоченной? Тогда моя душа была бы разбита несчастьем. Теперь ваш любовник не найдёт ни покоя, ни отдыха. Но я не ищу ничего другого. Когда я, погружённый в глубокие эмоции, подавляющие меня, отрываюсь от ваших губ, от вашего сердца, я не нахожу ничего другого, кроме пламени, пожирающего меня… Я приду к вам в три часа. А до той поры, mio dolce amor, я посылаю Вам тысячу поцелуев — но не возвращайте мне ни одного из них, поскольку они разжигают огонь в моей крови».