Сибирские купцы. Торговля в Евразии раннего Нового времени - Эрика Монахан Страница 6

контекст, в котором они жили, Бушкович попытался, опираясь на удручающе фрагментарные сведения, составить целостное представление о политической экономии Московского государства в конце XVI – XVII веке. Вследствие этого в его монографии сами купцы потерялись за экономической историей. Хотя Бушковича критиковали за этот недостаток, тот факт, что мало кто обратился к этому важнейшему предмету в последующие десятилетия, говорит сам за себя. Название настоящей книги, «Сибирские купцы», указывает на вклад Бушковича и продолжает его дело – пересмотр нарратива о неудаче. Структура книги основана на полнейшем согласии с его взглядом, что контекст совершенно необходим, если мы хотим хоть в какой-то степени понять самих купцов, поэтому пять первых глав посвящены контексту, но вместе с этим я пытаюсь подойти ближе, чем он, к описанию жизни самих купцов.

ПОСТСОВЕТСКАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ

Крушение Советского Союза освободило советских ученых от необходимости придерживаться марксистских рамок. Западные ученые, которых никогда не сковывали идеологические требования, ограничивавшие свободу их советских коллег, обнаружили перед собой широчайшее поле для исследований. Не стоит удивляться, что история купцов стала важнейшей темой исторических исследований. Используя куда более распространенные источники XIX века, ученые постсоветского периода немало сделали для написания истории купцов в России. В Сибири произошел расцвет научных исследований46. Подавляющее большинство этих трудов посвящено позднеимперскому периоду и написано в триумфальном тоне, что совершенно понятно: российские ученые стремятся реабилитировать оклеветанный класс. В 1990‐х годах, когда многие оптимисты считали, что Россия движется к рыночной (не чрезмерно зарегулированной) экономике, подобные исследования казались естественным поиском прошлого, опыт которого можно будет применить на деле.

Работы российских ученых по раннему Новому времени отстают по количеству, но компенсируют это качеством. Н. Б. Голикова (1914–2008) внесла самый важный вклад в изучение этой темы, тщательно установив членство в самом высокопоставленном классе купцов, среди гостей, которые становились таковыми, только получив от царя личную грамоту, а также в гостиной сотне – втором по значимости классе купцов47. Ее труд «Привилегированные купеческие корпорации России XVI – первой четверти XVII в.» представляет собою скорее энциклопедию, нежели монографию; это труд, который, опираясь на эмпирические факты, предлагает качественно новую интерпретацию привилегированных купеческих классов России48. Второй том, опубликованный уже после смерти исследовательницы, посвящен месту, которое привилегированные купцы занимали в российском обществе49. Ее количественный анализ в значительной степени соответствует тем вопросам, которые наметил Сэмюэл Барон: кто были гости? Кто входил в число гостей (новые люди или представители привилегированных семей)? Как долго семьи оставались привилегированными? Ученицы Голиковой, Л. А. Тимошина и Н. В. Козлова, тоже издали ценные труды, посвященные купцам раннего Нового времени50. В. Б. Перхавко, Т. А. Лаптева и Т. Б. Соловьева многое добавили к нашим знаниям о русских купцах в раннее Новое время51. За пределами России было проделано гораздо меньше работы. На английском языке купцам XVIII века был посвящен один труд, «История русского купца» Дэвида Рэнсела, и несколько статей52. За редким исключением, ракурс недавних трудов, посвященных купцам, чисто русский53. Кроме того, нарратив неудачи продолжает быть весомым, несмотря на вмешательство Пола Бушковича.

Мой труд вступает в яркий мир постсоветского историописания. Вкратце, эта книга осуществляет два базовых вмешательства в историографию истории России. Во-первых, она стремится к пересмотру выводов Сэмюэла Барона, считавшего, что государство надело смирительную рубашку на экономический рост. Во-вторых, необходимо пересмотреть оценку российских купцов как крайне пассивных и опасающихся идти на риск. Описывая их именно такими, Барон непосредственно заимствовал оценки двух враждебно настроенных авторов XVII века – шведского дипломата Иоганна Кильбургера и московского «диссидента» Григория Котошихина. Их отзывы были взяты на вооружение и русским историком С. М. Соловьевым, жившим в годы, когда дискуссия западников и славянофилов достигла своей кульминации. Таким образом, и западная, и российская историография в равной степени распространяли ограниченный, искажающий реальность и крайне немилосердный взгляд на русских купцов.

До той степени, до которой эти характеристики были верны, они касались многих купцов раннего Нового времени по всему миру. Разумеется, русские купцы были консервативны. Но идея о том, что стремление избегнуть риска было отличительной чертой русских купцов, рассыпается при более близком знакомстве с темой. Нормальными задачами были прежде всего стабильность, а через некоторое время после этого статус. Многие купцы стремились покинуть свой класс, если у них была к этому возможность. Стремление купцов избавиться от уязвимости денег, приобретя статус и стабильность землевладельца, в ретроспективе смотрится глупо, потому что мы знаем, что ликвидность стала высшей мерой власти. Но никто не действовал, обладая всей информацией. Этот импульс был столь же верным для русских купцов, добровольно плативших налоги, которые им были не по карману, лишь бы сохранить высокий статус и позволить, таким образом, своим детям посещать определенные школы, как и для итальянских купцов раннего Нового времени, которые возвышались до того, что покупали усадьбы в окрестностях города54. Итальянский пример показывает, что национальная историография была слишком сурова не только по отношению к русским. Итальянские города-государства были «покинуты своими коммерческими элитами, которые на протяжении XVI, XVII и XVIII веков совершали то, что можно было назвать разве что „изменой“. Они не предприняли ни единой попытки оживить торговую, финансовую и промышленную основу своих городов и удалились в сельскую местность как неодворянские землевладельцы в рамках „повторной феодализации“ итальянской сельской экономики»55.

Другие исследователи тоже недавно подчеркнули консерватизм европейских купцов раннего Нового времени и их склонность к избеганию рисков; на протяжении долгого времени семейные отношения и экономика, строившаяся на подарках, были более распространены среди этих купцов, чем «рациональное управление»56. Альфред Рибер винил русских купцов в том, что они не ценили высшее образование, но «Универсальный словарь торговли и коммерции», опубликованный в Лондоне в 1774 году, сообщал, что помимо арифметики, бухгалтерского учета, иностранных языков и иностранной истории будущие купцы не должны ничему учиться. Такие предметы, как «латынь, грамматика, риторика и философия», оказались не только «бесполезны, но и очень вредны»57. Если в Цинском Китае купец, наживший состояние на соли, начинал покровительствовать учености, его обвиняли в том, что он выбрасывает на ветер семейное богатство58. Аналогичные открытия касательно государственного регулирования показывают, что Московия не так уж сильно отличалась от других стран. Ее часто обвиняют в ксенофобии и изолированности, но обращение с купцами, приехавшими издалека, в Москве было в высшей степени дружелюбным по сравнению с теми ограничениями и проверками, с которыми сталкивались купцы, приезжавшие в