Иннокентий Анненский - Меланиппа-философ Страница 10

Меланиппу развязывают. Кормилица, плача, обнимает и поддерживает ее.

Державный мой отец… Осмелюсь я…«Ни слова, дочь моя, ни слова больше».О, господи… А сыновья мои?..Скажи, Эол… Куда ж ты дел малюток?За этими несчастными глазамиО детях я забыла… Что за матьПрезренная!

О, боги!.. Точно, разумЕе померк, как свет ее очей…Скажите ей, что Геллен умер, девы!

Как? Умер мой отец? Но он сейчасСо мною здесь беседовал… Иль демонТо был, завистник славы Эолидов?А тот старик, который все грозилИ жечь детей хотел, он тоже умер?

Царевна Меланиппа, твой отецНе умирал… На славу нам живет он,А это дед твой, Геллен, старец белый,В блаженное жилище перешел.Пред смертию его уста шептали«Прости ее» царю… Но суд тебяПриговорил уж раньше и глазаКровавою тебе прижег печатью…

Печатью, да… О, боги… Как мне больно…Два глаза у меня, и было дваУ Меланиппы сына… Где они?Где? где они? О, сжальтесь… ПринеситеКо мне детей… В груди моей волноюГорячею теснится молоко…Последняя волчица… крыса… в ямеДетенышей выводит, и кормитьОтцы и боги ей не запрещают…Отдай детей, старик, мне… Иль скажи,Что их убил… Да и меня прирезатьВели зараз… чтоб не порочить род.

О, боги… Луч сознания вернитеЕе душе… Мне кажется, что умИ у меня мутиться начинает.

О женщина… Я дочерью тебяИ девою назвать уже не смею…Твоих детей не резали, не жгли,А в стадо их на то же место судийРешением вернули… Если их,Как говоришь ты, бог родил, чего ж тыВолнуешься?.. Он должен их спасти,А смертному и рабскому, быть может,Отродью нет спасенья, и не надо…Осуждена в темницу ты, но здесьТы кончишь дни, не в узах, на свободе,Благословлять ты Геллена должна.

О царь, прости безумный ропот сердца;Рассудок мой немного просветлел,И если бы не эти боли… О!..Как будто гвоздь тот раскаленный… мираПоследний луч для Арны… там в мозгуОсколок свой оставил… Сжалься, вышний,Ты разума мне мукой не гаси…Державный царь, я лгала… Я не знаю,То Посейдон ли был… Коль ты бесовС детьми смешал, или возможно девеОбманщика от бога отличить?О, если б был то бог, ужели ж этиОн выносить заставил бы меня,Свою жену, не муки — поношенья…Я покорюсь судьбе моей… Но теньюЯ Геллена, касаяся коленТвоих, о царь, смиренно умоляю:Вели своим ты пастырям, Эол,Не отдавать детей моих зубастымЗверям, отец… Ах, виновата, царь…И трупы их, когда умрут, позволь мнеСамой убрать, и вымыть, и одеть,Холодные их лобызая лица.

ИСХОД

Близок закат солнца. Одно из розовых облаков спускается с неба. В нем на довольно далеком расстоянии от сцены вырисовывается в апофеосе закутанная в розовую дымку Гиппа (мать Меланиппы); на темных волосах у ней мерцает бледная золотая звезда.

О, дивное благоуханье… Где?..Где я, отец? Со мною дети?.. Нет!Иль я сама — дитя?.. О, что со мною?Сирийских смол я слышу аромат:Мать, это ты!.. Твоих волос, родная,Я запах узнаю!.. Там солнце… горы…

О, дочь моя… О, Арна… Как обнятьХотела бы тебя я…

Обними же.Дай голову прижать к твоей груди…Дай выплакать измученное сердце…

Увы… Я тень… Я только тень и сон…Но слушай: я к тебе от Посейдона,То Посейдон был точно…

Умереть…О, умереть… Не надо продолженья…

Твоих детей прославлен будет жребий…Их далеко везут теперь… У нихКормилицы нарядные, игрушки,И в роскоши малютки возрастут.А имена наречены им будутЭола и Бэота… И когда,Прекрасные и мощные, ониПоднимутся, как тополи, за Понтом,Они сюда придут… А ПосейдонМне обещал вернуть тебе и зренье,Чтоб дивными натешились глаза.Ты, царь Эол…

Мне смерти, только смерти.

Неведеньем оправдан… Но ееТы береги теперь… За эти двериПереступать не надо ей. Тебе ж,Как Аполлон сказал, от внуков славаПойдет вовек. О, сколько городовИ островов, героев и поэтовПод сению Эола процветет…Простите мне, отец и дочь, ееТы обними, Эол.

Прости… прости…

Как сладко мне… О, мне не надо солнца…Меня прости, отец… Перед разлукой,В дверях тюрьмы. Я, как на брачный пир,Туда войду… для славы Эолидов…О, как тебя люблю я, Посейдон…

В Феспрот поди, Эол, для очищенья…Там плоть постом прилежно изнуряй,Грядущее тебе оракул скажет…Закат.Но на поля Магнесии… уж сумракВечерний набегает… О, прости,Мое дитя несчастное… Мне нужноПо голубым темнеющим ступенямВ эфир подняться… Там мой факел робкоЗатеплится, чтобы светить под утроИдущему на ниву фессалийцу,Рабыне, что кувшин несет, и всем,Кому печаль или недуг на ложеПокоя не дает… Прости, дитя…И ты прости, Эол… Вы, девы, тоже…

И нас прости… о, дивная звезда!..

Свет и видение исчезает. Луна прячется в тучах. Поднимается ветерок. Роса. Свежеет. Меланиппа точно просыпается от сна.

Я Геллену усопшему в чертогеПойду сказать последнее прости.Рабыни, вы слепую берегите.

Уходит со свитой в дом. Фессалийцы расходятся.

Замолкли вы, сирены? Кто со мною?

Тюремную одна я не сыщу,Пожалуй, дверь… О нет, не надо большеМучительных и невозможных снов.Несчастием и слепотою точноУнижена царевна. Но свечиОна своей еще не потушила,И, чтобы жить, обманов и надеждНе надо ей… О бог, о чистый Разум!Пусть кровь глаза моя запечатлела,Пусть язвы сердце мне терзают… ТыНе угасай во мне, эфир, и жребийСвой не сменю на счастье темных душ.Вы ж, дети, если живы, мать простите…

О, печальная, тихая ночь,О, гнездо разоренной семьи!Не на радость тебя на землеСвил когда-то небесный орел.Над тобой, о безумная дочь,Плачут нежные очи мои,И жалею в полуночной мглеЯ тебя, одинокий Эол…О, гнездо разоренной семьи,О, печальная, тихая ночь…. . . . . . . . .

Март 1901

Царское Село

Примечания к лирическим партиям

1. Первый музыкальный антракт посвящен прославлению Аполлона. Этот бог был отцом Асклепия (Эскулапа), мифического существа и героя, столь сильного, что этот герой дерзнул даже воскрешать людей, не только исцелять их. За это Зевс, верховный бог и защитник установленного миропорядка, соблюдая нарушенные права Смерти, убил Асклепия. Аполлон, рассерженный на отца, перебил его сыновей, киклопов, как исполнителей приговора верховного Кронида (Зевса, сына Кронова). Зевс уже собирался ввергнуть своего дерзкого сына в Тартар, но жизнь ему вымолила его мать, Латона, и Аполлон, взамен смерти, должен был целый год быть в батраках у ферского царя Адмета (в Фессалии, около Бебидского озера). Аполлон, пася стада Адмета, играл на свирели, и слушать его собирались даже дикие звери.