Оноре Бальзак - Вотрен Страница 11

Сен-Шарль. Барон, между нами говоря, я восхищаюсь вами!

Вотрен. Такая похвала в ваших устах!

Сен-Шарль. Нет, честное слово. Создать представителя рода Фрескас на глазах у всего Парижа, — да ведь это предприятие неизмеримо превосходит проделки наших графинь на Венском конгрессе. Вы охотитесь за приданым с редкостной отвагой.

Вотрен. Охочусь за приданым?

Сен-Шарль. Дорогой мой, да вас бы давно разоблачили, если бы следить за вами было поручено не мне, вашему благожелателю. Ведь я прикомандирован к вам из очень высоких сфер. И как это вы — простите меня за откровенность — решаетесь оспаривать богатую наследницу у семейства Монсорелей ?

Вотрен. А я-то по простоте душевной предполагал, что вы намереваетесь предложить мне действовать сообща и что мы с вами пустим в оборот деньги господина де Фрескаса; ведь они находятся в полном моем распоряжении. А вы мне толкуете что-то несуразное! Фрескас, дорогой мой, одно из настоящих имен этого молодого аристократа. А всех их у него семь. Из соображений высшего порядка он может объявить, из какой он семьи, не ранее чем через сутки, но мне его семья хорошо известна. Имения ее огромны, я их собственными глазами видел, я только что оттуда. Что вы приняли меня за мошенника — полбеды, речь идет о таких суммах, которые не могут никого обесчестить. Но принять меня за дурака, решить, что я способен обслуживать какого-то самозванного аристократа, способен бросить вызов Монсорелям ради весьма сомнительно родовитого дворянина... Решительно, дорогой мой, мне начинает казаться, что вы не были в Вене. Нет, мы друг друга просто не понимаем!

Сен-Шарль. Не раздражайтесь, почтеннейший управляющий! Как ни очаровательны наши выдумки, нельзя же нагромождать ложь до бесконечности. Я лично сыт по горло. Наши дела идут лучше ваших, переходите-ка на нашу сторону. Ваш молодчик такой же Фрескас, как я — кавалер, а вы — барон. Вы повстречали его где-то в Италии: в те времена он был бродягой, а теперь он авантюрист — вот и все!

Вотрен. Вы правы. Хватит выдумок, хотя бы и очаровательных. Скажем друг другу всю правду.

Сен-Шарль. Отплачу вам тем же.

Вотрен. Можете не платить. Вы — гнусный негодяй, дорогой мой. Зовут вас — Шарль Блонде; вы были управляющим в семействе де Ланжаков; вы дважды покупали виконта... и в конце концов так за него и не расплатились. Позор! Вы должны восемьдесят тысяч франков одному из моих лакеев; вы подвели виконта под расстрел в Мортане, чтобы присвоить себе... имущество, которое его семья вам доверила. Если бы герцог де Монсорель, подославший вас сюда, знал, кто вы такой... Хм, хм, вам пришлось бы отчитываться не совсем обычно. Скинь-ка усы, скинь-ка бакенбарды, парик, фальшивые ордена и иностранные медали... (Срывает с него парик, бакенбарды, ордена.) Мое почтенье, мошенник. Как же ты ухитрился порастрясти состояние, которое добыл так ловко? Состояние-то было немалое; где же ты его растерял?

Сен-Шарль. В несчастьях.

Вотрен. Понимаю. Чего же ты теперь хочешь?

Сен-Шарль. Кто бы ты ни был — торжествуй. Сдаюсь! Не везет мне нынче; ты либо черт, либо сам Жак Коллен.

Вотрен. Для тебя я барон де Вье-Шен, понимаешь: барон де Вье-Шен. Выслушай хорошенько мой ультиматум. Стоит мне только слово сказать, и тебя сейчас же, мигом замуруют в одном из здешних подвалов. Никто тебя разыскивать не станет.

Сен-Шарль. Пожалуй, что и не станут.

Вотрен. И правильно сделают. Хочешь выполнить для меня у Монсорелей то самое поручение, ради которого Монсорели подослали тебя сюда?

Сен-Шарль. Согласен. А награда?

Вотрен. Все, что сумеешь взять.

Сен-Шарль. С обеих сторон?

Вотрен. Пусть так! Вручи моему слуге, которого я пошлю с тобою, все бумаги, касающиеся семейства де Ланжаков; они у тебя, вероятно, сохранились. Если господин де Фрескас женится на мадемуазель де Кристоваль, ты хоть и не станешь его управляющим, зато получишь сто тысяч франков. Помни — здесь люди крутые, не вздумай вилять. Зато уж тебя не выдадут.

Сен-Шарль. По рукам!

Вотрен. Сделку я буду считать действительной лишь после того, как бумаги будут здесь у меня; а до тех пор — смотри! (Звонит.)

Входят сразу все слуги.

Проводите кавалера и будьте с ним почтительны, как того требует его титул. (Сен-Шарлю, указывая на Философа.) Вот он вас проводит. (Философу.) Не отходи от него ни на шаг.

Сен-Шарль (в сторону). Если я только выберусь цел и невредим из когтей этих мошенников, уж и разгромлю же я их осиное гнездо!

Вотрен. Кавалер, я весь к вашим услугам.

ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ

Вотрен и Ляфурай.

Ляфурай. Господин Вотрен!

Вотрен. Чего тебе?

Ляфурай. Вы его, значит, выпустили?

Вотрен. Если бы он не думал, что он свободен, мне не удалось бы ничего разузнать. Я уже распорядился: мы ему еще покажем, как сучить веревку для того, по ком виселица плачет. Когда Философ принесет бумаги, которые вручит ему этот молодчик, подать их мне немедленно, где бы я ни находился.

Ляфурай. А после этого — неужели вы оставите его в живых?

Вотрен. Вы по обыкновению слишком прытки, голубчики: разве вы не знаете, как иной раз мертвые тревожат живых? Тс! Я слышу голос Рауля... Оставь нас.

ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ

Рауль и Вотрен.

Рауль. Увидеть небеса и остаться на земле — вот мой удел. Я погиб. Вотрен — этот гений добра и зла, человек, всезнающий и, быть может, всемогущий, человек, столь жестокий в отношении других и столь добрый ко мне, этот непостижимый человек, словно волшебник из сказки, это провидение, поистине материнское, в конце концов... вдруг оказывается отнюдь не провидением!

Входит Вотрен; Рауль, стоящий у авансцены, не замечает его. Вотрен в простом черном парике; одет он как биржевой маклер: синий фрак, серые брюки, обыкновенный черный жилет.

О, я изведал любовь, но я еще не знаю, что такое месть, и не хочу умереть, не отомстив Монсорелям!

Вотрен. Он расстроен. Рауль, дитя мое, что с тобою?

Рауль. Ах, ничего. Оставьте меня.

Вотрен. Ты опять меня отталкиваешь? Ты злоупотребляешь правом говорить дерзости своему другу... О чем ты сейчас размышлял?

Рауль. Ни о чем.

Вотрен. Ни о чем! Я сам обучил вас той английской невозмутимости, под которой каждый хоть мало-мальски уважающий себя человек должен скрывать свои переживания, так как же, сударь, мне не знать уязвимых мест этого панциря гордости? Притворяйтесь перед другими, но притворяться предо мною — это более чем ошибка. В делах дружбы ошибаться преступно.

Рауль. Бросить карты, не приходить домой под хмельком, распрощаться с театральными кулисами, стать человеком серьезным, учиться, добиваться положения в свете — по-твоему, это притворство?

Вотрен. В дипломатии ты пока что новичок и опытным дипломатом станешь лишь после того, как тебе удастся обмануть меня. Рауль, ты допустил ошибку, от которой я тебя не раз предостерегал. Мое детище, которое не должно было заблуждаться насчет женщин, этих ничтожнейших существ, — которое должно было пользоваться ими как орудием, а не становиться орудием в их руках, — мое детище вдруг стало пастушком из басни Флориана[12]. Мой Ловелас попал в сети к Клариссе[13]. Увы, молодым людям нужно долго прислушиваться к звону бронзы, прежде чем они поймут, что их богиня — всего лишь бездушное изваяние.

Рауль. Наставление?

Вотрен. А ты что же — собираешься меня дурачить, меня, который приучил твою руку владеть пистолетом, обучил тебя фехтованию, сделал тебя таким ловким, что ты можешь не бояться любого молодца из предместий... дурачить меня, который воспитал не только твое тело, но и ум, хотел возвысить тебя над всеми, словом, венчал тебя на царство?.. Будь же хоть малость искренен.

Рауль. Вы хотите знать, о чем я думал? Да нет... это прозвучало бы укором моему благодетелю.

Вотрен. Благодетелю! Ты меня оскорбляешь. Ведь я предлагал тебе свою кровь, свою жизнь. Ведь я готов убить, уничтожить твоего врага, лишь бы получить непомерно огромное вознаграждение, именуемое признательностью. Неужели я извлекаю из тебя выгоду, как ростовщик? Есть люди, чьи благодеяния волочишь за собою, как волочит за собою кандалы каторж... Да что там! Я давил бы таких людишек как червей и не почел бы это за человекоубийство. Я просил тебя считать меня своим отцом, мое сердце должно быть для тебя тем, что небо — для ангелов: бесконечным простором, где все — блаженство и покой. Можешь высказать мне любые свои мысли, даже дурные. Говори, я пойму все — даже подлость!