Андрей Платонов - Том 6. Дураки на периферии Страница 13

Щоев (не в трубу). Евсей!

Служащие. Евсей, Игнат Никанорович, кампанию вышел проводить.

Щоев. Трудитесь молча: я сам вспомнил.

Шарманка играет новый мотив. Входит Евсей с чужой соломенной шляпой в руках, наполненной медными деньгами. Он высыпает деньги на стол Щоева. Шарманка утихает.

Евсей. Двадцать рублей дал. Говорит, после еще принесет. Я, говорит, дирижаблю рад: зря, что раньше не слышал про него, а то бы, говорит, сам выдумал советский воздушный корабль.

Щоев. Он что, энтузиаст всякого строительства, что ли?

Евсей. Да, должно быть, Игнат Никанорович.

Щоев. Член чего-нибудь или нет?

Евсей. Говорит, ничего не член.

Щоев. Как же так? Чудно…

Пауза. Шарманка играет вдалеке, еле слышно.

Сроду не видел энтузиаста! Десять тысяч пайщиков объединяю, а все как животные — только есть хотят день и ночь. Пойди приведи его — для моего наблюдения.

Труба рычит что-то на столе.

(Смотрит в трубу, затем — Евсею). Это ты грыбки мучаешь второй год?

Евсей. Это не грибы, Игнат Никанорович, это соя в виде грибов, а я ее замариновать приказал… Чего спешить, Игнат Никанорович, ведь люди все могут поесть, а что толку! Пускай лучше материализму побольше будет, а людей и так хватит.

Щоев (задумчиво). Ты прав на все сто с лишним процентов. (В трубу). Не трожь грыбов, чертова саранча: пускай лежат в виде фонда!

Шарманка играет еще дальше.

(Евсею). Кличь сюда музыку: настроенья хочу.

Евсей уходит.

(Служащим). Дайте мне бумажек подписаться: скучно чего-то сейчас на свете!

Первый служащий (вставая из рядов столов). Тут, Игнат Никанорович, подтверждения и напоминания лежат…

Щоев. Давай что попало.

Первый служащий подносит к столу Щоева папку с бумагами.

(Вынимает из штанов печать с факсимиле, дает печать первому служащему). Колоти!

Первый служащий дует в печать и штемпелюет бумаги.

(Сидит без дел). Надо бы нам спустить директивку какую-нибудь на лавочную периферию.

Первый служащий. Спущу, Игнат Никанорович!

Щоев. Спусти, пожалуйста.

Входит Евсей. За ним — Алеша с шарманкой. Мюд пытается ввести за руку Кузьму, но туловище того не проходит в ужину входа.

Мюд. Алеша, Кузе здесь тесно. Ему тут узкое место.

Алеша. Пускай он наружи остается.

Кузьма (в дверь) …Не трожь капитализма — старика… Ххады… (Остается вне учреждения).

Щоев. Вы кто?

Алеша. Мы пешие большевики.

Щоев. Куда ж вы идете теперь?

Алеша (глубоко искренне). Мы идем по колхозам и постройкам в социализм!

Щоев. Куда?

Мюд (детски задушевно). В социализм!

Щоев (задумчиво). Далекий прекрасный район.

Мюд. Да вот, далекий. А мы все равно дойдем.

Щоев. Евсей, дай этой девочке конфетку.

Алеша (обнимая Мюд). Не надо — она к сладкому не привыкла.

Мюд. Сам соси конфетку, эгоист-сладкоежка!

Щоев (выходит из-за стола к людям). Дорогие товарищи, трудящиеся, потребители, члены, пешеходы и большевики, я вас всех замечательно люблю!

Евсей (к Мюд). Вам, барышня, с какой начинкой конфеток принести: с вареньем или с вишневым соком?

Мюд. Пусть меня пролетариат угощает, а не ты. У тебя неклассовое лицо.

Щоев. Люблю, Евсей, я это поколенье! А ты?

Евсей. Да приходится любить, Игнат Никанорович!

Алеша (не понимая обстановки). А у вас здесь строится социализм?

Щоев. Ну еще бы!

Евсей. Полностью!

Алеша. А можно мы тоже будем строить?.. Все время играть на музыке — это сердце болит.

Мюд (касаясь Алеши). А мне скучно стало жить на свете пешком.

Щоев. А зачем вам строить? Вы весна нашего класса, а весна должна цвести. Играйте на музыке! Как скажешь, Евсей?

Евсей. Да я полагаю, Игнат Никанорович, что мы управимся без малолетних! Пускай уж, когда все будет готово, приходят жировать!

Мюд. А нам охота!

Щоев. А вы можете массы организовать?

Алеша и Мюд несколько времени молчат.

Алеша. Я могу только дирижабль выдумать…

Пауза.

Щоев. Ну вот. А говоришь — тебе охота. Вы лучше оставайтесь в нашей многолавочной системе, как музыкальные силы. Будете утешать руководство… Евсей, у нас там полагаются по штату утешители?

Евсей. Я, Игнат Никанорович, полагаю, что возражений не встречается. Пусть утешают…

Щоев (глубоко размышляя). Отлично. Тогда привлечем, Евсей, этих бредущих, пускай они остановятся. (Алеше). Сыграй мне что-то нежное!

Алеша берет шарманку, играет грустную народную песенку. Щоев, Евсей, все учреждение в глубокой паузе. Учреждение бездействует. Все задумываются. Алеша переводит регистр, играет другую пьеску.

Мюд (постепенно, незаметно входит в мотив и начинает негромко петь).

В страну далекуюСобрались пешеходы,Ушли от родиныВ безвестную свободу,Чужие всем —Товарищи лишь ветру…В груди их сердцеБьется без ответа…

Алеша играет еще некоторое время, после того как Мюд уже умолкла. Щоев, по мере музыки и песни, склоняется на стол и тихо плачет от тоски. Евсей, глядя на Щоева, также исказил лицо в страдании, но слезы у него течь не могут. Учреждение безмолвно плачет.

Пауза.

Щоев. Жалостно как-то, черт ее дери!.. Евсей, давай организуем массы!

Евсей. На них тогда овощей не хватит, Игнат Никанорович.

Щоев. Эх, Евсей, давай верить во что-то!.. (Утирает слезы Алеше). Ты бы вот выдумал, как лучше слезы сушить на плакальщиках, а не дирижабль!

Алеша. Я могу.

Щоев. Зачислить тогда, Евсей, его штатным утешителем масс — согласуй с трехугольником — давай заготовлять массы в аппарат.

Евсей. Нужно ль, Игнат Никанорович? Нам и так одну выдвиженку Евдокию отгрузили уже!

Алеша тихо играет на шарманке танцевальный мотив. Мюд слегка движется в танце.

Щоев. А что она делает сейчас?

Евсей. Да ничего, Игнат Никанорович, она женщина! Щоев. Что ж такое, что женщина, — в ней тоже есть что-нибудь неизвестное!

Евсей. В ней молоко есть, Игнат Никанорович!

Щоев. Ага. Пускай тогда по молоку и маслу она играет ведущую роль в аппарате.

Евсей. Пускай, Игнат Никанорович!

Алеша играет несколько громче тот же танец. Учреждение, не поднимаясь с мест, сидя, движется туловищами в такт танцу. Труба на столе Щоева рычит.

Щоев (в трубу). Алла! Это — я!!!

Труба. Птицы, Игнат Никанорович, летят над районом.

Щоев (в трубу). Откуда?

Труба. Неизвестно, Из иностранных держав.

Щоев. Сколько их?

Труба. Три!

Щоев. Лови!

Труба. Сычас.

Шум ветра над учреждением, крики птиц.

Щоев. Евсей, что это, что такое?

Евсей. Это, Игнат Никанорович, новый квартал наступает, по-старому — весна!

Щоев (задумчиво). Весна… Хорошая большевицкая эпоха!

Евсей. Терпимая, Игнат Никанорович.

Мюд. Сейчас весны нету, она уже давно прошла. Сейчас лето наступило — строительный сезон!

Щоев. Как лето?!

Евсей. Да это все равно, Игнат Никанорович. Только ведь погода меняется, а время одинаковое.

Щоев. Ты прав, Евсей…

Петр Опорных входит; в руках у него курица и два голубя.

Опорных. Этта… Как-то ее?! Вот я, стало быть, Игнат Никанорович, заготовил тебе птичку: одну курочку неимущую и еще голубей два!

Мюд. Весной прилетают только странные птицы, а не куры. Все куры — колхозницы.

Алеша (рассматривает птиц в руках Опорных; на ногах курицы ярлычок, а у голубя — бумажная трубка. Читает). «Курица заявляет проклятье расточительству. Ей дают непотребную массу зерна, отчего зерно пропадает или его доедают хищники. А пить ей не дают ни капли. Курица заявляет негодование этой недооценке. Пионеротряд совхоза „Малый Гигант“».