Это всё квантовая физика! Непочтительное руководство по фундаментальной природе всего - Жереми Харрис Страница 14

это важно. Физики и в самом деле любят наукообразные теории. А наукообразная теория может быть странноватой, но лишь в определенном смысле. Сегодня физические теории, говорящие о сознании, душе и даже множественных вселенных, автоматически оказываются в невыгодной позиции. (Но так было не всегда. Еще в начале XIX века западная мысль по умолчанию подразумевала, что сознание – неотъемлемая часть ткани реальности.)

А эстетические предпочтения горстки светил в какой-то области определяют не только ее эволюцию, но и то, как общество относится к этой области в целом. Вот почему мелочность академической политики приносит столько вреда: один-два авторитета могут на корню погубить теории, которые считают слишком смелыми, на основании всего-навсего собственных вкусов.

Так что нельзя отрицать: подход Госвами, хотя сам я с ним не согласен, не просто новаторский – он еще и заделал огромную прореху в картинах Бора и фон Неймана. Но это не единственное, что привлекает людей к гипотезе Госвами. Оказывается, у нее есть еще одно достоинство.

«Какое?» – спросите вы.

На сей раз в ответе два слова: марсианские зомбокоты.

Марсианские зомбокоты

Одно из главных слабых мест картины мироздания, которую рисует Бор, – допущение, что в физике возможны взаимодействия со скоростью больше скорости света.

Это нешуточная проблема. Современные физики уже примирились с мыслью, что ничто – ни частица, ни сила, ни какой-то другой физический эффект – не способно перемещаться или распространяться быстрее, чем свет. У вселенной тоже есть ограничение скорости!

Мы еще к этому вернемся, а пока просто скажем, что, окажись это скоростное ограничение ошибочным, все наше понимание физики рассыпалось бы раньше, чем кончился бы рулон туалетной бумаги на фабрике по производству чернослива. Большинство наших технологий, от GPS до радаров, основано на представлении о вселенском ограничении скорости – да так, что и сегодня физики страшно дергаются, если приближаются к этому пределу.

Почему же модель коллапса по Бору нарушает принятые в нашей вселенной скоростные ограничения?

Снова обратимся к опыту с зомбокотом, но на сей раз представим, что электрон, датчик вращения и пистолет находятся далеко-далеко от кота – вообще на другой планете. Электрон, датчик и пистолет оставим на Земле, а кота отправим на Марс. Кроме того, предположим, что все они по-прежнему находятся в одной коробке, хотя и на разных планетах, – ну, например, благодаря тому, что производство коробок вышло на новый уровень.

Если пистолет выстрелит, пуле потребуется некоторое время, чтобы долететь до кота, но мы будем исходить из того, что пистолет нацелен идеально, поэтому результат будет прежним – гибель кота.

Итак, включаем датчик вращения. Как и раньше, он сканирует электрон и расщепляется на две версии себя – на ту, что видит электрон, вращающийся по часовой стрелке, и срабатывает, и на ту, которая видит электрон, вращающийся против часовой стрелки, и не срабатывает. Далее – опять же как и раньше – датчик посылает (или не посылает) сигнал пистолету, и тот стреляет (или нет).

В итоге спустя какое-то время пуля настигает (или не настигает) кота, и у нас получается межпланетный зомбокот:

Теперь у нас два сосуществующих сценария. В одном на планете Земля есть электрон, вращающийся по часовой стрелке, рядом со сработавшим датчиком и выстрелившим пистолетом, а на Марсе – кот, которого только что пристрелили. В другом электрон вращается против часовой стрелки, с датчиком и пистолетом ничего не произошло, а на Марсе сидит целехонький и радостный кот.

Но что же произойдет, если экспериментатор откроет межпланетную коробку и взглянет на кота?

Что ж, все как обычно: и кот, и пистолет, и датчик, и электрон будут вынуждены коллапсировать вместе. Ведь если мы посмотрим на кота и обнаружим, что он погиб, это должно означать, что пистолет выстрелил, а электрон вращался по часовой стрелке (рис. на стр. 80).

Но вот в чем загвоздка: хотя экспериментатор смотрел только на кота, коллапс кота мгновенно вызвал еще и коллапс пистолета, датчика и электрона – а они-то находятся совсем на другой планете!

Свету требуется не меньше трех минут, чтобы попасть с Марса на Землю, однако наблюдение, сделанное экспериментатором на Марсе, немедленно оказало эффект на столь далеком расстоянии. На моей планете принято называть такое сверхсветовой физикой!

Физикам подобное настолько не нравится, что у них есть особое слово для такого рода эффектов – «нелокальные». Обычно нелокальные эффекты под строгим запретом, и если вы не приведете чертовски веской причины в них верить, вас перестанут приглашать на вечеринки и будут высмеивать в лекционных аудиториях.

От марсианских зомбокотов к вселенскому сознанию

Теория коллапса по Бору допускает нелокальные эффекты, а физики обычно такого не прощают. Превышение скорости света – это дичь какая-то, причем не такая, от которой у физиков загораются глаза, а та, из-за которой физики нервничают.

Как известно, сам Эйнштейн морщился при мысли о том, что квантовая физика может легализовать нелокальные эффекты. И в этом очень узком смысле можно сказать, что он в команде Госвами.

Госвами обходит вопрос сверхсветовых эффектов, утверждая, что объекты, к которым те имеют отношение, – вроде марсианских зомбокотов – существуют лишь как потенциальные результаты наблюдений, а не как «реальные» объекты. А к потенциальным результатам физические законы вроде непревышения скорости света неприменимы! В конце концов, почему мир потенций должен играть по тем же правилам, что и мир наблюдений? Мы уже знаем, что он и не играет: например, в мире наблюдений кот не может быть одновременно и живым, и мертвым. Так что и правда нет никаких причин считать, что скорость света должна быть предельной в обоих!

Итак, картина Госвами спасает авторитет скорости света в реальном мире за счет того, что разрушает его в мире потенций.

Если это так, то мир потенций по Госвами – место довольно дикое. Мало того, что это иной план бытия, где частицы могут вращаться в разных направлениях одновременно, там еще и не действуют многие законы физики, которые мы считали очевидными. Бурное море чистых возможностей, где любые потенциальные результаты любого события существуют параллельно, пока не произойдет сознательное наблюдение, которое сделает только один из них «реальным».

В этой картине сознание тоже играет ультраважную роль, поскольку это сила, стоящая за коллапсом, – единственное, что способно перемещать вещи между миром потенций и миром наблюдений. В каком-то смысле это мост, соединяющий два уровня бытия, составляющих нашу вселенную:

И каким бы сумасбродством я все это ни считал, нет никаких явных физических причин, по которым представления Госвами должны быть ошибочными!

Более того, трудно не признать за ними некоторые достоинства. Я насчитал, что Госвами решил целых две проблемы со старой картиной коллапса: проблему «вдруг два человека посмотрят на зомбокота одновременно» и проблему «в квантовой механике нет