Неоконченная симфония Дарвина: Как культура формировала человеческий разум - Кевин Лейланд Страница 80

учимся есть палочками или кататься на велосипеде, то вроде бы не получаем никакого прямого подкрепления, тогда как же происходит научение? Еще труднее понять, каким образом мы связываем визуальный образ – человека, управляющегося с палочками или крутящего педали, – с совершенно иным сенсорным опытом, который получаем, когда пытаемся совершать аналогичные действия сами. Над этой проблемой соответствия исследователи имитации ломают голову уже не первое десятилетие, и единого мнения о том, как все-таки устроен этот процесс, по-прежнему нет{1331}. Но кое-что не вызывает сомнений: для того чтобы решить проблему соответствия, требуются связи – в виде сети нейронов – между сенсорными и моторными областями мозга. Много лет назад в Кембридже я, тогда молодой специалист, вместе с уже упомянутым выдающимся этологом Патриком Бейтсоном исследовал эволюцию и развитие имитации на моделях искусственных нейронных сетей. Мы обнаружили, что смоделировать имитацию и другие формы социального научения можно, если предварительно обучить искусственную нейронную сеть, чтобы она набрала необходимый предшествующий опыт, позволяющий создавать подобные связи между информацией от органов чувств и моторными реакциями{1332}. Интересно, что у нейронных сетей, на которых мы моделировали имитацию, оказались точно те же свойства, что и у так называемых зеркальных нейронов.

Имеются в виду клетки мозга, которые активизируются и когда их обладатель выполняет какое-то действие, и когда он видит, как это же действие выполняется другими{1333}. Считается, что зеркальные нейроны содействуют имитации{1334}. С увеличением мозга в ходе эволюции у человека непропорционально разрослись те области, которые, как теперь известно, участвуют в имитации (в частности, височные и теменные доли){1335}. Именно в теменных долях мозга приматов (обезьян) были впервые обнаружены зеркальные нейроны, и, как показывают исследования с использованием нейровизуализации, теми же зеркалящими свойствами обладают аналогичные области человеческого мозга{1336}. Вполне вероятно, что система зеркальных нейронов представляет собой непосредственный продукт отбора в пользу усиления имитации у наших предков. Сегодня эти когнитивные способности по-прежнему позволяют нам осваивать новые навыки – управлять автомобилем, забивать гвозди, готовить еду. И те же самые когнитивные способности позволяют Джимми Стюарту каждое Рождество заставлять нас переживать как в первый раз за его Джорджа Бейли в фильме «Эта замечательная жизнь» (It's a Wonderful Life).

Еще один, хотя и гораздо менее очевидный фактор, который мы упускаем из виду, – огромная зависимость кино, театра, оперы и даже компьютерных игр от способности зрителя вообразить себя участником действия, чувствовать тот же страх и то же напряжение, испытывать те же эмоции, что и главный герой. Эти способности тоже, скорее всего, вызревали в парнике африканских джунглей, где умение посмотреть чужими глазами и уловить цели и намерения выполняющих важные задачи помогало наблюдающему освоить какую-либо необходимую технологию. И там у наших предков переживание тех или иных эмоций совместно с окружающими (когда чужой страх вызывает тревогу, а смех ребенка радость) развивало эмпатию и эмоциональное заражение, благодаря которым сегодня мы так близко к сердцу принимаем происходящее на экране. За этой чувствительностью тоже кроются формы социального научения с адаптивными функциями, такие как позволяющие запоминать и отличать врагов-хищников или избегать других опасностей{1337}. Не будь у нас этих способностей к социальному научению, мы смотрели бы фильмы как социопаты, оставаясь абсолютно безучастными к происходящему с героями, и нам были бы одинаково безразличны и сцена в душе из «Психо», и поцелуй Ретта Батлера и Скарлетт О'Хара. В 2015 г. общемировые кассовые сборы в киноиндустрии составили 40 млрд долларов. Без нашей способности имитировать этой сферы не существовало бы в принципе, равно как и театра или оперы, если уж на то пошло.

Вообще, если вдуматься, мы заметим связи между неожиданно большим количеством разных видов искусства и способностями к имитации и новаторству, которые двигали эволюцией человеческого мозга. Возьмем, например, скульптуру. Чтобы представить на обозрение статую Давида в 1504 г., Микеланджело пришлось при работе решать собственную проблему соответствия. Только скульптору предстояло не самому повторить позу Давида, а выверенными движениями рук, держащих резец и молоток, превратить мраморную глыбу в увеличенную фигуру человека. Для этого Микеланджело необходимо было перевести зрительную информацию, передающую особенности облика натурщика, в моторную реакцию, позволяющую воссоздать этот облик в камне. Тем, что с задачей скульптор справился выше всяких похвал и произвел на свет один из величайших шедевров Возрождения, он обязан не только таланту, но и огромному многолетнему опыту работы с камнем. С 13 лет Микеланджело осваивал ремесло художника и много времени провел на мраморных каменоломнях Каррары, где научился мастерски обращаться с молотком. За те годы, что он набирался опыта, нейронные контуры его мозга натренировались (как мы тренировали свои искусственные нейронные сети) чутко улавливать соответствия между движениями при обработке камня и результатом, к которому они приводят. Однако натренировать их таким образом можно было лишь благодаря тому, что мозг Микеланджело был приспособлен, как ни у какого представителя другого вида живых существ, к тому, чтобы при надлежащем опыте осуществлять подробное кросс-модальное преобразование данных в результате взаимодействия сенсорной и моторной коры. Это наследие отбора в пользу имитационных способностей, которому подвергались наши предки.

Любоваться такими шедеврами, как Давид или Венера Милосская, – это порой удивительное чувственное наслаждение, особенно если не забывать, что перед нами, по сути, камень. Нередко рука сама невольно тянется коснуться этих совершенных форм. В некоторых культурах, например у эскимосов, есть статуэтки, которые мастера вытачивают специально для того, чтобы ощупывать их, а не разглядывать{1338}. Возможность испытывать подобные ощущения обусловлена действием все тех же кросс-модальных нейронных сетей. Они соединяют возникающее в нашем сознании представление об объекте с самим объектом и перекидывают мостик к наработанной до этого сети связей и зачастую очень личных воспоминаний.

Только виды животных с очень крупным мозгом в принципе способны создать скульптурные произведения, отличающиеся такой тонкостью и чеканностью линий. Для подобной работы необходимы четкие, точные, выверенные движения, ловкость рук, развивавшаяся с увеличением размеров мозга. У мозга млекопитающих по мере его роста в размерах менялась внутренняя организация, неизбежно, как описывалось в шестой главе, тяготея к большей модульности и асимметрии{1339}. С увеличением общих размеров более массивные области мозга обычно наращивали связи с другими областями и начинали контролировать остальные отделы мозга{1340}. Происходит это потому, что нейроны соперничают друг с другом за то, чтобы соединиться с целевой областью, и победа в этом состязании остается, как правило, за теми, которые выстреливают по клеткам-мишеням сообща, а значит, преимущество получают более крупные отделы мозга. Конечный результат – повышение влияния более крупных структур мозга на остальные его зоны. Главенствующая роль в человеческом мозге принадлежит неокортексу, на который приходится около 80 % всего объема мозга – больше, чем у любого другого животного. В ветви приматов, ведущей к человеку, неокортекс (часть мозга, отвечающая за мышление, научение и планирование) по мере эволюции рос в размерах и усиливал контроль над моторными нейронами спинного мозга и мозгового ствола – все это вело к совершенствованию моторики рук и большей четкости в управлении конечностями{1341}. Увеличился в ходе недавней эволюции человека и мозжечок – второй по величине отдел человеческого мозга, тоже играющий важную роль в контроле движений{1342}. Этому двигательному контролю человек обязан своей исключительной точностью при координации движений. Если я прав и за увеличением неокортекса и мозжечка в ходе эволюции стоят новаторство и социальное научение, соответствующий естественный отбор мог одновременно наделить человека более совершенной координацией, которая находила бы применение не только в живописи и скульптуре, но и в актерском мастерстве, опере и среди прочего в танце.

Тот двигательный контроль, который позволяет человеку по собственному почину создавать произведения искусства и разыгрывать спектакли, – это способность, которой не обладает больше никто из животных. Да, конечно, в интернете сплошь и рядом встречаются сообщения и видеоролики, призванные продемонстрировать художественные способности животных, но при внимательном рассмотрении они не выдерживают критики со стороны зоопсихологов. Никто не мешает вам купить своей кошке или собаке набор для рисования, и вашему питомцу эта забава может даже понравиться, однако произвести что-либо художественное в таких случаях обычно не удается. Как и большинству других животных, которым пытались вручить кисточку, собакам и кошкам не хватает ни задатков, ни двигательного контроля для создания предметов изобразительного искусства, и у меня большие подозрения, что найти красоту в пестрой мазне