О дивный тленный мир - Хейли Кэмпбелл Страница 20

Десятилетия спустя он листал в родительском доме книгу о скульптуре. Шел 1995 год. Пока отец смотрел по телевизору похороны Ронни Края, Ник углубился в главу про отливку форм — подробную инструкцию о том, как скопировать лицо человека. На фоне мелькали новости. С легендой криминального мира прощались изысканно. Ник знал умершего с детства — для него это просто был папин сосед по камере, которого он видел во время посещений. «Меня буквально потрясло, что на его похороны собралось столько народу, — вспоминает он. — Я подумал, что это занятно: средства массовой информации могут слепить икону из кого угодно, даже из бандита». Преступление, которое совершил его отец, сначала называли просто «налетом на почтовый вагон в Чеддингтоне», пока пресса не раздула из этого сенсацию и не прозвала «Великим ограблением поезда». Они лепили героев из воров. «Это нашло какой-то отклик в моей душе. “С одной стороны, преступников ругают, а с другой — обращаются с ними как со звездами. Почему бы не сделать выставку об этом парадоксе?” — подумал я». Отец, поступки которого не вызывали у Ника ни стыда, ни особенной гордости, составил десятку самых прославленных живущих преступников. Согласно плану, слепки их лиц должны были составить выставку Cons to Icons — «Из пройдох на иконы».

Несмотря на то что исторически посмертные маски связаны с особами королевской крови, их издавна делали и преступникам, пусть и по совсем другим соображениям. В девятнадцатом веке копии голов было неотъемлемым атрибутом френологии — давно опровергнутой дисциплины, занимавшейся определением психологических особенностей и, следовательно, врожденной склонности к насилию и правонарушениям по выпуклостям черепа. В «Черном музее» Скотленд-Ярда — эта коллекция закрыта для посещения и содержит экспонаты, связанные с преступлениями и служившие первоначально для обучения полиции, — хранятся посмертные маски казненных у Ньюгейтской тюрьмы, в том числе женоубийцы Дэниела Гуда и Роберта Марли, забившего дубинкой хозяина ювелирного магазина. Тридцать семь масок — остатки собрания давно умершего френолога — лежат в Университетском колледже Лондона, в одном зале с одетым скелетом Джереми Бентама[34]. Неясно, как с ними поступить дальше. На некоторых есть отметины от первых неточных ударов палаческого топора. На других видны следы петли.

Ник, однако, не работал с мертвыми преступниками — на момент его посещения они еще были живы. Собственный отец стал «подопытным кроликом» и даже обжегся кислотой — ему пришлось держать во рту лимон, чтобы изобразить, как он проглатывает целиком золотой поезд. («Папа романтически воображал себя капитаном Ахавом, который подавился Моби Диком».) После этого он полетел в Бразилию отлить маску Ронни Биггса, а дальше чуть не прикончил Безумного Фрэнки Фрейзера. У этого агрессивного гангстера была фирменная пытка: он прибивал жертву гвоздями к полу и вырывал у нее зубы позолоченными плоскогубцами, за что получил прозвище Дантист. Фрейзер не мог дышать через соломинки — нос ему ломали столько раз, что он едва ли выполнял свою функцию. «Я заметил, что у него побелели костяшки пальцев и он начал шататься. Тогда я спросил, как он себя чувствует, но он явно меня не слышал через весь этот гипс на голове. Я запаниковал и все с него снял. Когда я его наконец оттуда достал, он никак не мог отдышаться. Он задержал дыхание, но не поддался, не подал виду! Я подумал тогда, что это кое-что говорит о человеке». Безумного Фрэнки официально признавали невменяемым как минимум три раза, хотя сам он утверждал, что симулировал сумасшествие для смягчения наказания. Ник сделал его скульптуру в смирительной рубашке.

Список возглавлял Джордж Чатем по кличке Картофелина, которого отец считал своим наставником, а газета The Guardian окрестила однажды «Вором столетия»[35]. Отыскать его оказалось непросто, а когда Нику это наконец удалось, Чатем уже умер — правда, совсем недавно. Ник связался с его сестрой и попросил разрешения все равно сделать слепок — точно как прижизненную маску, только без соломинок. Переломы носа, если они у него были, уже ни на что не влияли.

Сестра Чатема сочла просьбу странной, но предложила встретиться после обеда в похоронном бюро, чтобы сообщить о своем решении. Вечером того же дня она перезвонила и сказала, что брат улыбается, — он, видимо, примирился с Богом. И она с радостью согласилась, чтобы Ник сделал слепок.

«На следующий день я впервые поехал в морг. Это была одновременно моя первая встреча с ним, что было довольно странно. Тогда-то я и сделал первую посмертную маску. Он действительно улыбался, — вспоминает Ник. — Я не стал ей говорить, что дело просто в его массивных челюстях».

После школы-интерната Ник пошел во флот отчасти потому, что отец всегда мечтал быть моряком, но не смог из-за плохого зрения, а отчасти потому, что работа в постоянном движении очень напоминала ему детство, когда семья была в бегах. Он прослужил четыре года на Фолклендских островах: сначала был оператором боевых радиоэлектронных средств на «Гермесе» — корабль назвали в честь греческого бога, который покровительствовал и ворам, — а потом стал ныряльщиком. В конце концов его перевели на сушу. Перестав нырять, он потерял и причитающиеся за это деньги — проведенное под водой время ныряльщикам оплачивают так же, как пилотам часы в полете. Чтобы компенсировать разницу, он устроился в Отделение ныряльщиков Речной полиции на Темзе, расположенное в Уоппинге. По словам Ника, реалии Фолклендской войны с кровью и разорванными на куски солдатскими телами не удивили бы полицейских ныряльщиков. В собственном городе он регулярно, изо дня в день сталкиваются с чем-то подобным.

«Это было сборище больных на голову людей, — вспоминает он. — Все уже в девять утра были пьяны, и я вскоре понял почему. Им приходилось смотреть на отвратительные вещи. Иногда это пистолет в реке или утонувший автомобиль, но в основном трупы. Когда я первый раз пошел на задание, они засунули меня в озеро проверять, сидит водитель в машине или нет, и продеть цепь вокруг бампера. Я очень старался не смотреть внутрь, но все же заглянул. Выглядел он так себе».

Я спрашиваю его о том, меняет ли контакт с мертвыми, то, что он видит их такими, какие они есть на самом деле, его восприятие смерти, трогает ли его эта череда мертвых лиц на кухонной лавке.

«Я далеко