Космологические коаны. Путешествие в самое сердце физической реальности - Энтони Агирре Страница 8

Эти особенности времени хорошо нам знакомы и составляют ткань нашей жизни. Мы не можем переделать прошлое, а воссоздать прошлые события способны только в своей памяти. И нам не дано предугадать, что случится с нами завтра, — мы можем только мечтать, строить планы и составлять расписание на будущее. И если вдруг вы что-то однажды беспечно нарушите, восстановить это уже не получится. Но эти ограничения компенсируются замечательным даром. Мы умеем создавать по-настоящему новые вещи: вчера этой музыки не существовало, а сегодня она есть. Мы можем выбирать судьбу: мое сегодняшнее решение в состоянии изменить течение моей жизни. Наше ощущение времени абсолютно и сосредоточено исключительно на настоящем — это та «точка во времени», в которой мы можем выбирать, действовать и создавать. На самом деле, у нас нет ничего, кроме настоящего: ведь то, что мы знаем про прошлое, основано на памяти, а то, что мы знаем о будущем, — на предположениях. Как сказал великий мастер дзен-буддизма Эйхэй Догэн, «в каждом моменте заключена вся жизнь, весь мир. Задумайтесь сейчас, остается ли какая-то жизнь и мир за границами настоящего момента»[14].

Но есть и другая, практически противоположная точка зрения на то, как устроен мир. Рассмотрим нашу летящую стрелу. Давайте, подойдя к конечной точке первой половины ее траектории, которая завершается «сейчас», зададимся вопросом, есть ли у нее выбор пути, по которому она может лететь дальше. Кажется, что нет: мы довольно хорошо знаем, по какой кривой стрела полетит, и можем довольно точно начертить оставшуюся часть ее траектории. Это значит, что мы можем предсказать ее будущий путь при условии, что мы все знаем о первой половине траектории — путь стрелы, ее скорость и направление движения, плотность воздуха.… возможно, даже возникновение встречных порывов ветра. Нам кажется, что чем больше мы знаем, тем лучше сможем предсказать ее будущий полет.

Если бы мы могли довести эту способность рассчитать траекторию до совершенства, то есть могли бы предсказать путь стрелы с идеальной точностью, то нам удалось бы нарисовать абсолютно достоверную траекторию: пусть мы не смогли бы увидеть будущее, но, во всяком случае, смогли бы узнать, каким оно будет. И этим законам физики подчиняется не только стрела. Нашу судьбу, выпади мы из самолета без парашюта, тоже можно было бы предсказать с полной определенностью. Эти законы применимы в том числе и к нам, даже если их действие понять очень сложно. Мы даже можем сказать, что то, что прямо сейчас мы считаем будущим, уже для нас приготовлено. Чтобы увидеть, как это будущее выглядит, нам придется чуть-чуть погодить, но оно уже нас поджидает. С этой точки зрения, которую мы можем назвать этерналистской, время рассматривается почти так же, как и пространство: то и другое уже раз и навсегда подготовлено. Будущее, точно так же, как прошлое, уже существует. А настоящее — это вид иллюзии, один случайно выбранный из многих момент времени, не имеющий особого значения. Ничего нового не создается, поскольку будущее уже существует. Момент, когда перестанет биться ваше сердце, уже выбран, и вы неуклонно движетесь сквозь пространство-время, прикладывая все силы, чтобы к этому моменту приблизиться.

Действительно ли дело обстоит именно так? Мы не должны сразу отметать это представление только потому, что оно противоречит нашей житейской интуиции в вопросе взаимодействия человеческого сознания и внешнего мира. На страницах моей книги вас ожидает немало встреч с тем, что оказывается верным, хотя и противоречит интуиции.

Но что же мы — с этерналистской точки зрения — делаем, когда собираемся что-то решить, когда мучаемся над тем, какой путь избрать? Почему нам кажется, что мы можем принять и правильное, и ошибочное решение? Почему мы чувствуем сожаление, вину, почему осуждаем? Неужели все это — иллюзии? Но если так, то что тогда вообще реально в этом мире?

Загадка, которую шепотом задает Дзеньё, сложна: «Время — это всё или ничто?»

4. Башня

(Пиза, 1608 год)

Мы, пожалуй, могли бы сказать, что твое путешествие начинается в Пизе. Стоит жаркий, пыльный день, ты карабкаешься вверх по ступеням пизанской башни, а в руках у тебя тяжелый чугунный шар. В тот момент тебя не удивляет, что твой наставник — Галилей — несет гораздо менее тяжелый деревянный шар: идеи, на которые он открыл тебе глаза, настолько увлекательны, что капающий со лба пот и промокшая майка не кажутся чрезмерной платой.

Когда вы добираетесь до верха, Галилей объявляет, что вы оба одновременно должны бросить свои шары вниз. Он спрашивает тебя: «Как ты думаешь, какой шар упадет на землю раньше? Аристотель утверждал, что чугунный шар весом сто фунтов, сброшенный с высоты 100 локтей, упадет на землю еще до того, как деревянный шар весом один фунт пролетит один локоть. Да и судя по твоему потному лбу, чугунный шар притягивается к Земле гораздо сильнее».

На это ты, все еще тяжело дыша, можешь только кивнуть. А Галилей продолжает: «Но рассуждения Аристотеля ошибочны! Подумай как следует. Чугунный шар также гораздо тяжелее сдвинуть — нужно приложить немалое усилие, даже чтобы катить его по земле».

Пока ты обдумываешь услышанное, он продолжает: «Вот и скажи мне, что перевешивает: большее усилие, необходимое, чтобы сдвинуть чугунный шар, или, наоборот, большее притяжение его к земле? Что пересилит? Какой шар в действительности полетит быстрее? Я совершенно уверен, что на самом деле Аристотель никогда не проверял свое утверждение».

Ты говоришь, что не знаешь. Галилей кивает и дает знак начать эксперимент. Но даже когда ты видишь результат своими глазами, в него нелегко поверить: оба шара ударяются о землю точно в одно и то же время, поднимая далеко внизу облака пыли (хотя и разного размера). Ты поворачиваешься к внимательно наблюдающему за тобой Галилею. «Как такое может быть, — спрашивает он вкрадчиво, — что два таких разных предмета падают совершенно одинаково?»

Я… который проделал этот опыт, могу утверждать, что при падении на землю с высоты в 200 локтей пушечное ядро весом в сто, двести или более фунтов ни на мгновение не опередит мушкетную пулю весом в полфунта.

Галилео в роли Сагредо в «Диалоге о двух главнейших системах мира»[15]

Когда в коане «ОТПЛЫТИЕ» мы размышляли о движении и времени, то решили, что утверждения об абсолютном равномерном движении бессодержательны. А вот относительное движение и изменения движения представляются вполне реальными. Из них, как из кирпичиков, строится поведение нашего физического мира, поскольку