Булочник, булочница и подмастерье - Ануй Жан Страница 16

Вот чудный момент бракосочетания… Вот, что весьма хорошо и мудро. Мы за последние дни потеряли так много времени на примерки и выбор блюд, на покупку обручальных колец и пригласительные карточки. Все без исключения должны были заняться надписыванием конвертов… почти не было времени подумать о невесте… теперь, наконец-то, но тебе, пожалуйста — лицо той, которой отдал всю свою жизнь…

Он радостно снимает с неё фату и, делая шаг назад, обнаруживает Элоди. Адольф рычит, отступая…

Как? Это ты?

Элоди (грозно). Да, это я! Кто, ты хочешь, чтобы это был? Это я — твоя жена и всегда ей буду.

Адольф (в желании убежать нелепо кричит). Я отказываюсь! Помогите! Позовите всех! Перепутали церемонии!

Элоди (непримиримо). Нет, дружок мой, ошибки не было. Это именно я.

Адольф смотрит на неё, потеряв дар речи. Она спокойно продолжает…

Не рассчитывал же ты на то, что я дам тебе возможность жениться на этой дуре, чтобы через пару лет ты был с ней так же несчастен, как и со мной? И, кстати, куда бы ты, двоежёнцем, делся? Ты б никогда с этим не справился. Ты об этом подумал? К счастью, есть я.

Адольф (недоумевая, бормочет). Но ты сама собиралась замуж!

Элоди (пожимая плечами). В мечтах твоих, нечестивое существо! Ты бы бросил меня в объятия кого угодно, только б освободиться, я знаю. Не слишком, однако, на это рассчитывай, дружок. Я — честная и умру честной — пусть только для того, чтобы тебе досадить!

Адольф. И, тем не менее, когда ты сказала, что встретила Норбера дё Ля Пребанда в Бон-Марше, ты стала вся розовая… Не надо думать, что я слепой!

Элоди (грозно кричит). Я, может, и была розовая, но честная! И решила, во что бы то ни стало, таковой и остаться, поверь мне.

Адольф. Не будешь же ты отрицать, что была влюблена в него в Шатодане? Весь теннисный клуб чесал языки, говоря о том, что вы поженитесь!

Элоди (опять кричит). Да, в Шатодане я была влюблена! Да, когда сегодня я вдруг увидела его в Бон-Марше, то поняла, что всё ещё влюблена в него. Брошенная, высмеянная и влюблённая в другого, я, тем не менее, твоя жена, и я тебе никогда не изменю! Если ты, чтобы облегчить себе совесть, на это рассчитывал, то пора расстаться с этой мечтой. Может, ты и будешь, дружок, унижен, поцарапан и, как ковёр, истоптан, но можешь спать спокойно, ты никогда не будешь рогат!

Адольф (испустив комический крик безысходности). Ах, это ужасно! Ах, я слишком несчастен!

В цилиндре и фраке Адольф бросается ногами кверху на кровать и разражается нервными всхлипываниями.

Элоди (спокойно на него глядя). Не хочешь же ты, чтобы я успокаивала тебя только потому, что не способна на измену?

Адольф (после паузы, жалобно). Пойми меня, Шарлотта… в жизни бывают такие минуты, когда необходимо отворить окно, когда задыхаешься. Надо выйти на улицу, подышать и размять ноги.

Элоди (двусмысленно). Я никогда не запрещала тебе разминать ног. Я твоя жена. Я здесь именно для этого.

Адольф (стонет). Но это же не одно и то же!

Элоди (грохочет). Именно! У всех то же самое! Ты ведь этого хотел, не так ли? У меня было время убедиться, я не сразу уступила, когда ты, ревя, как олень, меня умолял в сарае для парусов?

Адольф. В яхт-клубе был момент вожделения. Это можно бы было назвать просто флиртом. К тому же, кожа ляжек твоих была такой бархатной, я не мог устоять.

Элоди (холодно). Так вот, эта мелочь завела тебя слишком далеко! Испугавшись, что я забеременею, ты женился, теперь я твоя жена. Что сделано, то сделано. Другой у тебя больше не будет, можешь на меня положиться. (Сухо добавляя.) Хочу тебе заметить, что кожа моих ляжек не изменилась. Это ляжки твоей жены… можешь потрогать.

Адольф (всё ещё стараясь её урезонить). Ты не искренна с самою собой! Тебе хотелось Норбера. И ты, уверен, до сих пор о нём думаешь, когда между нами случается ещё кое-что по ночам.

Элоди (пылая). Тебя это не касается! Я веду себя так, как должна себя вести. И никто упрекнуть меня ни в чём и никогда не сможет. Я женщина, у которой есть долг, не более того! Однако нечего требовать невозможного! Я же тебя не спрашиваю, о чём ты думаешь, когда между нами это кое-что случается!

Адольф (вскакивает, рубашка — по ветру, вне себя, ухмыляясь). Долг. Супружеский долг! И слова-то какие отвратительные! (Орёт.) Хочешь, выскажу тебе самую мою сокровенную мысль? Брак — это мерзость! Только желание и вожделение могут эту гимнастику оправдать! С желанием всё сходит. Любую акробатику вытворяй… всё тогда просто, мило, всё чисто. Но с хладнокровием?!! Вот тебе разница между убийством по страсти и холодной экзекуцией… (Нелепо прибавляет.) Вот почему я, кстати сказать, против смертной казни!

Элоди. Не знаешь больше, что говоришь.

Адольф (расхаживая по комнате в возбуждении). Знаю! Очень хорошо знаю! Женщина, которая всё ещё отдаётся мужчине двадцать лет спустя после того, как кровь или моча ударили ей в голову, только потому, что этот мужчина её содержит и с согласия соседей ежедневно ложится рядом в постель, это проституция! Вот именно! Я, видишь, выражаюсь ясно и чётко! А мужчина, который берёт женщину только потому, что она под рукой и в его распоряжении, что все в курсе их отношений, и это удобно, позволь сказать тебе, что это просто убожество! Или развратник!

Элоди (раскалывается плохим смехом). Видел бы ты себя, как ты расхаживаешь по комнате среди ночи, в цилиндре, в ночной рубашке, неся нелепости, которые даже не сам придумал. Ведь ты прекрасно знаешь, что не тебе первому пришли в голову эти глубокие мысли. Нелеп ты, дружок. Впечатление, что ты играешь в бульварной пьесе!

Адольф (торжественный, как стяг на ветру). Может быть! Вот ты так много читаешь, но если бы кругозор твой был ещё шире, дорогой синий чулок, если бы ты, действительно, всё прочла, ты б давно бросила своих Валери, Жидов и Клоделей, своих Кокто и всех этих молодых как бы глубоких авангардистов! Ты б поняла, что, в конце концов, плохо написанные, с неуместными событиями и неоправданными встречами, словами, словами, словами, только словами вместо мыслей и чувств… только водевили, только они трагичны и похожи на настоящую жизнь! (Вскрикивает.) Только Фейдо говорит о судьбе человеческой! (Прибавляет.) И Паскаль. Я слишком понимаю, настолько я нелеп в настоящую минуту, поверь мне. Но я также осознаю и своё величие. Этот бесцветный фальшивый персонаж, вышагивающий в цилиндре и в трусах по сцене, приложив одну руку к сердцу, а другую к заднице горничной, се человек! (Вдохновенно заявляет.) «Ежели хвастает, принижу его, если унизится — вознесу, и вечно буду ему противоречить…»

Элоди (прерывая его). Перестанешь ты говорить глупости?

Адольф (сбитый на лету, грустно идёт сесть на кровать, и трогательно заключает). Я кончил, не беспокойся. Я был слишком претенциозен. Отрекаюсь. (Добавляет ласково.) Если в этом только жизнь заключается, надо было заранее предупреждать, я б так не волновался. Я выступаю в плохом жанре, да ещё и издержек не оплачиваю. Теряю с каждым спектаклем. Так что предпочитаю молчать. Как-нибудь на днях я прострелю себе голову.

Элоди приближается; она делает непонятный жест, не то добрый, не то злой; спокойно говорит…

Элоди. Какой ты глупый, это тебе не поможет? Если ты и умрёшь, я всё равно буду твоей вдовой. Облачусь в траур и в день поминовения мёртвых пойду рыдать на могилу. И ни одна из тех, кого, тебе казалось, ты любил больше меня, права на это иметь не будет. Потому что я одна была твоею женой.