История античной науки. Открытия великих ученых и мыслителей древности - Джордж Сартон Страница 53

черпают вдохновение в одном и том же колодце национальной памяти. Их творческие и толковательные способности умеряются и одновременно направляются потребностью удовлетворять запросам одной и той же публики, чьи взгляды в целом можно назвать консервативными. Не было способа лучше угодить покровителям и добиться их милости, чем повторить уже известные и любимые строки. Как бы аэды ни были самобытны, в конце концов, они уподоблялись виртуозам, которые включают старые любимые произведения в свою программу или исполняют их на бис. Поэта, которого мы называем Гомером, можно назвать самым популярным из этих ранних странствующих певцов. Невозможно узнать, сколько он придумал сам. Достаточно предположить: сколько бы он ни создал, гораздо больше он унаследовал от своих предшественников и помог увековечить их лучшие сочинения. Возможно, он был гениальным «редактором», который свел воедино все лучшие доступные ему песни и мастерски составил из них единое целое. Такая гипотеза помогает объяснить целостность «Илиады», а также встречающиеся иногда огрехи, например ненужные повторы или несовершенные переходы.

Приемы аэдов и пришедших им на смену рапсодов (букв. «сшивателей песен») нетрудно понять после сравнительного изучения разных литератур раннего времени, и более ярко – из исполнения их живых представителей. Такую работу замечательно проделал покойный М. Пэрри (1902–1935), филолог из Гарварда, который ездил в Югославию со звукозаписывающей аппаратурой и собрал два народных эпоса значительной длины, записав их из уст сказителей. К сожалению, его жизнь рано оборвалась в результате несчастного случая, и он не довел свою работу до конца. Скорее всего, внешность, темперамент и приемы рапсодов эпохи Гомера не слишком отличались от внешности, темперамента и приемов слепого югославского поэта Хусо, чье исполнение увековечено стараниями Пэрри.

Нам нелегко оценить устные предания, так как они подразумевали способность запоминать длинные стихи, почти полностью утраченную современным человеком. Некоторые в известной степени обладают такой способностью, которая казалась бы невероятной, если бы мы не располагали множеством доказательств.

Гомер?

Бессмысленно спрашивать: «Кто такой Гомер?», если подразумевать: «Что он был за человек? Чем он отличался от других странствующих певцов? Когда и где он жил?» и т. д. Зато вопрос «Был ли Гомер?» весьма уместен, и я считаю, что на него можно ответить утвердительно. В противном случае невозможно объяснить поразительную, пусть и несовершенную, целостность «Илиады». Не важно, как и когда сочинили все части «Илиады»; требовался один верховный певец, который свел все части воедино. Их изначальная последовательность, скорее всего, не слишком отличается от дошедшей до нас версии.

Позже мы еще вернемся к приему устной передачи стихов. Вначале предстоит обсудить более фундаментальный вопрос. Когда была завершена «Илиада»? Троянская война, эпизоды которой составляют историческое ядро поэмы, датируется греческими хронистами по-разному, от 1280 до 1180 г. Неточность размером в столетие не играет существенной роли, ведь между описываемыми событиями и завершением поэмы прошло гораздо больше времени. (Для сравнения: «Песнь о Роланде» (XI – 2) была закончена примерно через 300 лет после событий, вдохновивших на ее создание.) Некоторые элементы «Илиады», например перечень кораблей или обозрение ахейского войска (II, 494–779), относятся к более далекой древности, во всяком случае, отражают условия более ранней, дотроянской, эпохи. Но художественное вплетение этих элементов в общую ткань поэмы не могло произойти намного раньше X или IX в. Если бы пришлось назвать одно столетие, мы бы наверняка не очень ошиблись, назвав IX в. до н. э. Иными словами, датировка довольно хорошо соответствует предыдущим и последующим событиям.

Дальнейшая дискуссия здесь неуместна, тем более что она не будет убедительной, несмотря на конкретику. Позвольте выделить лишь один пункт. В «Илиаде» нет отсылок на письмо (как, кстати, и в «Одиссее»), кроме одной, да и то случайной: pempe de min Lyciēnde, poren d’ho ge sēmata lygra grapsas en pinaci ptyctōi thymophthora polla («В Ликию выслал его и вручил злосоветные знаки, Много на дщице складной начертав их, ему на погибель…»[16]). Я не сомневаюсь, что слова «злосоветные знаки» относятся к какому-то письму, например минойскому, обнаруженному А. Эвансом на Крите. Ликия, кстати, была колонией Крита. В таком случае с помощью гомеровской строки можно доказать, что в те дни уже появилась какая-то письменность. Однако такое доказательство избыточно, так как у нас имеется много реальных примеров такой письменности, пусть и нерасшифрованной. Письменность была известна в Эгейском мире; возможно, она была изобретением критян. Ее использование сводилось к юридическим или магическим записям, перечням и прочим очень коротким техническим текстам. Ни один аэд даже не думал воспользоваться письмом в литературных целях. Это не просто местное, греческое, явление, а явление общее, давно признанное антропологами и специалистами по компаративистике. Между изобретением письменности и ее вхождением в обиход проходит период времени, который иногда растягивался на несколько столетий. В силу традиции, а также защиты законных интересов странствующих певцов героическая поэзия записывалась не в первую, а в последнюю очередь.

Можно не сомневаться в том, что Гомер не умел писать. Скорее всего, он считал письмо редким и в чем-то загадочным способом сообщения, к которому можно прибегать в исключительных случаях, но не имевшим отношения к литературе. Скорее всего, ему и в голову не приходило записывать свои сочинения. Более того, как бы он это сделал? Изобретение письма бесполезно в литературных целях, если не дополняется изобретением писчих материалов. Во времена Гомера не существовало материалов, на которых можно было записать длинные сочинения. Папирус невозможно было достать в Греции до начала XXVI (Сансской) династии, до эпохи Псамметиха I (663–609).

Еще об «Илиаде»

«Илиада» – не только самый ранний памятник европейской литературы, самый ранний памятник сколько-нибудь значительного размера и качества, но и – что в самом деле необъяснимо и поистине чудесно – памятник превосходнейший и огромнейший.

Конечно, размер – не достоинство, но в длинной поэме больше достоинства, чем в ее части. Более того, поразительно встретить на самом пороге европейской литературы не просто несколько маленьких отрывков, при помощи которых более старые поэты пробовали силы, а огромный литературный памятник, ставший результатом усилий, накопленных многими людьми за многие века. Как будто самый ранний дошедший до нас архитектурный памятник оказался таким же большим и сложным, как и один из выдающихся средневековых соборов. «Илиада» по форме и стилю настолько близка к совершенству, что остается образцом до сегодняшнего дня. Мы восхищаемся поэмой не благодаря ее древности, но независимо от нее. Более того, большинство критиков наверняка назовут «Илиаду» лучшей западноевропейской эпической поэмой (возможно, за исключением «Одиссеи»). И этот эпос – позвольте повторить – появляется не ближе к концу греческой цивилизации или тогда, когда