Незападная история науки: Открытия, о которых мы не знали - Джеймс Поскетт Страница 43

натуралисты помогали создавать по всему колониальному миру сотни ботанических садов с целью наладить выращивание ценных экзотических растений на экспорт. Расширение европейских империй также положило начало эпохе соприкосновения множества разных научных культур. Народы, жившие по всей Африке и Азии, обладали собственными сложными представлениями о природном мире и глубокими познаниями, о чем сегодня часто забывают. Именно африканские целители помогли Гансу Слоану идентифицировать многие растения для книги «Естественная история Ямайки», а Хендрик ван Реде при написании «Сада Малабара» во многом опирался на знания священников-брахманов. Особенно развитые представления о естественной истории существовали в Китае и Японии, а научная традиция в этих странах исчислялась тысячелетиями. К концу XVIII в. европейские натуралисты начали собирать не только экзотические растения, но и книги, написанные за пределами Европы. Так, президент Лондонского королевского общества Джозеф Бэнкс приобрел себе копию труда Ли Шичжэня «Бэньцао ганму». Важно отметить, что научная культура Китая и Японии, в свою очередь, переживала глубокую трансформацию под влиянием крепнущих связей с остальным миром.

Как же тогда охарактеризовать историю науки в эпоху Просвещения? Традиционно Просвещение принято рассматривать как «век разума». Но, как было показано в двух предыдущих главах, Просвещение было и эпохой империй. На мой взгляд, именно взаимосвязь с империями – со всем сопутствующим духом насилия и колониальной экспансии – лучше всего объясняет развитие науки в тот период. Это, безусловно, верно в отношении двух важнейших наук XVIII в.: астрономии и естественной истории. Без империй – то есть без наблюдений, сделанных работорговцами и учеными в ходе путешествий на невольничьих судах, – Исаак Ньютон не смог бы открыть свои законы движения. Без империй – то есть без обширной ботанической информации, собранной служащими европейских торговых компаний в Азии и Америке, – Карл Линней не смог бы разработать свою систему биологической классификации. В следующих двух главах мы проследим историю науки в XIX в., то есть в тот период, когда связь между наукой и империями стала еще теснее. Это был мир фабрик и машин. Мир национализма и революций. Мир капитализма и войн. Это было время, когда наука вступила в новую индустриальную эпоху.

Часть третья. Капитализм и войны, ок. 1790–1914 гг

Глава 5

Борьба за существование

Осторожно ступая по самодельной лестнице, молодой французский натуралист Этьен Жоффруа Сент-Илер спускался в древнеегипетскую гробницу. Снаружи светило яркое солнце, но здесь, в узкой шахте, царила почти полная темнота. Достигнув пола, Жоффруа зажег факел и осветил подземелье. Он не верил своим глазам. Все стены, насколько хватало света, были покрыты плотным узором иероглифов, большинство из которых изображали различных животных: птиц, обезьян, жуков, крокодилов. Это выглядело весьма многообещающе. От местных жителей Жоффруа знал о существовании «некрополя священных животных». Неужели это он и есть?

В одной стене Жоффруа заметил небольшой проход. Протиснувшись через него, он оказался в другой камере, заполненной глиняными сосудами. Он взял один сосуд и разбил его об пол. Да, это было именно то, что он искал: перед ним на полу лежали мумифицированные останки какой-то маленькой птички. Жоффруа окликнул группу французских солдат, охранявших вход в гробницу. Один из них с некоторой неохотой спустился в подземелье и начал выносить оттуда сосуды, которые впоследствии будут отправлены в Музей естественной истории в Париже. Вряд ли Жоффруа подозревал, что сделанное им открытие породит одну из самых важных научных дискуссий XIX в.{295}

Жарким летом 1798 г. французская армия под предводительством Наполеона Бонапарта вторглась в Египет. Французы рассчитывали благодаря завоеванию Египта получить контроль над Средиземноморьем, а также над сухопутным путем в Индию, что позволило бы им бросить вызов британскому господству в регионе. Но эта кампания была не только военной, но и научной. Помимо экспедиционного корпуса из 36 000 солдат, Наполеон набрал и группу ученых – математиков, инженеров, химиков и натуралистов, – которые образовали так называемую Комиссию по наукам и искусствам. Жоффруа, которому тогда было всего 26 лет, ухватился за возможность побывать в Египте. В течение следующих трех лет ученые следовали за армией, картографировали завоеванные территории и занимались поиском ценных природных ресурсов – все это делалось с расчетом на то, чтобы превратить Египет в прибыльную колонию. Когда наполеоновские войска захватили Каир, в одном из его роскошных дворцов разместился Институт Египта, где Комиссия по наукам и искусствам проводила еженедельные заседания и даже издавала свой научный журнал{296}.

Сегодня Жоффруа Сент-Илера помнят в первую очередь как одного из первых европейских натуралистов, выдвинувших идею эволюции. В своей «Философии анатомии» (1818) он утверждал, что живые виды не являются неизменными сущностями, но претерпевают изменения под влиянием окружающей среды. Он даже заявил, что нашел доказательства эволюции живых видов, изучив, в частности, развитие эмбрионов и сравнив анатомию, казалось бы, совершенно разных животных. Это помогло подготовить почву для развития современной эволюционной мысли в XIX в. Традиционно история эволюционного учения сосредоточена исключительно на Европе. Нам рассказывают, что, работая с обширными анатомическими коллекциями в Музее естественной истории в Париже, Сент-Илер и другие французские натуралисты в начале XIX в. пришли к идее эволюции (в той или иной ее форме). Куда реже упоминается о том, что Сент-Илер впервые задумался об эволюции еще во время своего пребывания в Египте, – а между тем некоторые наиболее важные из его ранних работ были опубликованы именно Институтом Египта в Каире. Следовательно, чтобы написать историю эволюции с самого начала, нам нужно начать с похода французских войск в Северную Африку{297}.

Менее чем через год после прибытия в Каир Жоффруа Сент-Илер отправился в экспедицию вверх по Нилу. Не один, а в составе военного корпуса – Наполеон рассчитывал закрепить за собой обширную территорию на юге Египта. Но французского натуралиста мало интересовали военные цели Наполеона. Он хотел исследовать руины в Саккаре – один из самых древних и крупных погребальных комплексов долины Нила. До Жоффруа дошли слухи, что там, в подземных гробницах, захоронены мумии священных животных, которых древние египтяне связывали со своими богами. Как мы уже знаем, эти слухи подтвердились: в Саккаре Жоффруа обнаружил сотни сосудов с мумифицированными птицами, кошками и даже обезьянами{298}. Среди прочих ему попался самый важный образец – мумифицированные останки птицы, известной как «священный ибис». Именно этот образец, который и сегодня можно увидеть в Музее естественной истории в Париже, оказался в центре первых европейских дебатов об эволюции.

Рис. 25. Скелет «священного ибиса», найденный Этьеном Жоффруа Сент-Илером в Египте в 1799 г.

Жоффруа предположил, что мумия ибиса может стать решающим доказательством в пользу его новой теории. Возраст образцов, как было установлено, превышал 3000 лет. Благодаря мумификации их тела прекрасно сохранились, иногда вплоть до перьев и кожи. Жоффруа рассудил: что, если сравнить мумифицированного ибиса с современными ибисами, живущими в современном Египте? Если ему удастся обнаружить какие-либо анатомические различия между ними, у него будет свидетельство, что этот вид эволюционировал{299}.

К огорчению Жоффруа, все оказалось не так просто. В Париже исследованием мумифицированных образцов из Саккара занялся именитый французский натуралист Жорж Кювье. Он писал: «Нам давно хотелось узнать, изменил ли какой-либо вид свою форму с течением времени». Кювье сравнил мумифицированного ибиса с современным экземпляром и даже сопоставил оба образца с изображением ибиса, вырезанным на стене древнеегипетского храма. Однако полученные им результаты оказались вовсе не такими, как ожидал Жоффруа. «Эти птицы полностью сходны с современными», – заключил Кювье. А современный ибис, по его словам, «остался таким же, как во времена фараонов». Как оказалось, три тысячелетия – просто-напросто слишком короткий период, чтобы у живого вида могли развиться какие-либо значимые анатомические отличия. Эволюция требует гораздо более длительных временны́х рамок – но это поняли значительно позже, хотя и в том же XIX в. Тем не менее, как мы увидим далее, спор о мумифицированном ибисе оказался важным моментом в истории науки. На смену естественной истории XVIII в. пришла новая эра эволюционной мысли{300}.