Бернард Шоу - Дом, где разбиваются сердца Страница 13

Мадзини (смотрит на нее широко раскрытыми, изумленными глазами). Дорогая миссис Хэшебай, да бог с вами, откуда у вас такие романтические представления о деловой жизни? Бедняга Менген совсем не такой.

Миссис Хэшебай (презрительно). Бедняга Менген – действительно!

Мадзини. Да он ничего не смыслит в машинах. Он никогда и близко-то не подходит к рабочим. Он не мог бы ими управлять. Он их боится. Мне никогда не удавалось его хоть сколько-нибудь заинтересовать производством. Он не больше вашего понимает в этом. Люди жестоко заблуждаются в Менгене. Они думают, что это такая грубая сила, – и все только потому, что у него плохие манеры.

Миссис Хэшебай. Не хотите ли вы уверить меня, что у него не хватит сил раздавить бедную малютку Элли?

Мадзини. Конечно, очень трудно сказать, как может обернуться тот или иной брак. Но я лично думаю, что у него решительно нет никаких шансов взять над ней верх. У Элли удивительно сильный характер. Я думаю, это потому, что, когда она была еще совсем маленькая, я научил ее любить Шекспира.

Миссис Хэшебай (пренебрежительно). Шекспир! Теперь вам еще только не хватает сказать мне, что вы способны загребать деньги лучше Менгена. (Подходит к дивану и садится с левого края, страшно раздраженная.)

Мадзини (идет за ней и садится на другой конец). Нет. Это я плохо умею. Да я, видите ли, и не очень стремлюсь. Я не честолюбив! Должно быть, поэтому Менген – вот он насчет денег просто удивительный! Он ни о чем больше не думает. У него ужасный страх перед бедностью. А я всегда думаю о чем-нибудь другом. Даже на фабрике я думаю о вещах, которые мы делаем, а вовсе не о том, сколько они стоят. Но самое худшее во всем этом, что бедняга Менген не знает, что ему делать со своими деньгами. Это такой младенец, что он не знает даже, что ему есть, что пить. Он себе печень испортил тем, что ел и пил то, что ему было вредно. И сейчас почти ничего не может есть. Элли создаст ему режим и заставит соблюдать диету. Вы просто удивитесь, когда узнаете его поближе. Это уверяю вас, самый беспомощный человек на свете. Проникаешься к нему таким, как бы сказать, покровительственным чувством.

Миссис Хэшебай. А скажите, пожалуйста, кто же в таком случае заворачивает всеми его предприятиями?

Мадзини. Я. И другие, вот такие же, как я.

Миссис Хэшебай. Которых он держит на побегушках?

Мадзини. Если смотреть с вашей точки зрения – да.

Миссис Хэшебай. А скажите на милость, почему же вы, собственно, не можете без него обойтись, если вы все настолько умнее его?

Мадзини. Ах, нет, мы без него пропадем. Мы погубим все дело за какой-нибудь год. Да я уж пробовал. Знаю. Мы бы слишком много тратили денег на разные разности, улучшили бы качество товаров. И все это обошлось бы нам очень дорого. И с рабочими тоже; мы, вероятно, в некоторых случаях пошли бы на уступки. Ну, а Менген заставляет нас соблюдать порядок. Он накидывается на нас из‑за каждого лишнего пенни. Мы никак не можем без него обойтись. Вы знаете, он способен целую ночь просидеть, раздумывая, как бы ему сэкономить какой-нибудь шестипенсовик. Но Элли заставит его поплясать, когда она возьмет дом в свои руки.

Миссис Хэшебай. Так, значит, это ничтожество даже и в качестве капитана промышленности всего лишь шарлатан чистейшей воды?

Мадзини. Боюсь, что все наши капитаны промышленности такие вот, как вы говорите, шарлатаны, миссис Хэшебай. Конечно, есть фабриканты, которые действительно знают свое дело. Но они не умеют добывать таких громадных барышей, как Менген. Уверяю вас, Менген по-своему хороший человек. Такой добродушный…

Миссис Хэшебай. Вид у него очень непривлекательный. И ведь он уж далеко не молод.

Мадзини. В конце концов, миссис Хэшебай, ни один супруг не пребывает очень долго в состоянии первой молодости. Да в наше время мужчины и не могут позволить себе жениться очень рано.

Миссис Хэшебай. Вот, видите ли, если бы я сказала так, это звучало бы остроумно. Почему же у вас получается как раз наоборот? Чего-то в вас не хватает. Почему вы никому не внушаете доверия, уважения?

Мадзини (смиренно). Мне кажется, все дело в том, что я беден. Вы себе представить не можете, что это значит для семьи. Заметьте, я не хочу сказать, что они когда-нибудь жаловались. Всегда они по отношению ко мне держали себя замечательно. Они гордились моей бедностью. Они даже частенько подшучивали над этим. Но жене моей приходилось туго. Она готова была со всем примириться.

Миссис Хэшебай невольно вздрагивает.

Вот то-то и есть. Вы понимаете, миссис Хэшебай, я не хочу, чтобы и Элли пришлось мириться…

Миссис Хэшебай. И вы хотите, чтобы она примирилась с необходимостью жить с человеком, которого она не любит?

Мадзини (грустно). А вы уверены, что это хуже, чем жить с человеком, которого любишь, а он всю жизнь у кого-то на побегушках?

Миссис Хэшебай (у нее исчезает презрительный тон, и она с интересом смотрит на Мадзини). Знаете, я теперь думаю, что вы действительно очень любите Элли. Потому что вы становитесь положительно умником, когда говорите о ней.

Мадзини. Я не знал, что я до того уж глуп, когда говорю на другие темы.

Миссис Хэшебай. Бывает иной раз.

Мадзини (отворачивается, потому что глаза у него влажны). Я многое узнал о себе от вас, миссис Хэшебай. Вряд ли только мне будет легче от вашей откровенности. Но если вы считаете, что это нужно для того, чтобы я подумал о счастье Элли, то вы очень ошибаетесь.

Миссис Хэшебай (наклоняется к нему в сердечном порыве). Я отвратительно груба, правда?

Мадзини (овладевая собой). Да ну, что обо мне говорить, миссис Хэшебай! Я вижу, что вы любите Элли, и для меня этого достаточно.

Миссис Хэшебай. Я начинаю и вас любить немножко. Я просто ненавидела вас сначала. Я считала вас самым отвратительным, самодовольным, скучным стариком ханжой.

Мадзини (он уже решил принять ее тон за должное и заметно повеселел). Что ж, может быть, я такой и есть. Я никогда не был в чести у таких роскошных женщин, как вы. Я их всегда побаивался.

Миссис Хэшебай (польщенная). А я, по-вашему, роскошная женщина, Мадзини? Смотрите, как бы я в вас не влюбилась.

Мадзини (с невозмутимой учтивостью). Нет, вы не влюбитесь, Гесиона. Нет, со мной вы в совершенной безопасности. Поверьте мне, много женщин флиртовали со мной только потому, что они знали – со мной это совершенно безопасно. Но, конечно, именно поэтому им это очень быстро надоедало.

Миссис Хэшебай (коварно). Берегитесь. Вы, может быть, вовсе не так неуязвимы, как вы думаете.

Мадзини. О нет, совершенно неуязвим. Видите ли, я любил по-настоящему, то есть такой любовью, которая бывает только раз в жизни. (Проникновенно.) Потому-то Элли такая миленькая.

Миссис Хэшебай. Вы… гм… Нет, знаете, вы начинаете раскрываться. Вы совершенно уверены, что не дадите мне совратить вас на второе такое же сильное чувство?

Мадзини. Вполне уверен. Это было бы противоестественно. Дело в том, что вы, как бы это сказать… от меня не загоритесь и я от вас не загорюсь.

Миссис Хэшебай. Понятно. Ваш брак, по-видимому, это нечто вроде противопожарного крана.

Мадзини. Как вы остроумно перевернули мою мысль. Я бы никогда не додумался.

Из сада входит Элли; вид у нее удрученный.

Миссис Хэшебай (поднимаясь). Ах, вот наконец и Элли. (Обходит диван сзади.)

Элли (остановившись в двери по правому борту). Гинесс сказала, что вы хотели меня видеть. Вы и папа.

Миссис Хэшебай. Вы заставили нас так долго ждать, что это почти уже потеряло… Ну, впрочем, все равно. Ваш отец совершенно удивительный человек. (Ласково ерошит ему волосы.) Первый и единственный до сих пор, который мог устоять против меня, когда я изо всех сил старалась понравиться. (Подходит к большому креслу по левую сторону от Менгена.) Подите сюда. Я хочу вам что-то показать.

Элли безучастно подходит к креслу с другой стороны.

Полюбуйтесь.

Элли (смотрит на Менгена без всякого интереса). Я знаю. Он спит. Мы с ним тут говорили после обеда, и он заснул среди разговора.

Миссис Хэшебай. Вы его усыпили, Элли?

Мадзини (быстро вскакивает и подходит к спинке кресла). Нет, надеюсь, это не ты. Разве ты, в самом деле, сделала это, Элли?