Владимир Валуцкий - Первая встреча, последняя встреча... Страница 19

Збруев оглянулся.

— Значит, это ее компот?

— Ее.

Збруев подошел к столику, залпом выпил компот — и побежал дальше.

Было уже темно, когда Збруев — голодный, с ног до головы в земле и навозе, с лоскутом гимнастерки, свисающим с плеча, валясь от усталости, снова добрался до управления.

— Не слыхали — авария кончилась? — спросил он ночного сторожа.

— Я только заступил, — ответил сторож.

В приемной было пусто. Дверь комитета была приот крыта. Збруев устремился к ней, распахнул… Галя была на месте, но рядом с ней сидел незнакомый мужчина, оба они жевали бутерброды с холодными котлетами, и мужчина помогал Гале подшивать дыроколом бумаги в папку.

— Наконец-то! — обрадовался Збруев. — Я уж думал — совсем тебя не найду. Значит так: сквер разбили, ребята спят, гимнастерка вот порвалась — зашить бы?

— Слушай, ефрейтор, — сказал мужчина. — Что ты моей жене покоя не даешь ни днем ни ночью?

— Как жене?.. — оторопел Збруев. — Чьей жене?

— Познакомься, Николай, — сказала Галя. — Это Костя Збруев, стрелок-отличник.

Збруев машинально протянул мужу руку.

— Постой… А зачем же тогда она писала… раз жена?

— Что писала?

— Про чувства…

Муж подозрительно посмотрел на Галю.

— Ничего я такого не писала, — сказала Галя. — Может, это комсомольская переписка по линии контактов с армией?..

— Сейчас мы разберемся, — мрачно сказал муж. — Раз по линии контактов, значит — копии должны быть.

Он направился к шкафу. Збруев перевел растерянный взгляд на Галину.

— Збруев — «эс» или «зэ»? — спросил муж, возвращаясь и раскрывая папку.

— Зэ…

— ЗАГС, заселение… Збруев. — Он быстро пробежал страничку. — Ну и где же тут про чувства?

— Вот… — неуверенно ткнул пальцем Збруев.

— «Дорогой далекий солдат…» — прочел муж. — Ну и что?

— Ну, тогда вот… хотя — нет… — взгляд Збруева забегал по страничке и наконец остановился. — А это что такое?.. — обличил Збруев — и прочел: — «Как тебе служится, с кем тебе дружится, что тебе снится во сне!»

— Ну и что?

— Если человек стихи переписывает — он же особые мысли выражает! Всё здесь про чувства! Всё!

— Бездоказательно, товарищ Збруев, — отрезал муж.

— Вообще-то письма Перепелкина составляла… а я только подписывала, — призналась Галя.

— Видишь, это шефская работа, тебе ясно? Дело, понимаешь? — кивнул муж на папку. — Вот тут и твое письмо подшито… Между прочим, — усмехнулся он, — «женщина» без мягкого знака пишется.

— А почему же — «жень-шень»? — вяло, думая о другом, возразил Збруев.

— Потому что китайское слово. Тебя еще и грамоте надо учить? Вон вас сколько! — кивнул муж на полки шкафа, забитые папками. — Что же, прикажешь с каждым индивидуально работать?

Збруев долго смотрел на мужа — и вдруг сказал с сердцем:

— Бюрократ ты! И ты, и твоя жена!

И вышел из комнаты.

Вслед ему, шагающему от управления, глядели ярославские ребята, расположившиеся на крылечке.

Прояви к Галине жалость,Не вини ее, солдат:Видно, шибко замоталасьНа работе Листопад!Кабы только — шефский сектор,Но еще ведь на рукахВсе прорывы на объектахИ на мужниных носках…

На столб опустился ворон и каркнул.

«Ж.-д. станция — 8 км — с. Оленево — 120 км», — указывали стрелки.

Под столбом, как былинный богатырь на распутье, сидел на чемодане Збруев и зашивал прореху на гимнастерке.

Сделав последний стежок, он перекусил нитку, надел гимнастерку и с ремнем в руке привстал, услышав вдали шум мотора.

Вскоре рядом со Збруевым затормозил грузовик. Шофер высунулся из кабины.

— Не до Оленева? — спросил Збруев.

— Три рубля… — сказал шофер. — Деньги вперед.

— Три… — скис Збруев. — А может… ремень возьмешь?

— Не возьму, — сказал водитель. — Он казенный. — И захлопнул дверцу.

— Так я демобилизованный! — закричал Збруев, труся с чемоданом за машиной.

— У демобилизованных деньги есть.

Шофер прибавлял скорость. Збруев — тоже.

— Были деньги! Да все вот потратил.

— На что?

— На строительство верхнегорского комбината!.. Подожди, я все объясню!..

Но шофер посмотрел на Збруева уже с испугом, и грузовик резко ушел вперед.

Збруев остался один на проселке. Постоял… Сел на дорогу. Снял сапоги. Связал тесемкой, перекинул сапоги через плечо и побрел пешком за пылившей уже далеко впереди машиной.

Однажды вечером, когда на западе едва светилась тусклая синяя полоса, а на востоке уже мигали первые звезды, в деревушку, состоящую из пяти дворов, вошел путник.

Был он небрит, запылен и оборван. В одной руке у путника был дорожный посох, в другой — чемодан.

Почуяв незнакомого человека, забеспокоились за оградами собаки, и их лай провожал путника от дома к дому по всей недлинной улице, пока наконец он не добрался до крайнего дома и не постучался у крыльца.

В доме зажглась лампа, заскрипели половицы, чьи-то ноги прошаркали к дверям — и женский голос спросил:

— Кто?..

— Валентина Оленева здесь живет?

— Здесь… А кто это?

— Ефрейтор Збруев, — ответил путник. — По переписке.

Загремела щеколда — в дверном проеме появилась фигура женщины, свет упал на жалкую фигуру гостя.

— Константин Яковлевич!.. Господи!.. Что это с вами?..

Збруев смиренно развел руками.

— Вот, Валентина… все к вам ехал…

Двое женщин в сумерках поднимались с ведрами от речки.

— Постой, — сказала одна и прислушалась.

Из низенькой баньки, стоявшей у берега, явственно слышались томные выкрики восторга и шлепки веника по телу. Над трубой вился дымок.

— Мужик, — сказала вторая женщина.

— Откуда же у нас мужик-то?

Обе оглянулись на окна Валентины — там мелькнула ее фигура, Валентина хлопотала у печки.

В это время двери баньки распахнулись, голый Збруев в облаке пара и пены промчался к речке и с шумом плюхнулся в воду.

— Молодой! — удивленно сказала первая женщина.

Распаренный, благостный, в свежей рубашке — Збруев сидел за столом. Перед ним стояла крынка молока, хлеб, огурцы, яйца, картошка — все, что нашлось в доме.

Збруев ел все подряд. Он тяжело сопел, вздыхал и вытирал иногда с лица не то пот, не то слезы.

— А это — мой дядя по отцу, — говорила Валентина, стоя перед стеной, сплошь увешанной фотографиями в рамках. — Он в войну погиб, под Москвой. А вот — сам отец, после фронта. Через год я родилась… А это братья. Вот — младший. А это — старший.

— Где ж они все? — спросил Збруев.

— Вот как раз этот старший, Игнат, — он на стройку уехал. — Валентина кивнула на фотографию парня в негнущейся велюровой шляпе и при галстуке. — Верхнегорск, слышали?

— Слышал, — грустно сказал Збруев.

— А потом мать выписал — дочку нянчить… Младший братишка — в техникуме… Ну а я — здесь, дояркой. У нас совхоз — три километра отсюда.

Збруев вежливо слушал, жевал, но после очередного кивка — головы уже не поднял и застыл в этой позиции.

— Вы устали, — виновато сказала Валентина. — Спите…

Збруев вяло встрепенулся.

— Да нет, так… задумался.

— Пойдемте, Константин Яковлевич, — сказала Валентина. — Я вам на сеновале постелила…

Она взяла фонарик и пошла во двор. Збруев, с трудом переставляя ноги, поплелся за ней. Подняв фонарь, Валентина посветила Збруеву.

— Осторожнее — тут одной ступеньки нет…

Збруев вскарабкался на сеновал, и его сапоги мелькнули над лестницей.

— Удобно? — спросила снизу Валентина.

В ответ послышался храп.

Валентина постояла немного, послушала — и погасила фонарик.

Из щелей на крыше свисали солнечные лучи. Над крышей чирикал воробей. С улицы слышалось тюканье топора.

Збруев протер глаза, сел. Рядом с простыней лежала вычиненная гимнастерка.

Одевшись, Збруев бодро спустился с сеновала и вышел во двор. Валентина колола дрова.

— Дайте-ка!.. — послышалось за ее спиной.

Збруев подошел — и протянул руку за топором.

— Доброе утро, Константин Яковлевич! Как спали?

— Хорошо спал, — сказал Збруев, взял топор, размахнулся.

Раз!.. Здоровенный чурбак развалился пополам. Збруев поставил на попа второй. Два!.. Поленья разлетались, как от взрывной волны.

Валентина глядела на его спорую работу.

— Ой, что же я… — вдруг спохватилась она. — Вам завтракать пора, — и побежала в дом.

Збруев вошел на кухню с охапкой дров, свалил их у печки. Валентина разводила огонь.

— Мне сегодня на ферму не надо, — сказала она Збруеву, — так я пойду покошу, раз такой случай… А вы тут располагайтесь, не стесняйтесь…