Неоконченная симфония Дарвина: Как культура формировала человеческий разум - Кевин Лейланд Страница 15

играет принципиальную роль, – распознавание и избегание хищников. Не быть съеденным, само собой разумеется, одна из главных задач любого животного, однако обзавестись точными знаниями о хищниках не так легко. Многие виды обладают сформировавшимися в ходе эволюции механизмами защиты, но полагаться исключительно на «предустановленные» стратегии спасения от хищников было бы опрометчиво, поскольку на сцене всегда может появиться новый враг с неизвестной тактикой. В изменчивом мире от животного требуется умение постоянно модифицировать свое оборонительное поведение за счет обучения. Однако в этой области учиться путем проб и ошибок крайне затруднительно, поскольку первая же оплошность грозит стать последней и пробовать будут уже ошибившегося – на зуб. Поэтому вполне объяснимо, что социальная передача страхов и оборонительного поведения оказывается одной из преобладающих форм подражания в природе.

На макак-резусов{233}, обитающих в азиатских лесах и лугах, охотится немало хищников, включая больших кошек, псовых, хищных птиц и, главное, змей. Однако выращенные в неволе резусы не выказывают страха перед змеями, а это значит, что оборонительное поведение, наблюдаемое в природных популяциях, – приобретенное. Собственно, молодняк узнает, что змеи представляют угрозу, только из реакции более опытных сородичей – по воплям, мимическому выражению ужаса и отчаянным попыткам спастись бегством. В ходе тщательно продуманных экспериментов было установлено, что именно за счет этого наблюдательного опыта юные макаки учатся распознавать врагов-хищников, устанавливая связь между стимулом – змеей – и реакцией – испугом других обезьян, которая вызывает эмоциональный отклик у наблюдающего{234}. Экспериментаторы демонстрировали обезьянам живые сцены или видеокадры, в которых другие обезьяны пугаются либо змей, либо показавшихся (благодаря ловким манипуляциям исследователей) страшными объектов, которые обычно страха не вызывают, например цветов, а затем тестировали реакцию подопытных на те же стимулы{235}. При предъявлении экологически релевантных объектов, таких как змеи, оказывалось, что страх перед ними у наблюдавших вырабатывается быстро и закрепляется прочно{236}. Одно-единственное социальное столкновение с обезьяной, пугающейся змеи, вызывало у наблюдающего мощную реакцию страха, которая сохранялась и спустя несколько месяцев{237}. При предъявлении нерелевантных стимулов такого обусловливания не возникало. Все эти данные означают, что механизм выработки страха путем наблюдения был отрегулирован естественным отбором так, чтобы распознавать подлинные угрозы. Преимущество такого способа усвоения знаний о хищниках заключается в том, что он позволяет выработать у обезьян потенциальный страх перед любыми видами змей, независимо от размеров и окраски, причем очень быстро, но не зародить суеверного страха перед безопасными объектами, такими как цветы.

Специфичность вырабатывания страха у обезьян контрастирует с результатами сходного исследования, касающегося обучения распознаванию хищников у европейских черных дроздов{238}. Эти птицы часто сбиваются в большие стаи, чтобы сообща давать отпор противнику, и совместными усилиями прогоняют сов, ястребов и других хищников. Молодняк учится распознавать опасность, кроме прочего, посредством наблюдения за этим коллективным преследованием. Эрнсту Курио с коллегами из Рурского университета в Бохуме удалось создать для молодых дроздов видимость, будто взрослые дрозды ополчаются на чучело совы, на безобидную птичку филемона и даже на пластиковую бутылку. Впоследствии подопытные точно так же набрасывались на все эти стимулы, явно зачислив их в категорию опасных{239}. Судя по всему, у этих птиц в отличие от обезьян естественный отбор еще не до конца отрегулировал избирательность вырабатывания страха.

Учитывая несомненную адаптивную ценность вырабатывания страха относительно безопасным путем – наблюдения за другими, вполне закономерно, что этот механизм существует у многих животных, включая насекомых, рыб, птиц, мышей, кошек, коров и приматов{240}. Современные исследователи пользуются этой способностью животных учиться посредством наблюдения, чтобы повысить эффективность программ сохранения и восстановления видов{241}. Австралийский биолог Калум Браун, проходивший стажировку в моей кембриджской лаборатории, обнаружил, что достаточно показать молодому лососю ужастик, в котором другого лосося съедает щука, чтобы выработать у первого жизненно важное для него стремление держаться подальше от крупных хищников. Кроме того, Калум сумел тем же методом – наблюдением за опытными особями – «обучить» молодь лосося употреблять в пищу незнакомые (но подходящие) им продукты{242}. Впоследствии нашими протоколами социального научения воспользовались некоторые нерестовые хозяйства Квинсленда в рамках программы восстановления природных популяций лосося и других рыб. В нерестовых хозяйствах молодь выращивается в огромных резервуарах с неестественно высокой плотностью популяции и питается гранулированным кормом, а после выпуска в естественную среду миллионными косяками должна либо в два счета научиться распознаванию пищи и врагов, либо погибнуть. До сих пор уровень выживаемости был крайне низким – всего несколько процентов, поэтому даже небольшое обучение молоди перед выпуском в естественную среду может значительно улучшить и этот параметр, и промысловый возврат.

Этот краткий обзор примеров подражания в природе не более чем пробежка по верхам и лишь намек на бесчисленное множество разных способов использования животными информации, предоставляемой другими. В научных материалах, касающихся поведения животных, хватает и описаний экспериментов по социальному обучению, и докладов о распространении нового поведения в популяциях, и перечисления тысяч межпопуляционных различий в традициях. Я в своем обзоре ограничился случаями из ряда лучше всего изученных функциональных областей в наиболее интенсивно исследуемых системах животного мира. Однако польза социального научения так велика, что оно обнаруживается и в гораздо менее предсказуемых контекстах, включая обстоятельства, в которых науке еще только предстоит прояснить функции передаваемого поведения. Подражание присуще далеко не одним лишь умным, обладающим крупным мозгом и высокоорганизованным животным, а также нашим близким родственникам – оно присутствует в природе повсюду, по крайней мере среди тех ее представителей, чья сложность допускает ассоциативное научение. Животные регулярно изобретают новые способы решения встающих перед ними задач, и новшество нередко подхватывает вся популяция, иногда порождая поведенческие различия, схожие с «культурами». Дарвин был прав, полагая, что поведение животных управляется не только «инстинктами» и «врожденными наклонностями»{243}, на него влияют помимо прочего приобретенные и передаваемые социальным путем знания и опыт. О пользе подражания говорит его распространенность и успех, который оно обеспечивает таким непохожим животным, как пчелы, крысы и орангутаны.

Широко распространено социальное научение и у нас, людей. Дети, как и обезьяны, тоже способны выработать сильную и устойчивую реакцию отторжения на пугающий объект, в том числе и на игрушечную змею, если этот объект объединится в их восприятии с выражением испуга у матери{244}. Очень часто оказывается, что дети, испытывающие неконтролируемый страх при виде тех или иных животных либо страдающие острой боязнью определенных обстоятельств, например темноты, когда-то видели испуг своих родителей в такой же или схожей ситуации{245}. И хотя подобные фобии довольно сильно отравляют нам жизнь, они порождены высокоадаптивными процессами. В общестратегическом смысле вполне разумно опасаться того, что вызывает страх у других людей. Подражание – высокоадаптивная стратегия, в которой, как подтвердят дальнейшие главы, человек особенно поднаторел.

Описанные в этой главе исследования ставят довольно закономерный, но от того не менее интригующий вопрос: что такого хорошего в подражании, раз оно настолько широко распространено в природе? Этот невинный, казалось бы, интерес таит в себе массу сложностей. На первый взгляд, ответ очевиден: подражание позволяет животному быстро обзаводиться ценными знаниями и навыками. Однако эволюционным биологам такое объяснение не дает покоя уже не первое десятилетие, поскольку, как показывают математические модели, эта интуитивная догадка не совсем верна. Теоретически подражание может способствовать передаче не только ценных идей, но и неподходящих или устаревших, а значит, никакого успеха не гарантировать. То есть отслеживать изменения в окружающей среде позволяет и несоциальное обучение. Вопрос, почему же все-таки подражание другим себя оправдывает, вырос в крупную научную проблему, известную как парадокс Роджерса – в честь первым привлекшего к ней внимание антрополога Алана Роджерса из Университета Юты{246}. И только в последние несколько лет у нас наконец появилось четкое объяснение. Разрешить загадку помогло международное состязание – о нем, а также о принесенных им открытиях мы поговорим в следующей главе.

Глава 3

Зачем подражать?

Момент, которым я больше всего горжусь в своей научной карьере, – появление фотографии моего трехлетнего сына на страницах журнала Science. Снимок, на котором я стригу газон, а за мной