Очерки жизни и быта нижегородцев XVII-XVIII веков - Дмитрий Николаевич Смирнов Страница 3

повествует об этом событии: «…лета 7105 года… (1597 год, 18 июня), в третьем часу нощи… В Нижнем Нове-Граде в Печерском монастыре оползла гора от матерой степи и прошла вниз под холмы, где монастырь стоит… Вышла та земля на Волгу сажен на 50, а инде и больши… И явились на Волге бугры великие: суды, которые стояли под монастырем на воде, и те суды стали на брегу на сухе, сажен двадцать от воды и болше. И после того как поникла гора, пошли из горы ключи великие…».

Средняя часть города также не порадовала глаз иностранца — два громадных пожара, случившиеся за последние пять лет, уничтожили добрую треть жилых строений. Во многих местах виднелись лишь пустыри с жалкими остатками обгорелых каменных очагов.

Пару лет спустя, издавая записки-воспоминания о своей поездке по Московии, Урух-бек, между прочим, выразил уверенность, что город Негена на реке Эдер (испано-персидская транскрипция слов Нижний и Ока) уже залечил свои раны. Но мемуарист, вообще благожелательно относившийся к Московии, ошибся в своих предположениях. Грозные политические события отодвинули на целый десяток лет полное восстановление из руин городка на слиянии Оки с Волгой.

Годы от 1601 и по начало 1612 были для Нижегородского края, как и вообще для всей страны, длительной порой глубоких потрясений.

Суровые испытания начались с 1601 года. Неурожаи и эпидемии резко сократили численность населения. Голод в России не обошел и Поволжье.

Нижегородский край уже двести лет славился плодородием почвы. Арзамасский уезд, вместе с Рязанским, считались житницею всего центрального, русского пространства. Сигизмунд Герберштейн, автор книги «Записки о Московии»,[2] уверял, что в нижегородских землях нередки урожаи сам-20 и сам-30. Очевидцы якобы рассказывали, что под Арзамасом палка, брошенная с вечера на голую землю после вспашки, к утру зарастет травой.

И вот в таком благодатном крае население три года подряд испытывало величайший недостаток в хлебе.

Лето 1601 года оказалось исключительно сырым. Дожди лили так часто, что, по словам монаха-бытописателя Авраамия Палицына, «вси человецы в ужас впадоша». Хлеб уж наливался, но не зрел, стоял зеленый, «аки трава». В ночь после «Успеньего дня» (15 августа) ударил «мраз велий» и погубил всю полевую растительность. В эту осень и зиму, по свидетельству того же сказателя, народ еще питался «с нуждою» остатками, сохранившимися от предыдущего урожая. Весною хватило на посев, но семена, залитые дождями, не взошли, погибнув еще в земле.

Следующей осенью начался «глад великий… яко и купити негде… и покидаша отцы семьи свои… мужья жен своих… родители чада своя… мроша людие, как и в поветрие моровое не мроша…». Зима для сельского населения проходила в ужасных муках голода. Весною, борясь со смертью, люди набрасывались на что ни попало, «ядоша всякую листву, траву и мертвечину, и пси, и кошки…». Летом нередки стали случаи трупоядения и голодного бешенства.

В третью осень совершенно необходимо было посеять озимое. Но чем? Отчаяние овладело нижегородскими крестьянами. Купить зерно мало кому оказывалось по средствам: цена четверти ржи (8 пудов) достигла трех рублей, почти в сто раз превышая нормальную (15 денежек куль).

В столь страшное для крестьянского люда время ярко сказались противоречия между интересами состоятельных и неимущих. Хлеб в Нижегородском крае не попадал в руки тех, кому был нужен. Алчные люди, надеясь разжиться от продажи дорогого хлеба, прятали зерно на поле в ямах, засыпали землей и сажали мелкий кустарник. Через год «зернохранилища» покрывались молодой древесной порослью, делаясь совершенно скрытыми от посторонних глаз.

В соседние с Нижегородской областью места, где вдоволь уродились озимое и ярь (овес), отправлялись обладавшие залежными деньжонками скупщики-корыстолюбцы (слова «спекулянт» тогда не знали). Они привозили хлеб обозами из Хлынова (совр. гор. Киров) и верховий Камы.

У южных соседей Нижнего, в Арзамасском уезде, также не было недостатка в хлебе. Наживой занимались здесь землевладельцы из татарских мурз (дворян), которых в большом числе поселил в свое время под Арзамасом Иван Грозный. Татары, приезжая с хлебом на нижегородские сельские базары, произвольно устанавливали непомерно высокие цены: за крестьянскую лошадь давали оков (кадь в 6 пудов) ржи, за корову — немногим меньше.

Царь Борис Годунов, желая заслужить популярность у народа, принимал кое-какие меры для уменьшения голода. «Ведомо нам, Великому Государю, учинилось, что у всех богатых людей прошлых лет ржаного и ярового молоченого и в кладях немолоченого всякого хлеба много… а многие прожиточные люди и приказчики их, межь себя сговоряся… хлебною дорогою ценою обогатели… тот весь хлеб у себя затворили и затаили и для своих прибылей вздорожили в хлебе великую цену… Того ради повелели: хлебных скупщиков и тех всех людей, которые цену в хлебе вздорожили и хлеб затаили, сыскивать и впредь того смотреть и беречься и проведывать накрепко о закупном хлебе по всем городам нашего государства». Борис устанавливал предельную цену на продажное зерно и приказывал уездным воеводам выдавать неимущим людям хлеб из городовых осадных запасов. При обнаруживании «знатного» количества хлеба у торговцев велено было все целиком отнимать у них безденежно.

Царский указ обнадежил голодающее нижегородское селянство. Толпы уездных бедняков, проевших все имущество, потащились через силу под окна воеводской избы. Но местные начальники не смогли накормить даже первую тысячу явившихся людей: государевы закрома в Нижнем Нове-граде оказались пустыми.

Алчность захватила в свои цепкие руки и воеводу с товарищами. Таможенный голова, несмотря на запрет вывозить хлеб из Нижнего, с ведома городских начальников тайком отправлял неприкосновенные запасы вниз по Волге, по пути распродавая хлеб в свою пользу…

Отчаянные жалобы нижегородцев дошли до царя Бориса. Приказано было приближенному боярину произвести расследование.

Нижегородский воевода Ю. Нелединский на запрос Москвы ответил, что государев хлеб в Нижнем свято хранится, но со дня пасхи (вскрылась река) хлеб частично отпускается, согласно прежнему царскому распоряжению, бурлакам, сплывающим на судах.

Московский боярин, не доверяя местному воеводе, поручил проверку его действий духовным властям Печерского монастыря. 4 июля 1603 года пришла в монастырь грамота на имя архимандрита Трифона с братией: «Обыскать по христианской совести про таможенного голову Ивана Семенова, да про ларешных целовальников Сергушку Сидорова, Ганю Шеина, да про земского старосту Елю Краскова».

Требовалось выяснить — отпускал ли таможенный