В паутине сладкой лжи - Каролина Шевцова Страница 57

Увидев, как она неповоротливой уткой шагает к столику, я оцепенел. Не встал, не поздоровался, не отодвинул стул и не передал меню. Вместо этого как дурак пялился куда-то ей в пупок.

Там был ребенок. У моей бывшей жены…ребенок!

— Выдыхай, Андрей, это не твой, — она со звоном поставила чашку на стол. Этот звук, как хлопок гипнотизера, заставил меня очнуться.

— Это и не мог быть мой. Или мог?

Я недоверчиво уставился в глаза Анны, стараясь разглядеть в них что-то знакомое — напрасно. Она выглядела, говорила и двигалась совершенно по новому, так, словно давно была чужой.

— Нет, конечно, ты же параноик и никогда не занимался сексом без презервативов.

— Зато ты их игнорируешь.

— Почему нет, не вечно же убиваться по тебе, — она равнодушно пожала плечами.

— А ты убивалась?

— Зачем ты хотел меня видеть? — перебила она меня.

В этом была вся Анна. Резкая, порывистая, она никогда не держалась в стороне, требуя для себя все и сразу. А я…оказался совсем не ее породы.

— Честно? Не знаю.

— Лучше бы ты знал, я думала, ты забыл отдать мне какие-то вещи.

— Разве ты не забрала все при переезде? — Не смог сдержаться и напомнил благоверной о том, как упаковала с собой все, в том числе подарки мне. Даже тогда это казалось смешным, сейчас вызывало одно лишь недоумение.

На самом деле я и правда поступил глупо. Зачем-то позвонил бывшей, вытащил ее на встречу, и сейчас, когда нужно наконец поговорить, блеял горным козликом, который отучился понимать человеческую речь.

«Ты очень красивая», — ну не дурак?

Дурак как есть. Еще несколько месяцев назад я мог сорваться на свадьбу к незнакомым людям просто потому что увидел там девушку, похожую на Анну, теперь же она сидела передо мной, живая, румяная и до неприличия беременная, а я…ничего. Пустой как бутылка.

И дело не в том, что Анна завела свою семью, что она скоро станет мамой, просто, эта женщина была для меня совершенно чужой. Всегда, но особенно остро я понял это в тот день, сидя на летней веранде перед ней.

— Ань, почему все не вышло? — вдруг спросил я.

— Потому что ты меня никогда не любил, — она отхлебнула остывший чай и посмотрела на меня через ручку чашки, как в бинокль.

— Не любил. И ты знала?

— Ты очень явно это демонстрировал, милый.

— Я не замечал.

Ее руки наконец оторвались от дурацкой чашки и принялись теребить молнию на сумке. Я внимательно смотрел прямо на Анну, она — сквозь меня. Так что наши взгляды не пересекались.

— Зато замечали все остальные.

— Но ты все равно вышла за меня замуж.

— А кто другой купил бы мне три свадебных платья? — в голосе горькая усмешка.

— Ань, прости, — я поймал беспокойную ладонь и накрыл ее своими руками. Погладил большими пальцами ледяную кожу, сжал, чтобы она хоть немного расслабилась, согрелась.

— Ты делаешь только хуже, Андрей, — всхлипнула Анна, — раньше я думала, что ты просто не способен любить, не разрешаешь себе. А сейчас я смотрю на тебя и вижу, что любишь, вот только не меня.

Я молча сжал зубы, потому что знал, что сказать, но не мог себе этого позволить. Не бывшей жене слушать мои полубезумные признания к другой женщине. Несвоевременные и лишние.

— Кто у тебя будет?

— Сын, — она гордо выпятила подбородок, — Андреем не назову, даже не проси.

— Я и не хотел, пускай будет здоровым. Твой сын.

В голове не было и мысли о том, что это мог быть наш ребенок. Я никогда не обсуждал этого с Анной, не планировал, не хотел. И сейчас мог только порадоваться за то, что у нее все случилось, а ее жизнь обрела новый смысл. В отличие от моей.

— Кажется, я очень сильно виноват перед тобой.

— Кажется ему… Да пошел ты со своими извинениями! — Она выдернула свою руку и демонстративно вытерла ее салфеткой. Будто испачкалась в чем-то липком, грязном.

— Да, наверное, я пошел. Я улетаю и хотел попрощаться. Будь счастлива.

— Иди к черту!

Вот и финальная точка в этой истории. Какая-то глупая, по киношному нелепая.

Я долго смотрел на удаляющуюся точку — женскую фигуру в кафе. В такси, что везло меня на вокзал не было даже маленькой сумки. Ни одной взятой с собой вещи.

Зато голова наоборот, пухла от мыслей, которые зубной болью ныли в подкорке и не давали мне заснуть.

Например, то, каких разных женщин я выбирал.

Анна врала самой себе, играя в семью, строя эти странные, нелепые отношения. Любила только себя и свой комфорт. Не меня.

А Тина оставалась искренней во всем. Даже в обмане.

И как жаль, что всего этого не достаточно, чтобы простить ее и быть вместе.

В палате вдруг стало так тихо, словно она была пустой. Словно не было там всех этих приборов, Барбары, тикающих часов, книги на прикроватной тумбе, медсестры и Андрея. До того тихо, что все отчетливо услышали торопливые шаги по коридору и истошный крик.

Андрей вскочил на ноги, и кинулся вперед, он сразу почувствовал, что происходит что-то плохое.

Страшное.

Неправильное.

Первой в коридор выбежала медсестра, она рукой дала ему знак — стоять на месте — и вопреки своему желанию Воронцов послушался. Он нервно ждал в коридоре, меряя пространство большими шагами.

Наконец миссис Джонсон показалась из-за двери с устрашающей табличкой «РЕАНИМАЦИЯ».

— Что случилось? — язык не слушался, слова давались с трудом.

— Та девушка, которую ты привез, ей стало плохо. — Что я могу сделать? — тише и глуше прошептал Андрей, глядя себе под ноги.

Медсестра внимательно посмотрела в уставшие воспаленные глаза и сказала:

— Ты умеешь молиться? Тогда молись.

Это случилось ничем не примечательной ночью, в конце ноября, несколько часов после