Сергей Войтиков - Высшие кадры Красной Армии. 1917–1921 гг. Страница 9

К группировке Подвойского примыкал (несмотря на отсутствие реального участия в собраниях коллегии) и верный последователь наркома – И.Л. Дзевялтовский. В марте 1917 года он явился в штаб «Военки» и через 2 недели штабс-капитану дали важное поручение: вести большевистскую агитацию в гвардии, несмотря на то, что Дзевялтовский еще не был членом РСДРП(б). Ответственное партийное задание было выполнено за 2 месяца: «Гвардия – самое надежное ядро царской армии – была завоевана для нашей партии тов. Дзевялтовским» (Н.И. Подвойский)[113]. Итогом деятельности штабс-капитана стал отказ гвардейцев от наступления, арест самого Дзевялтовского и 75 «зачинщиков»[114]. По окончании суда Дзевялтовский был вызван Военной организацией при ПК РСДРП(б) для организации Октябрьского переворота и стал комиссаром «Военки». Для удержания в руках большевиков подступов к Петрограду Дзевялтовского командировали «для создания военных организаций во всех гарнизонах, защищающих Петроград со стороны Северного фронта»[115]. Во время Октябрьского восстания Дзевялтовский был «начальником штаба главнейшего сектора действующих против Зимнего дворца войск» и одновременно руководил «революционным полевым следствием над захваченными во время восстания генералами, буржуазными тузами и прочие». После переворота ПВРК назначил Дзевялтовского комендантом и комиссаром царского дворца. На военной работе в завоевавшей власть партии Дзевялтовский с 27 октября 1917 года: Комитет по делам военным и морским приказал ему организовать на Пулковских высотах полевой штаб обороны против Краснова[116]. До Октябрьского переворота И.Л. Дзевялтовский привлекался к агитационной работе (в гвардии, затем на Юго-Западном фронте), непосредственно после – занимался подбором инструкторов для Советских вооруженных сил[117]. Подвойский относился к Дзевялтовскому исключительно: об этом свидетельствует письмо последнего с просьбой «дать ему рекомендацию» для ЦКК. Дзевялтовский назвал в письме Подвойского своим «духовным отцом»[118]. Главный комиссар военно-учебных заведений Дзевялтовский оказался самым последовательным сторонником демобилизации в коллегии Наркомвоена – в начале марта 1918 года Дзевялтовский отдал распоряжение о реорганизации всех военных академий (в том числе и бывшей Николаевской академии Генштаба) «в гражданские учебные заведения, лишь с некоторым оттенком военного преподавания»[119]. Результат – ликвидация ряда военно-учебных заведений, увольнение преподавателей, лишение продпайка и, как следствие, переход в лагерь контрреволюции за гроши, выдаваемые соответствующими антисоветскими организациями.

Занятый демобилизацией (по свидетельству Крыленко) свояк Подвойского М.С. Кедров также фактически входил в группировку Наркомвоена. Кедров и Подвойский нередко работали в тандеме и помимо Наркомвоена[120]. Именно комиссар по демобилизации (эту должность официально занимал Кедров) так сильно укреплял «военный престол» Подвойского, что в феврале 1918 года недовольный политикой Наркомвоена Ленин, по его воспоминаниям, почти насильно[121] отправил Кедрова на разгрузку Архангельского порта. Самое удивительное, что фраера, как это обычно и бывает, сгубила жадность. Польстившись на многомиллиардное имущество, Кедров составил докладную записку в коллегию Наркомвоена, в которой просил об издании приказа с возложением всей задачи по разгрузке Архангельского порта на возглавляемый им Комиссариат по демобилизации, «имеющий в своем составе орган, вполне способный справиться с этим делом» – Центральное техническое управление. Подвойский наложил на записку резолюцию: «Возложить на ЦТУ Комисс[ариата] по демоб[илизации] вывоз из Арх[ангельского] порта грузов в[оенного] вед[омства]»[122]. На решающем судьбу Кедрова заседании Совнаркома от военного ведомства присутствовали Подвойский, Мехоношин и Крыленко; небезынтересен факт присутствия Л.Д. Троцкого[123], следившего за происходящим в Наркомвоене[124] примерно столь же пристально, сколь и Надежда Ивановна Галкина за семейством Головлевых в романе Салтыкова-Щедрина…

В.А. Трифонов, кооптированный в коллегию как руководитель Всероссийской коллегии по организации и формированию Красной Армии, также разделял взгляды группировки Подвойского[125]. При этом у Трифонова, по воспоминаниям брата (Е.А. Трифонова), не сложились отношения с В.А. Антоновым-Овсеенко и И.И. Юреневым – «межрайонцами». Сын Трифонова вспоминал, что характер у В.А. Трифонова «был не из легких. Он был слишком независим, обо всем составлял собственное мнение и отстаивал его с большим упорством»[126].

Несмотря на то, что Склянский и Мехоношин позиционировались Крыленко членами группировки Подвойского, они в действительности держались несколько обособленно. Склянский, кстати, был, наверное, единственным членом коллегии, к которому метивший в Наполеоны Главковерх всегда относился с большим уважением[127]. Мехоношин, куратор самого запутанного участка военминовской работы – Главного артиллерийского управления[128], был просто вынужден работать с Подвойским.

Э.М. Склянский, сразу занявшийся финансовыми вопросами[129], был крупнейшим организатором в коллегии. Будучи прагматиком, Склянский мыслил не в русле партийной идеологии («Эфраим был хитрый мужик», – говаривал исследователь М.А. Молодцыгин). Склянский считал, что армию нужно строить «на принципе принудительности», состав ее «будет не чисто пролетарский, а смешанный»[130].

Константин Александрович Мехоношин в целом разделял взгляды Э.М. Склянского[131]. Э.М. Склянский и К.А. Мехоношин и позднее не отрицали, что высшие военные органы должны были составляться исключительно из революционеров, но признавали необходимым привлечение военных специалистов в оперативных отделах как органах непосредственного управления войсками. К.А. Мехоношин был убежден, что военспецов надо использовать «возможно, шире», правда, под бдительным большевистским контролем[132].

Психологический портрет Склянского нарисовал Кедров: на лице Эфраима Марковича «играла свойственная ему усмешечка»[133]…

К.С. Еремеев был примечательной личностью. Член большевистской партии до создания большевистской партии, «старейший правдист» Еремеев имел явные тенденции к гегемонии. Об этом есть более позднее свидетельство. Сохраняя свой статус члена коллегии Наркомвоена, Еремеев стал командующим войсками Петроградского военного округа (ПВО). Особый интерес представляет протокол заседания Комитета штаба ПВО от 18 (5) марта 1918 года. На заседании рассматривался один-единственный вопрос «О действиях и распоряжениях бывшего Главнокомандующего округом тов. Еремеева и коллегии при Главнокомандующем». Комитет штаба округа обвинял Еремеева в «крайне возмутительном» произволе. Еремеев и учреждения при нем, – свидетельствовали члены Комитета штаба округа, – «совершенно» игнорировали выборный комитет, несмотря на то, что последний с 26 октября 1917 года был «главным разрешителем всех хозяйственных вопросов, а также и всего внутреннего распорядка в штабе, был ответственным органом за всю деятельность и направление работ в штабе, контролируя все действия начальников отделений». Более того, Еремеев срочным распоряжением предписал Комитету штаба округа и всем отделениям его «очистить занимаемые помещения»; сделать это предписывалось «без ведома и присутствия» комитета; как итог, отделения перебрасывались с места на место, что дезорганизовало работу всего штаба. В предъявленном К.С. Еремееву обвинении подчеркивалось, что действия бывшего Главкома Петроградским ВО роняли авторитет революционных выборных учреждений[134]. Здесь четко прослеживаются как подтверждение правоты Н.В. Крыленко, обвинявшего коллегию Наркомвоена (ряд ее членов) в отрыве от выборных организаций, так и стремление Еремеева к гегемонии. Вопреки логике, отношения К.С. Еремеева с Н.И. Подвойским не носили, по всей видимости, негативного характера. Косвенное свидетельство об этом дает более позднее письмо К.С. Еремееву секретаря Н.И. Подвойского С.А. Баландина. Баландин назвал К.С. Еремеева его партийным псевдонимом и напомнил, как в 1926 году Баландин был обвинен и Еремеев написал о нем письмо в ЦКК[135].

Отношения бывших «межрайонцев» и особенно левого эсера Лазимира с другими членами коллегии Наркомвоена складывались не лучшим образом.

И.И. Юренев посещал собрания двинской социал-демократической организации с 1904 года, а с 1905-го активно участвовал в революционном движении, в том числе – в военно-революционной организации при Двинском комитете РСДРП. Осенью 1913 года он стал одним из организаторов Петербургской междурайонной комиссии, переименованной позже в Петербургский междурайонный комитет («межрайонка»). Не следует забывать, что (в отличие от Л.Д. Троцкого) Юренев был подлинным лидером «межрайонки», что не могло не отражаться на его положении в коллегии Наркомвоена. К тому же, судя по пометам на письмах к своим коллегам, И.И. Юреневу явно не нравились бонапартистские тенденции Подвойского[136]. А вот к К.С. Еремееву Юренев относился с большим уважением: именно через «дядю Костю» (партийный псевдоним Еремеева), отбывший ссылку в Пинежском уезде, Юренев в 1911 году был связан с газетой «Правда». Юренев не забыл о поддержке Еремеева[137].