Пьеса Человек и Наставник - Андрей Грошев Страница 12

о. Василий: Хлеб этот действительно здесь печён и только что мною взят из булочной, так приказано мне самим батюшкой Серафимом, который без того не велел и являться к Владыке.

Преосвященный Афанасий: (восхищенно) А, теперь понимаю, это по-Златоустовски! Возьмите свечей для молитвы батюшке Серафиму, благословляю вас, ступайте. На счёт всего этого обратитесь к архимандриту Иоакиму в Консисторию, он уже вам всё устроит!

Владыка уходит.

Негромко звуки природы, пение птиц.

Явление Тридцать Восьмое. Ксения Михайловна

Негромко звуки природы, пение птиц.

На сцене прогуливается Мотовилов.

Выходит Ксения Михайловна.

Ксения Михайловна: (обращается к залу) Сказал мне Батюшка: «Матушка Ксения Михайловна, зная будущее слабое время, слабые силы и слабый народ, оставила непосильный для женской немощи устав Саровской пустыни. Мужчине, и то с трудом лишь вмоготу исполнить!» Поэтому и дал по приказанию ему, убогому Серафиму, Самой Царицы Небесной новый устав обители, более легкий.

Мотовилов: Матушка Ксения Михайловна при своей строго подвижнической жизни отличалась особо сильной любовью и жалостью ко всякой вообще Божией твари. Рассказывают такой случай. В деревне Дивееве рядом с общинкой сделался пожар.

Выходят сёстры.

Сёстры переносят вещи.

Ксения Михайловна вручила послушницам тщательно закрытый и завернутый короб, вроде лукошка.

Ксения Михайловна: Смотрите, как можно дальше унесите от пожара этот короб, да оберегите, пока горит-то, тут всё нужное!

Мотовилов: Сестры понесли, но вдруг что-то зашевелилось в коробе, и с испуга они поставили короб на землю, открыть не смеют, боятся, но и ничего не могут понять. Смотрят, а из него начали выпрыгивать разные кошки.

Расхохотались сёстры.

Мотовилов: Но вновь испугались, так как устрашились строгой матушки: как ей сказать, а не сказать тоже нельзя. Наконец пошли и признались.

Ксения Михайловна: Глупые вы, глупые! Ведь сказала я вам, что блажен, аще и скоты милует! Что скот-то — ничто, и весь токмо от единаго человека зависит! Ведь если бы не я, бедные сгорели бы! Кто ж станет на скота глядеть, заботиться, спасать да тварь оберегать, а она хоть тварь, но все то ж творение Божие! Вот и дала я вам, не сказав, что даю, зная вашу безжалостность!

Уходят.

Негромко звуки природы, пение птиц.

На сцене прогуливается Мотовилов.

Явление Тридцать Девятое. Архимандрит

Негромко звуки природы, пение птиц.

На сцене прогуливается Мотовилов.

Мотовилов: Отец Василий и Елена Васильевна возвратились в женский монастырь, где в трепете и страхе их ожидали, никто не хотел верить им, зная строгость вообще преосвященного Афанасия, и все дивились, явно уразумевая в этом единое лишь чудо угодника Божия, батюшки Серафима!

Выходят о. Василий и архимандрит Иоаким. Отец Василий представил ему указ о новом освящении.

Архимандрит Иоаким: Да ведь я недавно освятил вам церковь, где же ещё-то освящать?!

о. Василий: Тут же и другую!

Архимандрит Иоаким: Как же! Что вы, батюшка, где же тут-то?

о. Василий: Чудное устройство этой новой церкви, по желанию батюшки Серафима. Ведь храм-то во имя Рождества Спасителя выстроили, а во имя Богородицы церкви-то у нас и нет! Так вот и удумал, батюшка, внизу-то нам под церковью еще церковь сделать.

Архимандрит Иоаким (всплеснув руками, воскликнул): О, Серафим, Серафим! Сколь дивен ты в делах твоих, старец Божий!

Мотовилов: В это самое время прибежали сказать архимандриту, что Владыка его немедленно требует.

Архимандрит Иоаким: Погодите, что такое, погодите-ка меня здесь, не по вашему ли делу зовет… Кстати, я скажу вам, отпустил ли меня Владыка освящать церковь-то, как батюшка Серафим того желает и как вы мне передали!

о. Василий прогуливается в глубине сцены, архимандрит уходит.

Негромко звуки природы, пение птиц.

Явление Сороковое. Монахиня Серафима

Негромко звуки природы, пение птиц.

На сцене прогуливается Мотовилов.

Мотовилов: Чудны правдивые рассказы и свидетельства необыкновенно праведных и простых стариц дивеевских, так называемых сирот Серафимовых, с которыми сам великий старец беседовал просто, мудро, откровенно и любовно.

Выходит Старица Прасковья Ивановна (впоследствии монахиня Серафима).

Прасковья Ивановна: Как-то раз сказал мне Серафим: «У вас матушка-то первоначальница, мать Александра, больших и высоких лиц была! Ныне она почивает в мощах, я и поднесь её стопы лобзаю! Вот она обитель заводила, а я её возобновлю! Там будет лавра! А что, матушка, много ли места-то от Казанской церкви, от самого алтаря её, до мельницы?» Да тут десятины три будет, батюшка, — отвечала я. — Но земля-то эта ведь чужая, только в серединке место ваше, что под собор купили, а кругом живут церковники, да хлеб засевают мирские». Батюшка продолжал: «А от соборного-то места, матушка, до мельницы далеко ли и хороша ли тут земля?» Земля-то хороша, батюшка, да ведь она не наша! — сказала я. «Ну вот, матушка, по правую-то сторону будет трапеза», — говорил он. Я удивлялась: «Батюшка, да место-то хотя тут и очень большое, и земля-то хороша, но ведь она засеяна мирскими!» Замолчал батюшка, склонил голову. А потом сказал: «Надобно променять!»

Мотовилов: Впоследствии это сбылось, благодетели Дивеева и верные слуги батюшки Серафима Михаил Васильевич Мантуров и я, Николай Александрович Мотовилов, частью скупили чрезполосные владения и частью променяли их.

Старица уходит.

Явление Сорок Первое. Благословение Церкви Богородицы. Холера

Негромко звуки природы, пение птиц.

На сцене в келье Мотовилов.

о. Василий прогуливается. Быстро входит Архимандрит.

Архимандрит Иоаким: (со входа) Ну уж, Серафим! Дивный Серафим! Вот, судите сами, что наделал-то. Прихожу я к Владыке, а он меня спрашивает: что же, говорит, как же я резолюцию-то сдал? Где же церковь и что за храм?!

Смеются.

Архимандрит Иоаким: Хорошо, что вы уже у меня побывали, да всё объяснили. Ну, и успокоил я Владыку, все передал ему. Скажите дивному Серафиму, что, как пожелает, так и приеду; разрешил Владыка. Ну, дивный же, дивный Серафим!

о. Василий: Хорошо. Батюшка, всё в точности передам. Будем ждать вас.

Уходит Архимандрит.

Остается о. Василий.

Мотовилов: Надо заметить, что по случаю страшной в то время холеры в Нижнем был карантин, и весь город был оцеплен войском. Ни почта, ни люди не пропускались без выдержки карантина.

о. Василий: Как ехать-то, вдруг не пропустят? (обращаясь к залу) Поехали мы мимо караульных солдат, и никто не остановил и не опросил даже нас, точно будто и не видал никто. Так и приехали домой, и невзирая