Леонид Андреев - «Gaudeamus» Страница 15

О н у ф р и й (отдуваясь.) Ух, ты! Ну и поработали, весь коньяк выпарился. Теперь хоть с азов начинай!

Б л о х и н (отдуваясь). А ты не толстей, Онуша, смотри как я.

Вбегает студент.

С т у д е н т. Господа, ну что же вы! Идите в залу смотреть: там Дина с каким-то черкесом танцует. Вот танцуют! Все смотрят.

Все с шумом и смехом уходят.

Л и ля (уходя). Ты зачем звал вице-губернаторшу? Смотри!

Остаются только Кочетов и Костя, вернувшийся к своей кассе, Онуфрий и Старый Студент. Онуфрий смотрит блаженно вслед Лиле.

О н у ф р и й. Вице-губернаторша! Ведь и скажет же девчонка. Вице-губернаторша. (Замечает Старого Студента) Это она надо мной смеется, старик, – слышал? Да ты что и вправду, старик, не весел? Присядь. Старое вспомнил? Ты Лилюше что-то рассказывал.

С т. с т у д е н т (садясь). Да. И старое и новое… Скажи, Онуфрий, ты вот сегодня сильно выпил, а как завтра – будешь здоров и трезв?

О н у ф р и й. Если опять и завтра не выпью, то буду трезв. А что, дело какое есть?

С т. с т у д е н т. А я вот если выпью три рюмки, то завтра буду весь день болен, лежать буду. А скажи, Онуфрий, – если ты раз прочтешь лекцию, то будешь что-нибудь помнить?

О н у ф р и й. Если прочту, то буду помнить. Только мне некогда читать – времени нету. У меня, дядя, три урока: два в Москве остались, да одного идиота здесь на Рождество получил. Да ты о чем спрашиваешь? Вообще интересуешься моей особой или к чему ведешь? – так валяй напрямки.

С т. с т у д е н т. Вообще. Я, Онуфрий, ухожу от вас.

О н у ф р и й. Куда?

С т. с т у д е н т. Ухожу.

О н у ф р и й. Да куда? Не тумань ты мою голову, Христа ради. Куда уходишь?

С т. с т у д е н т. Лишний я здесь. Все на своем месте, а я лишний – да и в жизни, кажется, лишний. Слыхал я, рассказывали мне исторический анекдот про одного часового: поставила его императрица Екатерина весенний цветочек стеречь, фиалку, а снять часового и позабыла. И уж цветочка того нет, и императрицы уж нет, а он все стоит с ружьем и стережет пустое место, и уйти не смеет. Так вот и я.

О н у ф р и й. Лишних людей нет, это тебе кто-нибудь наврал, а ты и поверил. Их и так мало, а ты говоришь – лишние!

С т. с т у д е н т. А сколько таких часовых по белу свету рассеяно – уж нет того, что сторожил, к чему своей судьбой приставлен, а все стоит, ружье все держит… герой!

О н у ф р и й. Не на свою ты полочку попал, оттого и выходит глупо. Лирика, вздохи сердца… эх, дядя, и смотреть-то на тебя не хочется!

С т. с т у д е н т. А какова моя полочка, ты знаешь, Онуфрий? (Смеется.) Не хочешь ли, Онуфрий, в акциз поступить, хорошее место предлагают? Я могу тебя устроить.

О н у ф р и й. А зачем мне в акциз? Ежели выпить, так я и так могу, у меня три урока, я человек со средствами… я и жениться могу, если захочу… Только любовь – вредное чувство. Очень вредное.

К о с т и к. (громко). Ну будет, поработали. Бросайте, Кочетов.

О н у ф р и й. Ты куда, старик? Посиди.

С т. с т у д е н т. Так. В залу пойду. (Уходит.)

К о с т и к. (выпивает). Завтра кончим, тут сам черт ногу сломает. Выпей, Кочетов, за труды праведные.

К о ч е т о в. Не хочу. Пойти посмотреть, что там делается. (Потягивается.) Спину всю разломило.

Музыка играет печальный и нежный вальс.

К о ч е т о в. Ты тут останешься, Онуфрий? На-ка пока деньги, да не перепутай – в этом кармане будут несчитанные. (Рассовывает по карманам деньги.)

К о с т и к. Не шевелись. Ты теперь касса.

О н у ф р и й. А если меня взломают?

К о ч е т о в. Ну пойдем, Костя.

Уходят. Некоторое время на сцене один Онуфрий – блаженствует. Входят Гриневич и порядком выпивший учитель гимназии, Панкратьев; Гриневич дружелюбно обнимает его за талию. За ними, как тень, появляется Старый Студент.

Г р и н е в и ч. Ну рюмочку! Одну рюмочку, Андрей Иванович.

П а н к р а т ь е в. Нет, не могу, Гриневич. Я уже выпил сегодня. Я всегда на ваших студенческих вечерах бываю пьян.

Г р и н е в и ч. Ну, одну! Вы нас, Андрей Иванович, студентов, любите, а помните, сколько вы мне пар ставили? Из-за вас я в седьмом классе чуть на второй год не остался, п-помните?

П а н к р а т ь е в. Ну, одну разве… Нет, не помню, Гриневич. Я, брат, ничего не помню. Разве ставил? Ну, и черт со мной! Я сегодня домой не поеду.

Г р и н е в и ч. А куда же, Андрей Иванович, поедете?

П а н к р а т ь е в. Не знаю. Налейте-ка мне еще одну. Вкусный у вас коньяк.

О н у ф р и й. А меня помните, Андрей Иванович? Давно это, положим, было.

П а н к р а т ь е в (вглядываясь). Нет, не помню. Тоже пары ставил?

О н у ф р и й. Единицы.

П а н к р а т ь е в. Ого! Отчего же вы такой толстый? Я единицы худым ставлю, а толстым двойки! Это моя классическая метода, одобренная педагогическим советом. Не слыхали? Ну и не надо – мне все равно.

Г р и н е в и ч. Рюмочка-то ждет, Андрей Иванович.

П а н к р а т ь е в (пьет). Послушайте… Гриневич: почему из вас не вышел прохвост?

Г р и н е в и ч. Не знаю, Андрей Иванович. Может, еще выйдет.

П а н к р а т ь е в. Вы думаете? (Размышляет, говорит растроганно.) Ну, дай тебе Бог. Дай я тебя поцелую, я тебя люблю!

Танцуя, появляются Дина Штерн и Козлов. Последний сажает Дину на единственное, ближайшее к авансцене кресло и сам идет к столу.

К о з л о в. Коньяк еще есть?

Пьет, чокается с учителем, разговаривает. Дина Штерн в бальном платье, глаза горят, опьянена своей красотой, ухаживанием, танцами; минутами в ней чудится что-то почти безумное. Тяжело дышит, обмахивается веером; замечает Старого Студента.

Д и н а. Петр Кузьмич! Вот вы где! Пойдите сюда. Где вы были – я вас целый вечер не видала? Что же вы такой грустный?

С т. с т у д е н т. Я был на хорах, Дина, любовался, как танцует молодежь.

Д и н а. Молодежь… Ах, как бьется сердце: вот выскочит. (Берет его за руку.) Но что с вами – вы чем-то расстроены… милый? Вы так грустно смотрите… скажите мне, что с вами? Скажите?

С т. с т у д е н т. Нельзя быть такой красивой, это почти преступно, Дина.

Д и н а. Разве я так красива? Мне говорят, но я не верю. Вы слышите вальс? Это мой любимый вальс. Но не смотрите так – мне становится грустно. (Говорит очень печально.) Отчего на балах всегда так грустно?

С т. с т у д е н т. Я уезжаю, Дина.

Д и н а. Куда?

К о з л о в. (подходит, говорит требовательно). Дина – прошу!

Д и н а. Уже? А я еще не отдохнула. Какой вы безжалостный, Александр Модестович! Ну, пойдемте! (Старому Студенту тихо.) Я сейчас приду. (Громко.) Подержите мой веер.

Удаляются, танцуя. Старый Студент беспокойно оглядывается и уходит в дальний угол. Там, в стороне от сидящих, тревожно шагает, обеими руками сжимая веер.

П а н к р а т ь е в. Это с кем же она? Ваш?

Г р и н е в и ч. Тише, Андрей Иванович. Это Старый Студент… тот самый.

П а н к р а т ь е в. А, тот самый. Покажите-ка. (Смотрит и машет рукою.) Дуррак.

Г р и н е в и ч. Тише, Андрей Иванович!

Быстро входит Л и л я.

Л и л я. Онуфрий, я за тобою! Это невозможно: там так хорошо, так весело!.. (Печально.) А, вы тоже здесь, Петр Кузьмич, я только сейчас вас видела в зале.

С т. с т у д е н т (не глядя, отрывисто). Здесь.

П а н к р а т ь е в. Отведите меня, Гриневич. Возьмите меня под руку… ну, крепче держите… вот так. Хороший у вас вечер, сколько этого… сбору?

Уходят.

О н у ф р и й. За мною пришла, Лилюша? А может, и не за мною, а?

Л и л я. За тобой… Хотите грушу, Петр Кузьмич? Я вам очищу. Скушайте, голубчик. Чей это у вас веер, какой красивый?

С т. с т у д е н т (отрывисто). Дины.

Л и л я. А, Дины! Да, да, Дины. А Дина в зале танцует… Вам не кажется… нет, тебе не кажется, Онуфрий, что Дина… как будто изменилась? Мне она не нравится.

Старый студент не слушает, беспокойно ходит.

Л и ля (тихо). Что с ним, Онуфрий? Что-нибудь случилось?

О н у ф р и й. Пока ничего. Любовь – вредное чувство, Лилюша, ты меня никогда не люби, я могу от этого с ума сойти.

Л и л я. Ах, и не говори! Постой, а ты что сказал? Свинство!

Входит Дина.

Д и н а. Ах, как я устала! Вы еще здесь, Петр Кузьмич? Очистите мне грушу, я хочу пить – в горле пересохло.

Л и л я (сердито). Вот очищенная, не угодно ли?

Д и н а. Спасибо, Лилечка. Какая ты сегодня миленькая – отчего ты всегда не носишь эту ленточку?

Л и л я. Да пойдемте же, Онуфрий Николаевич! Видеть не могу: расселся тут как Будда! За целый вечер хоть бы раз в залу вышел.

Д и н а. Ах, этот вальс! Вы слышите, Петр Кузьмич?

О н у ф р и й (встает, покорно). Иду.

Л и ля. То-то – иду! Дай руку! Отчего у тебя бока распухли? Или ты такой толстый?

Уходят.

Д и н а. Какая милая эта Лилечка, я ее ужасно люблю. Где же мой веер… ах, да, он у вас, дайте… Что вы так смотрите на меня, я красная?