Хосе Мария Вальдо Эчегарай-и-Эйсагирре - Великий Галеотто Страница 10

Мерседес. Опять кровопролитие!

Пепито. Небреда получил свое.

Эрнесто (подходит ближе). Мерседес, сжальтесь!.. Одно слово! Что дон Хулиан? Если б вы знали... в каком я горе!.. Что говорят врачи?

Мерседес. Его рана смертельна. Вам лучше уйти.

Эрнесто. Я хочу его видеть.

Мерседес. Уйдите!

Эрнесто. Не могу.

Пепито. Какое бесстыдство!

Эрнесто (обращаясь к Пепито). А чего вы ждали?

(К Мерседес.)

Простите, сеньора. Я такой, каким меня хотят видеть.

Мерседес. Ради Бога, Эрнесто!

Эрнесто. Когда человека топчут ногами, объявляют мерзавцем и толкают на преступление, бессмысленно бороться... Но я не отступлюсь в жестокой борьбе с незримыми силами, я уже потерял честь и любовь. Мне нечего больше терять, лишь самое жизнь, а что в ней, когда она так безрадостна? Я пришел узнать, есть ли надежда... Только и всего! Только и всего! Отчего же мне отказывают в этом утешении? Одно слово!

Мерседес. Извольте. Говорят, что... ему лучше.

Эрнесто. Правда? Вы не обманываете меня? Это так?.. О как вы добры! Неужели правда? Правда? Господи, спаси его! Пусть он снова будет счастлив! Пусть простит меня! Господи, дай мне его увидеть!

(Опускается в кресло и рыдает, закрыв лицо руками. Пауза.)

Мерседес (встает, обращаясь к сыну). Если твой отец услышит... если войдет...

(Вместе с сыном подходит к Эрнесто.) Успокойтесь! Мужайтесь!

Пепито. Пристало ли плакать мужчине?

(В сторону.)

Беда с этими романтиками: то плачут, то кидаются убивать.

Эрнесто. Да, я плачу как ребенок, как женщина, но я плачу не о себе. Я горюю о нем, о ней! Об их утраченном счастье, об их запятнанном имени, о позоре, который я невольно навлек на них — в благодарность за любовь и ласку! Не свою горькую судьбу я оплакиваю! Если б слезы могли смыть прошлое, клянусь, вся моя кровь обратилась бы в слезы.

Мерседес. Довольно.

Пепито. После поговорим о слезах!

Эрнесто. Все говорят, почему я должен молчать? Три имени запятнаны клеветой, три человека заклеймены презрением. Погублена их будущность, их доброе имя и честь!

Мерседес. Успокойся, Эрнесто.

Эрнесто. Нет! Больше нельзя молчать! Все знают о том, что произошло, все берутся судить. Но странное дело — правды никто не знает и не хочет знать.

(Эрнесто стоит. Возле него Мерседес и Пепито — им интересно знать, что говорят в городе.)

Одни говорят, что муж застал у меня Теодору, а я в припадке ярости кинулся на него и нанес смертельную рану. Другие (должно быть, они лучше относятся ко мне и потому не считают простым убийцей), другие уверяют, что мы дрались на дуэли! Самые осведомленные говорят, что дон Хулиан вместо меня дрался с Небредой, а я намеренно опоздал то ли из трусости, то ли потому, что в тот час принимал у себя... Нет! Я не стану повторять эти мерзости! Все худшее, что было в душах людей, вся грязь выплеснулась на ни в чем не повинную женщину и на двоих мужчин, не совершивших никакого преступления!

Мерседес. Это очень прискорбно, но дыма без огня не бывает.

Пепито. Теодора все-таки была у тебя в спальне...

Эрнесто. Она пришла, чтобы помешать дуэли.

Пепито. Зачем же тогда она пряталась?

Эрнесто. Мы испугались, что ее присутствие будет превратно истолковано.

Пепито. С трудом верится! Напрашивается другое объяснение!

Эрнесто. Не объяснение — приговор!

Пепито. Возможно, Теодора поступила... неосмотрительно.

Эрнесто. Невинный всегда неосмотрителен, зато преступник осторожен и все предусматривает заранее.

Пепито. Люди — не ангелы. Всякий может оступиться.

Эрнесто. Что такое клевета? Просто грязь. Грязь — и только. Но хуже всего, что мерзкие слова проникают в душу, и мы постепенно привыкаем к мысли о том, чего не совершили, и почти жалеем о несовершенном.

Пепито (матери). Так это правда.

Мерседес (в сторону). Он проговорился.

Пепито (в сторону). Признался!

Мерседес (вслух). Уходите, Эрнесто.

Эрнесто. Нет. Я не могу, я должен быть с Хулианом.

Мерседес. А если вас увидит Северо?

Эрнесто. Ну и что? Пускай! Спасается бегством только тот, кто боится, а боится тот, кто лжет. Мне нечего бояться.

Пепито (прислушиваясь). Я слышу шаги.

Мерседес. Это он!

Пепито (в глубине сцены). Нет, Теодора.

Эрнесто. Теодора! Я должен ее увидеть.

Мерседес (строго). Эрнесто!

Пепито. Эрнесто!

Эрнесто. Я должен вымолить у нее прощение.

Мерседес. Вы не понимаете, что говорите.

Эрнесто. Я понимаю! Я отдал бы за нее жизнь, честь, совесть!.. Но между нами кровавый туман!

(Уходит налево.)

Мерседес. Оставь меня наедине с нею, а сам иди к отцу. Я хочу разобраться во всем до конца!

Пепито. Иду.

Мерседес. Прощай.

Пепито. Прощай.

(Уходит во вторую дверь направо.)

Мерседес. Итак, за дело.

(Теодора входит, она в замешательстве. Останавливается около двери дона Хулиана — второй направо — с тревогой прислушивается и вытирает слезы.)

Мерседес. Теодора!

Теодора (идет ей навстречу). Это ты?..

Мерседес. Мужайся! Слезами горю не поможешь.

Теодора. Как ему? Скажи правду!

Мерседес. Гораздо лучше.

Теодора. Он выживет?

Мерседес. Надеюсь.

Теодора. Господи! Возьми взамен мою жизнь!

Мерседес (выводит ее на авансцену). Я надеюсь на твою рассудительность. Ты плачешь — значит, ты раскаиваешься.

Теодора. Да. (Мерседес удовлетворенно кивает головой.) Я дурно поступила. (Мерседес разочарована — она ожидала другого.) Вчера ты рассказала мне о дуэли. И я благодарна тебе, но ты не подозреваешь, как горько мне было это слышать. (Заламывает руки.) Гнев Хулиана!.. Позор!.. Кровь!.. Поединок!.. Несчастный Эрнесто, он был готов умереть, защищая мою честь. Почему ты так смотришь? Разве я сделала что-то дурное? Ты мне не веришь?

Мерседес (сухо). Уж очень ты была встревожена опасностью, грозившей Эрнесто!

Теодора. Но ведь Небреда умелый фехтовальщик!

Мерседес. В конце концов Хулиан отомщен, а Не­бреда убит. Так что Господь услышал твои молитвы.

Теодора (с интересом). Значит, Эрнесто?..

Мерседес. Да!

Теодора. Убил виконта?..

Мерседес. Да!

Теодора (не в силах сдержаться). Какое благородство и мужество!

Мерседес. Теодора!

Теодора. Что?

Мерседес (строго). Я читаю твои мысли.

Теодора. Мои мысли?

Мерседес. Да.

Теодора. Какие?

Мерседес. Сама знаешь!

Теодора. Наверно, дурно радоваться при известии о смерти, но я не сумела сдержаться.

Мерседес. Вот именно!

Теодора. О чем ты?

Мерседес (подчеркивая). Ты им восхищаешься!

Теодора. Да, восхищаюсь...

Мерседес. Мужеством этого юноши...

Теодора. И его благородством!

Мерседес. С этого и начинается!

Теодора. Вздор!

Мерседес. Совсем нет!

Теодора. Ты все о том же! Пойми, я жалею...

Мерседес. Кого?

Теодора. Как кого?

Мерседес. Ты жалеешь, значит, не можешь забыть о нем навсегда.

Теодора. Ради Бога, ради всего святого, замолчи.

Мерседес. Я только хочу тебе объяснить, что с тобой происходит.

(Пауза.)

Теодора. Я тебя слушаю — и понимаю, что со мной говорит не мать, не сестра, не подруга, а сам Сатана. Ты убеждаешь меня, что моя любовь к мужу слабеет, что в моей душе живет другая, греховная любовь. Люблю ли я Хулиана, как прежде? Да всю мою кровь до капли я отдала бы за один только проблеск жизни у Хулиана!

(Указывая на комнату дона Хулиана.)

А меня с ним разлучили! Если б Северо впустил меня к нему, я, обливаясь слезами, сжала бы Хулиана в объятиях с такой нежностью, что все его сомнения растаяли бы. Но если я люблю Хулиана, почему я должна ненавидеть доброго, благородного юношу, который ради меня рисковал жизнью? Разве то, что я не питаю к нему ненависти, означает, что я его люблю? На меня обрушилась клевета, люди говорят обо мне бог знает что, и я иногда спрашиваю себя: может быть, они правы? Вдруг во мне действительно живет эта преступная страсть и когда-нибудь это позорное пламя вырвется на волю?!