О дивный тленный мир - Хейли Кэмпбелл Страница 42

клиенту за большие деньги, все, чему можно придумать обманчивое название, все, что можно скрыть вуалью иллюзии, будто это непременно требуется по закону. Она заявляла, что бальзамирование не сохраняет тело на неопределенный срок; и ей так и не удалось получить прямого ответа на вопрос о том, вредят ли незабальзамированные трупы здоровью живых, как утверждают многие бальзамировщики. Следовательно, заключала она, эта процедура — всего лишь очередной источник барышей для организаторов похорон. Главной идеей ее книги было то, что похоронная индустрия охотится на самых уязвимых.

Может быть, Митфорд была слишком самоуверенной (упомяни ее походя в разговоре с бальзамировщиком — и атмосфера нагревается до сих пор), однако она была права в том, что умирать дорого. Даже сейчас люди регистрируются на GoFundMe, чтобы через краудфандинг собрать средства на простейшие похороны. При желании можно вступить в программу с ежемесячными взносами, которые потом покроют расходы на погребение, — это будет стоить как средней руки договор на телефонную связь. Достаточно прогуляться по какому-нибудь викторианскому кладбищу в Лондоне, чтобы убедиться, как дорого бывает похоронить человека и сколько люди были готовы — и до сих пор готовы — за это отдать. Смерть, разумеется, может быть очередным способом щегольнуть своим состоянием. На Хайгейтском кладбище, где надгробия украшают посмертные бронзовые маски авторства Ника Рейнольдса, есть шикарный мавзолей одного газетного магната, который специально заслоняет вид с аллеи.

Что касается темы бальзамирования, у Митфорд вызывало подозрение то, что похоронные агенты «рядятся в мантию психиатра, когда им это выгодно»[106], и уверяют, что данная процедура оказывает на скорбящих психотерапевтическое воздействие. Я читала ее книгу 15 лет назад, и мне тогда понравился такой подход к теме. Никакого личного опыта в этом отношении у меня на тот момент не было, но я предполагала, что все так и есть. Это казалось мне логичным.

И вот я в кафе, и напротив меня сидит обаятельный, уже вышедший на пенсию бальзамировщик по имени Рон, а рядом с ним — его жена Джин. Он говорит, что его задело, когда я в одной журнальной статье назвала физический процесс бальзамирования «насильственным»[107]. Мы уже несколько часов беседуем о его жизни и карьере. Встретиться с ним предложил мне доктор Джон Тройер. Рон Тройер — его отец, и во многом благодаря ему Джон стал тем, кем он сейчас является, — директором Центра изучения смерти и общества Батского университета. Об отце он рассказывал на тех поминках по умершему философу вскоре после того, как Поппи сообщила, что первый покойник, которого ты увидел, не должен быть близким тебе человеком. В семье Джона смерть не замалчивали, а когда дома что-то считается нормальным, а в других местах табуированным, очень легко на этом зациклиться — мне ли не знать. Сейчас родители приехали к нему в гости из Висконсина. На дворе февраль, идет снег, и они — единственные в этом людном бристольском кафе, одетые в куртки. Все без исключения англичане, входя с улицы, выглядели лично оскорбленными такой погодой, и не буду прикидываться, что я была выше такой реакции.

Рону 71 год. Он высок, широкоплеч, а его лоб напоминает мне об Арнольде Шварценеггере. Прежде чем мы перешли к обсуждению бальзамирования, он рассказывал мне о том, как менялась на его глазах отрасль, которой он посвятил 35 лет жизни. Распространение в 1970-х годах хосписов — это движение инициировала в Лондоне в конце 1960-х и перенесла затем в Америку Сисли Сондерс — вызвало сдвиг в нашем отношении к умиранию. Его перестали считать ожесточенной медицинской битвой и стали воспринимать спокойнее. Когда Рон только начинал свою деятельность в качестве похоронного агента, большинство людей умирало в больницах и относительно немногие гибли на автодорогах и рельсах. Когда он выходил на пенсию, ему в основном приходилось ездить на дом, где можно было спокойно сесть с умирающим у смертного одра. Рон говорил и о том, как на протяжении десятилетий религия постепенно теряла популярность и роль похоронного агента трансформировалась — из чисто утилитарной, когда нужно было убрать тело, пока церковь заботилась о душе и скорбящих, до сегодняшней, когда надо заниматься своего рода консультированием тех, кто потерял близкого. Он учился в Миннесотском университете, а потом сам там преподавал, и доля женщин, осваивающих его специальность, выросла с почти нулевой до 85%.

«Я начинал преподавать в 1977 году. В те времена женщины, которые приходили учиться по этой программе, были либо дочерьми владельцев похоронных домов, либо супругами их сыновей», — говорит он, продолжая игнорировать меню и официанта, который не оставляет попыток принять заказ. О тридцатипятилетней карьере можно поведать очень много. «Не то чтобы мужчины, владевшие похоронными бюро, не брали женщин на должность ритуальных агентов. Против были мужья в этой отрасли, потому что график сумасшедший и к тому же работать приходится совсем рядом. Мы с этим боролись, но было нелегко. Вдобавок бытовало представление, что женщины слишком слабые физически и не могут смотреть на такие ужасы. Все это было нелепо от начала и до конца. Теперь женщины — организаторы похорон встречаются повсеместно. Ситуация изменилась, произошла революция».

«Женщины принесли много сопереживания, которое в отрасли полностью отсутствовало», — добавляет сидящая рядом Джин. Она преподавала, но была не из тех жен, которые работают в похоронном бюро вместе с мужем, если не считать двух особенно загруженных ночей, когда ее попросили побыть на телефоне. «Мальчиков воспитывают в духе стоицизма, а если ты девочка, то вполне допустимо мило себя вести. — Она чуть закатывает глаза. — Сейчас это звучит глупо, но люди лучше воспринимали такое отношение, когда оно исходило от женщины».

Некоторые вещи, впрочем, остаются неизменными. Рон шутит, что морозными висконсинскими зимами могильщиков надо заманивать на работу бурбоном и что самих похоронных агентов всегда хоронят в самых дорогих гробах, — их закупают по оптовой цене и потом не могут продать. «Наконец-то получается избавиться от бронзового гроба!» — смеется он. У Рона в запасе много веселых историй, но у меня в глазах появляются слезы, когда он рассказывает о кризисе, связанном со СПИДом. Он тогда работал в маленьком городке, и родственники там не давали любимым и друзьям попрощаться с умершим. Многие похоронные дома по всей стране вообще отказывались принимать такие трупы, а Рон оставался после работы и незаметно впускал этих людей. «Да, в то время приходилось рисковать, — говорит он тихо. — Общество плохо реагирует на подобные вещи, и мы могли потерять бизнес. Надо было вести себя очень осторожно».

Рон явно не тот человек, для которого деньги стоят на первом месте. Он подкупал священников бесплатной индейкой на День благодарения, как делали все