Альбер Камю - Калигула Страница 13

Цезония. Все. (Стражнику.) Приведите поэтов.

Человек двенадцать поэтов входят парами и маршируют направо.

Калигула. А остальные?

Цезония. Сципион и Метелл!

Эти двое присоединяются к поэтам, Калигула с Цезонией и патрициями усаживаются слева, в глубине. Короткая пауза.

Калигула. Тема — смерть. Время — минута.

Поэты торопливо пишут на своих табличках.

Старый патриций. А кто будет в жюри?

Калигула. Я. Разве этого недостаточно?

Старый патриций. О да, совершенно достаточно.

Херея. А ты примешь участие в состязании, Гай?

Калигула. Мне незачем. Я уже давно написал сочинение на эту тему.

Старый патриций (торопясь). А где его можно достать?

Калигула. Я его по-своему декламирую каждый день.

Цезония смотрит на него с тревогой.

Калигула (грубо). Тебе не нравится моя физиономия?

Цезония (мягко). Прости меня.

Калигула. О, пожалуйста, не надо смирения. Только не смирение. Тебя и так трудно выносить, но твое смирение!..

Цезония пытается взять себя в руки.

Калигула (Херее). Так вот. Кроме этого сочинения, я ничего не написал. Но оно доказывает, что я единственный художник за всю историю Рима, понимаешь, Херея, единственный, кто согласует свою мысль со своими поступками.

Херея. Это только вопрос власти.

Калигула. Верно. Остальные творят за неимением власти. А у меня нет нужды в творчестве: я живу. (Грубо.) Ну, что вы там, готовы?

Метелл. Мне кажется, готовы.

Все. Да.

Калигула. Тогда слушайте меня хорошенько. Вы будете выходить вперед по очереди. Я свистну. Первый начнет читать. По моему свистку он остановится, а следующий начнет. И так далее. Победителем, естественно, будет тот, чье чтение мой свисток не прервет. Готовьтесь. (Наклоняется к Херее, доверительно.) Во всем нужен твердый порядок, даже в искусстве.

Свисток.

Первый поэт. Смерть, когда из-за черного брега…

Свисток. Поэт отходит налево. Остальные будут проделывать то же самое. Сцена играется механически.

Второй поэт. Три парки в пещере своей…

Свисток.

Третий поэт. Зову тебя, о смерть…

Сердитый свисток.

Четвертый поэт выступает вперед и становится в позу декламатора.

Свисток раздается прежде, чем он успевает что-то сказать.

Пятый поэт. Когда младенцем я…

Калигула (вопит). Нет! Какое отношение имеет младенчество какого-то идиота к этой теме? Можешь ты мне сказать — какое?

Пятый поэт. Но, Гай, я еще не кончил…

Пронзительный свисток.

Шестой поэт (выступает вперед, откашливаясь). Безжалостная, шествует она…

Свисток.

Седьмой поэт (таинственно). Неясная и смутная молитва…

Прерывистый свисток. Сципион выступает вперед без табличек.

Калигула. Твоя очередь, Сципион. Ты без табличек?

Сципион. Мне они не нужны.

Калигула. Ну-ка. (Покусывает свой свисток.)

Сципион (стоя совсем рядом с Калигулой, но не глядя на него и как-то устало).

Погоня за счастьем, что очищает людей,Небо, где льется солнце,Несравненные, дикие празднества, мой бред без надежды!..

Калигула (мягко). Довольно, прошу тебя. (Сципиону.) Ты слишком молод, чтобы усваивать истинные уроки смерти.

Сципион (глядя Калигуле в глаза). Я был слишком молод, чтобы потерять отца.

Калигула (резко отворачиваясь). А вы, остальные, станьте в строй. Плохой поэт — слишком тяжкое испытание для моего вкуса. До сих пор я в мыслях видел вас своими союзниками, иногда я воображал, что вы составите для меня последнюю линию обороны. Но напрасно, теперь я буду числить вас своими врагами. Поэты против меня — это, могу сказать, конец. Шагом марш! Вы пройдете передо мной и при этом будете лизать ваши таблички, чтобы стереть с них следы ваших мерзостей. Внимание! Вперед!

Свистки раздаются в такт шагам. Поэты маршируют к правому выходу и лижут на ходу свои бессмертные таблички.

Калигула (очень тихо). Уходите все.

У дверей Херея останавливает первого патриция, взяв его за плечо.

Херея. Час настал.

Сципион это слышал. Он медлит на пороге и возвращается к Калигуле.

Калигула (злобно). Ты не мог бы оставить меня в покое? Твой отец уже так и поступил.

Сцена тринадцатая

Сципион. Не надо, Гай, все это ни к чему. Я уже знаю, что ты сделал свой выбор.

Калигула. Оставь меня.

Сципион. Я и в самом деле тебя оставлю, потому что, мне кажется, я тебя понял. Ни для тебя, ни для меня, так на тебя похожего, выхода больше нет. Я отправляюсь очень далеко искать объяснение всему этому. (Пауза, смотрит на Калигулу. С чувством.) Прощай, дорогой Гай. Когда все будет кончено, не забудь, что я тебя любил. (Уходит.)

Калигула смотрит ему вслед и делает какое-то движение, но усилием воли справляется с волнением и возвращается к Цезонии.

Цезония. Что он сказал?

Калигула. Это выше твоего понимания.

Цезония. О чем ты думаешь?

Калигула. О нем. И о тебе. Впрочем, это одно и то же.

Цезония. Что случилось?

Калигула (глядя на нее). Сципион ушел. С дружбой я покончил. А ты — я спрашиваю себя, почему ты еще здесь…

Цезония. Потому что я тебе нравлюсь.

Калигула. Нет. Если бы я тебя убил, то понял бы, наверно.

Цезония. Что ж, это мысль. Осуществи ее. Но ты не можешь хоть на минуту расслабиться и пожить свободно?

Калигула. Я уже несколько лет тем и занимаюсь, что живу свободно.

Цезония. Я другое имею в виду. Пойми меня. Это может быть так хорошо — жить и любить в чистоте душевной.

Калигула. Каждый добивается чистоты как умеет. Я это делаю в поисках самого главного. Но как бы то ни было, все равно я могу тебя убить. (Смеется.) Это было бы достойным увенчанием моего пути.

Калигула встает и поворачивает зеркало. Кружит вдоль стен, как зверь; руки его свисают почти неподвижно.

Как странно. Когда я не убиваю, то чувствую себя одиноким. Живые не могут заселить вселенную и разогнать скуку. Когда вы все со мной, я ощущаю вокруг бескрайнюю пустоту, застилающую мне глаза. Мне хорошо только с моими мертвецами. (Стоит лицом к зрителям, немного наклонившись вперед. О Цезонии он забыл.) Они-то настоящие. Такие, как я. Они меня ждут и торопят. (Качает головой.) Я веду долгие разговоры то с тем, то с другим, кто кричал, прося у меня пощады, а я велел вырвать у него язык.

Цезония. Иди сюда. Приляг рядом со мной. Положи голову мне на колени.

Калигула так и поступает.

Тебе хорошо. Все тихо.

Калигула. Все тихо! Ты преувеличиваешь. Разве не слышишь, как звякает оружие?

Доносятся эти звуки.

Не замечаешь тысячи шорохов, выдающих, что ненависть сидит в засаде?

Смутный ропот.

Цезония. Никто не посмеет…

Калигула. Кроме глупости.

Цезония. Она не убивает. Она делает людей осторожными.

Калигула. Она несет смерть, Цезония. Она несет смерть, когда считает себя оскорбленной. О, меня убьют не те, кого я лишил сына или отца. Эти поняли. Они со мной, у них тот же вкус во рту. Но другие, те, над кем я издевался, кого выставил на посмешище, — от их уязвленного самолюбия у меня нет защиты.

Цезония (горячо). Мы защитим тебя, нас еще много, тех, кто тебя любит.

Калигула. Вас остается все меньше. Что было нужно для этого, я сделал. И потом, признаем справедливости ради: против меня не только глупость, но и верность, и мужество тех, кто хочет быть счастлив.

Цезония (тем же тоном). Нет, они тебя не убьют. Или какая-нибудь молния сверкнет с небес и испепелит их прежде, чем они тебя коснутся.

Калигула. С небес! Нет никаких небес, бедняжка. (Садится.) Но почему вдруг столько любви? Это в наш уговор не входило.