Сибирские купцы. Торговля в Евразии раннего Нового времени - Эрика Монахан Страница 39

в 1517 году один польский наблюдатель, вероятно, по поводу Новгорода481. Но в Московском государстве XVII века не было избыточного населения. А позже, в XVIII веке, приоритетным направлением для колонизации стала южная степь. Государство на протяжении долгого времени противостояло лишенной постоянного населения южной степи. Одной из стратегий по борьбе с кочевыми набегами была трансформация степи в скопление сельскохозяйственных поселений – стратегия, успешно осуществленная в Поволжье только Екатериной II482. Как указано выше, поселенцы-крестьяне уничтожали ареал пушных зверей483.

Были и те, кто в XVII веке добровольно отправился в Сибирь, а некоторые староверы бежали в Сибирь от угнетения или в поисках места, где они могли бы служить Богу так, как хотели, но причиной пересечения Урала редко была тяга к странствиям, как значительно позже заявил барон фон Гакстгаузен484. Цели переселенцев были прагматическими. Методы землепашества, которые были в ходу у славянских крестьян, с давних пор требовали масштабных передвижений с места на место. В мире плохих почв и изобилия земли подсечно-огневое земледелие было обыкновенной практикой. Сжигая лес на той или иной территории, крестьяне создавали поле. Зола от сгоревших деревьев была ценным удобрением. Они пахали на этой земле около десяти лет, пока она не истощалась. Кризисы конца XVI века привели к тому, что многие крестьяне покинули свои наделы; некоторые из них направились на восток. Теперь, когда государство официально закрепостило крестьян, те, кто уходил в поисках лучшей жизни, считались беглецами. Некоторые из них, вероятно, тоже отправились искать убежища по ту сторону Урала, особенно потому, что государство, казалось, меньше интересовалось отлавливанием беглых крестьян в Сибири, чем к западу от Волги485. В конце концов, хотя Уральские горы и получили мифический статус разделителя континентов, они не были таким уж серьезным препятствием. Но сама природа Сибирской земли не способствовала поселению. С одной стороны, государство, обнаружив, что развитие земледелия разрушает ареал пушного зверя и беспокоит платящих ясак коренных жителей, мало что делало для продвижения масштабного поселения в Сибири до самого XIX века. С другой стороны, там, где лес уступал место степи, крестьянская колонизация сдерживалась реальной и постоянной угрозой кочевых набегов. Славяне шли по высокой цене на невольничьих рынках Центральной Азии и Османской империи.

Было кое-что, возможно, и пострашнее нападений кочевников – пожары. Как и во многих городах раннего Нового времени, это была постоянная угроза. Пожары регулярно загорались в первое столетие российского правления, иногда с опустошительными последствиями. Некоторые из них были результатом намеренных поджогов, в том числе самосожжений староверов486. На долю Тюмени тоже пришлось немало восстаний и бунтов. В 1670 году местные казаки, участвовавшие в восстании Стеньки Разина, были казнены487. В открытой степи тоже случались пожары. Вызванные естественными причинами пожары порой опустошали степь. Путешествуя вдоль Иртыша в XVIII столетии, Г. Ф. Миллер заметил, что отдаленные степные пожары освещают ночное небо; за восемьдесят лет до него это зрелище наблюдал русский Федор Байков488. Не все степные пожары происходили от естественных причин; это было еще и оружие, которое русские, калмыки и татары использовали друг против друга489.

Несмотря на серьезные трудности, поселенцы продолжали прибывать; к середине XVII века в сибирских городах насчитывалось по нескольку сотен дворов, а к концу века их численность удвоилась. Поскольку в те времена фамилии были новшеством и нередко указывали на работу своего носителя, по фамилиям – Кузнецов, Шорников (шорник – мастер по изготовлению конской упряжи), Сапожников, Скорняков (скорняк – меховщик, кожевник), Пивоваров, Мясников/Мясницкий, Маслобойников, Бондарёв, Колоколов, Мельников, Гончаров, Богомазов, Плотников, Портнягин – можно понять, что все эти мастера нашли себе новый дом в Сибири или же обрели там свою профессию. В 1701 году суздальские крестьяне переехали в Сибирь, собираясь зарабатывать на жизнь портняжным делом, но обнаружили, что рынок перенасыщен подобными услугами, и обратились с прошением дозволить им двинуться дальше и попробовать счастья в Иркутске490. Когда Семен Ремезов в 1680‐х годах занимался изысканиями по сибирской истории, он обращался к опросу «старожилов… бывальцев в непроходимых местех и каменех безводных, в степях и на морях… розных чинов русских людей, иноземцев, бухар, татар и калмыков и новокрещенных, выходцев и полоняников русских»491.

В списке Ремезова бросается в глаза его крайнее разнообразие и вместе с тем отсутствие женщин. Действительно, первоначальное русское население Сибири в большинстве своем состояло из военно-служилого населения, в том числе казаков, что сподвигло некоторых историков к описанию Сибири как «военного лагеря»492. Москва пыталась восполнить нехватку женщин, отправив в начале XVII века на восток больше ста девиц и вдов, подходящих на роль жен493. Иногда государство даже действовало вразрез с собственной официальной политикой и мирилось с тем, что источником жен будет порабощение494. «Ввозимых» женщин никогда не хватало, и местные мужчины обратились к представительницам коренного населения. Хотя установить масштаб сожительства русских мужчин с местными женщинами трудно, о том, что подобные союзы не были редкостью, свидетельствует появление категории «сибиряк»495, указывавшей на человека, у которого был русский отец и мать из коренного населения.

ЛЮДСКИЕ РЕСУРСЫ И ПОЛИТИКА: ВОВЛЕЧЕНИЕ И ПОДОЗРИТЕЛЬНОСТЬ

Кроме нестабильности, еще одной фундаментальной чертой сибирской истории была хроническая нехватка людских ресурсов496. Недостаток людей – женщин, военных, крестьян, купцов, чиновников – означал, что государство не могло позволить себе роскошь быть слишком разборчивым; ему приходилось опираться на людей сомнительной лояльности. Один из ранних указов повелевал сибирским воеводам хорошо обращаться с каждым, кто обещает быть верным, и брать такого человека на службу – даже наличие воинственных родственников или прошлые антигосударственные действия самого человека не могли помешать ему устроиться на российской службе. Письмо Ивана IV Строгановым, написанное в 1572 году, показывает, как далеко было готово зайти Московское государство в своих попытках найти людей:

А будет которые черемиса или остяки добрые, а похотят к своим товарыщем приказыватись, чтоб они, от воров отстав, нам прямили, а на их будет что станетца, и вы б тех не убивали и их берегли, и мы их пожалуем. А которые будут и поворовали, а ныне похотят нам прямить и правду свою покажют, и вы б им велели говорити и приказывати наше жаловальное слово, что мы их пожалуем, пени им отдадим да и во всем им полегчим, а оне бы… ходили вместе воевати наших изменников, и их воевали, и в войне их побивали, а которого