Иван Елагин - Собрание сочинений в 2-х томах. Т.2: Стихотворения. Портрет мадмуазель Таржи Страница 2

В ЗАЛЕ ВСЕЛЕННОЙ

На площадях танцуют и казнят!Я мог бы так начать венок сонетов.Но мне скучна с сонетами возня.Чистосердечно признаюсь, что яНе из числа усидчивых поэтов.

На площадях вожди с трибун кричат,На площадях солдаты маршируют.Но не всегда на площадях парад:В базарный день на площадях торгуют.

Для танцев я немного староват,И нет во мне влечения к парадам.Казнить — меня, конечно, не казнят,Но и с вождями не посадят рядом.

Что ж, остается только торговать!И, может быть, я выбрал часть благую.Вот я стою на площади опять,Стихом, душою, строчкою торгую.

Не нужен ли кому-нибудь закат,Какого нету у других поэтов, —У горизонта дымно-розоват,А выше в небе — темно-фиолетов?

Не надо ли кому-нибудь тоски?Мы все живем, в тоске своей увязнув,Но от моей тоски — твои вискиЗасеребрятся серебром соблазнов.

Скорее, покупатель мой, спеши!Я продаю товар себе в убыток.Не хочешь ли билет в театр души,Который я зову театром пыток?

Пускай спектакль слегка аляповат,Пускай в нем декорации лубочны,Но там слова на сцене говорят,Которые неумолимо точны.

И может быть, то главное, о чёмТы только вскользь догадывался глухо, –Там на подмостках с площадным шутомРазыгрывает площадная шлюха.

Я там веду с собою разговор,В моем театре я распорядитель,И композитор я, и осветитель,И декоратор я, и режиссёр,И драматург я, и актер, и зритель.

Чайна Таун! Экзотика!В трех кварталах — восток.Китаянка под зонтиком.С веерами лоток.

Живописные лавки.Толкотня — не пройти.Гребни, брошки, булавкиИз слоновой кости.

Безделушки-подарочкиДа цветные фонарики,И влюбленные парочкиХодят, взявшися за руки.

А турист из гостиницыОт музеев устал,И он радостно ринетсяВ этот шумный квартал.

Неудачники разные,Экзотический сбродОглушительно празднуютСвой смешной Новый Год.

Пиротехники взрывчатойИскры, сполохи, звон,И веселый, пупырчатыйС красной пастью дракон!

А чуть-чуть за заборами,Непростительно рядом —Небоскрёбы с конторамиИли гавань со складом.

Временами мне кажется,Что я — город шутих,Защищаемый тяжестьюНебоскрёбов чужих;

Что бывает заманчивоИ ко мне подойти,Посмотреть на болванчикаИз слоновой кости.

Интерес только денежный —Или сбыт, или спрос.Что дракон-то всамделишный,Кто ж поверит всерьёз?!

А что смертно продрогли мы,По земле проносясь, —Это так — иероглифы,Отвлечённая вязь.

И по мне, как по пристани,Комментируя вид,Бойко ходит с туристамиПредприимчивый гид.

Я запомнил мой праздник мгновенный.Звёзды шли над моей головой.Для меня в этом зале вселеннойФильм пускали цветной, звуковой.

Мир шумел надо мной водопадомИ ронял за звездою звезду,И смеялись друзья мои рядомЧуть не в каждом соседнем ряду.

Только стал я поглядывать хмуро,Только стал я зевать от тоски:Слишком часто уж дура-цензураВырезает из фильма куски.

А друзья? Как осталось их мало!Тот ушёл, а того увели.Вот уже их почти что не стало,Точно сдуло куда-то с земли!

Приближается дело к развязке,И куда ни взгляну — предо мнойУмирают трагически краски,Погасают одна за одной!

Наступает бесцветная скука.Вот и звук обрывается вдруг,И со звуком — со скоростью звукаЦелый мир исчезает вокруг.

И, наверное, в самом финалеБилетёр, зажигающий свет,Будет рад, что в просмотровом залеНикаких уже зрителей нет.

Гаснут лампы постепенно.Стихла музыка. Пора.На округлую аренуХлынули прожектора.

Замаячили медведиВ голубом луче густом,И в вечернем платье ледиДирижирует хлыстом.

А медведи косолапыИ на роликах смешны,А у клоуна-растяпыС треском падают штаны!

Звонко хлопают копытаВ наступившей тишине,По арене три джигитаНа одном летят коне!

…Луна сегодня нанятаСопутствовать стиху.Вон жизнь моя натянутаКак проволока вверху!

Деревья, трубы, кровельки,Ворона на кресте.А я иду по проволокеНа страшной высоте!

…Артиллерия ахает,Дым столбами встаёт,Верховые в папахахРазогнали народ.

Машут саблями бешеноИ кричат на скаку,Моя люлька подвешенаНа крюках к потолку.

Может, вместо этогоПлыл над головойНебосвод брезентовый —Купол цирковой!

Вместо бедной квартирки,Вместо стирки белья —Там, под куполом цирка,Колыбелька моя!

Жонглёр кидает обручиИ ловит в тот же миг,Жонглёр на этом поприщеВеликого достиг!

Смотрите, настоящиеТворит он чудеса —Бросает вверх горящиеЧетыре колеса!

Моё же местожительствоЯ сам не знаю где,Летят, горя, правительстваВ бесовской чехарде!

Что сделаешь, — с эпохоюСтолкнулся таковой,И я над суматохоюКачаюсь цирковой.

Луна ныряет в облаке,Как ягодка во мху,А я на тонкой проволокеКачаюсь наверху.

Вон акробат с трапецииЛетит вниз головой,Подхвачен по инерцииТрапецией другой.

Однако непременныеУсловья таковы,Чтобы внизу ареноюПрогуливались львы!

Ступаю нерешительно.Вот-вот я упаду!Как головокружительноЖилось мне в том-году!

Казалось — вовсе лишнееМое житьё-бытьё:Под проволокой хищноеШатается зверьё!

(И, занятый уборкой,Внизу бежит бочкомЛауреат с ведёрком,С услужливым совком!

Там вурдалак во френчеВедет локомотив,Рычаг как можно крепчеКогтями ухватив!

А клоун — кто он?Жилет как радуга.Походит клоунНа Карла Радека!

Любому ясно, чай,Что пуля клоуну,Как ни паясничай,Приуготована!)

Луна бросает промелькиПродрогшему стиху,А я иду по проволокеПод куполом вверху.

Вот бегут по аренеБоевые слоны —Это столпотворенье,Это грохот войны!

За слона ухватитьсяИ бежать наравне,Как бегут пехотинцы,Прижимаясь к броне.

Непременно сиренаЗагудит с вышины,И, гремя, на аренуПушку вкатят слоны.

А жерло в три обхвата!Выше зданий-громад!И туда-то, меня-тоЗапихнут, как снаряд!

Пробезумствует выстрел —И куда-то, Бог весть,Пролечу я со свистомЧерез цирк — через весь,

Пролечу исступлённо,Как летит метеор,До мостов над Гудзоном,До Великих озёр,

До холмов Сан-Франциско,До вермонтских холмов…Остаётся приписка —Только несколько слов:

Ночь вагонами брякала,Ночь звенела дождём,Надымила, наплакала,Наврала обо всём.

Я скажу языком неположенным,Да и слов не хочу я возвышенных.Называть тебя мало художником —Поджигатель ты и злоумышленник!

Потому что не кистью, не краскою —Головешками воспламенённымиПетуха подпускаешь ты красного,А зовешь его «Вазой с пионами».

А на этот пейзаж посмотрите-ка —Что за пламя в осенних кустарниках!Приглашать сюда надо не критика —Вызывать сюда надо пожарников!

Медь какого-то чайника старого,А такое сверкание чёртово!Это ты поразбрасывал зареваНа своё полотно натюрмортово!

На холсте, как в драконовом логове,Полыхает пунцово, гранатово, —Это ты со своими поджогамиНачудил у сарая дощатого.

И не ты ли — все тюбики по боку —И собравши всю силу огромную,По закатному беглому облакуСаданул зажигательной бомбою?

Вон и поле с коровою рыжею,Как с костром, на дороге разложенным…Оттого-то и смысла не вижу яНазывать тебя просто художником.

А захочется стать мне законникомИ названьем блеснуть обстоятельным —Назову тебя огнепоклонником,Поджигателем, бомбометателем!

В октябре закатыПлавают по саду.Я опять за картыС осенью засяду.

Начинаю сдачуЖестом обозлённым.Карты так и скачутНа сукне зелёном.

У нее всё черва,У нее всё бубна,И она, наверно,Выиграет крупно!

Ну, а мне ложитсяКарта, что подобнаПолуночной птицеНа плите надгробной.

У меня всё трефа,У меня всё пика,Не везет свирепо,Продуваюсь дико!

Оказались мастиУ неё повыше.Попрошу я счастьяУ летучей мыши!

Попрошу удачиЯ у чёрной кошки,Всё я порастрачуДо последней крошки!

Карты у неё-тоКружатся по саду,С этим банкомётомНикакого сладу!

А мои над чёрнойУгольною ямой!А мои со вздорнойПиковою дамой!

Осень вся смеётсяВ груде ассигнаций,Как со дна колодцаС нею мне тягаться?

И себя я сноваЧувствую бессильным.Я с тузом трефовым,Как с крестом могильным!

У неё-то клёныС бубною да с червой,У меня — воронаНа сосне вечерней.

И король мой с чернью,А у ней — с багрянцем.Надо бы, наверно,Мне играть с оглядцей.

Если с мастью чёрной,То всегда в убытке.Может, передёрну?Я на это прыткий.

Иль помечу ногтем,Благо глаз намётан,Мне-то — бочка с дёгтем,Ей-то — бочка с мёдом.

У меня-то сажа,У неё — румяна!Разве же я слажуС нею без обмана?

Вся она как праздник!Вина по витринам!И портвейном дразнит,И бенедиктином!

И она так грозноДвижется к победеВ колыханье бронзы,Золота и меди!

А со мною гарь-то!Тачка с антрацитом!Раз такая карта —Значит, быть мне битым!

А на ней обновыС охрой и кармином!Даже туз бубновыйУ неё с рубином!

У неё валетыВ пламенных кафтанах,Дамы разодетыВ бархатах багряных.

На душе так гадко!Так себя мне жалко!У меня девяткаВроде катафалка:

Шествующих восемь.Гроб посередине.На погосте осеньВ рыжем кринолине.

Я себе, однако,Сколько насдавал-тоЧугуна и шлака,Мрака и асфальта!

Я смотрю на трефу,Я смотрю на пику,Растерялся, сдрейфил,Сбился с панталыку!

Выиграет, стерва,Выиграет крупно —У неё всё черва!У неё всё бубна!

Не от того вы лечили меня, доктора.Острые звёзды глядят на меня со двора.Может быть, мне на звезду убираться пора?Не от того вы лечили меня, доктора!

Стих обдавал меня гудом и жаром костра.Спрячьте таблетки, термометры et cetera!Разве таблеткой унять лихорадку пера?Не от того вы лечили меня, доктора!

Сердце моё ударяло по краю ребра,Сердце звенело моё, как звенит баккара!Треснет, как колокол, сердце от звона нутра.Не от того вы лечили меня, доктора!

И от вливания крови не жду я добра —Кровь своих зорь перелили в меня вечера.Может быть, просто кончается крови игра?Не от того вы лечили меня, доктора!

Ложечкой в рот вы ещё мне влезали вчера.Рот — это радостный дар, а не просто дыра!Рот разрывает осколками слова-ядра.Не от того вы лечили меня, доктора!

Звёзды качнутся — большие, как прожектора.Я эти звёзды созвездием звал Топора…Это за мною придут мои звёзды — пора!Не от того вы лечили меня, доктора!

В окна ошарашивает ветер сквозной,А кондуктор спрашивает билет проездной.

Всё вытаскиваю из карманов подряд.Колеса лязгают, колеса гремят.

Осень донашивает рвань с желтизной,А кондуктор спрашивает билет проездной.

А я-то заспанный, с виду босяк,Никакого паспорта, никаких бумаг.

А закат окрашивает небо за сосной,А кондуктор спрашивает билет проездной.

Ищу за рубахою, лезу в сапог,Охаю, ахаю, от пота взмок!

Ноги подкашивает страх затяжной.А кондуктор спрашивает билет проездной.

И так мне боязно, от страху обмяк,Ссадят с поезда прямо в овраг!

А лес завораживает своей тишиной,А кондуктор спрашивает билет проездной.

До самых седин всё тот же бред:— А ну, гражданин, предъявите билет!

Каждым утром, только встаю,Входит кондуктор в спальню мою,

И, охорашивая усы с сединой,Кондуктор спрашивает билет проездной.

Как мёртвою хваткой, я сдавлен тоской,Сбегу без оглядки на берег морской,

В блещущий, пляжевый, солнечный зной,Только не спрашивай билет проездной!

…Куда ни поеду — как приставной —Кондуктор по следу ходит за мной.

Когда-нибудь эту я кончу игру,Как жил без билета, так и умру,

И тело бросят за вечной стеной,И ангелы спросят билет проездной.

Очередной обидоюНепоправимо раненный,Мучительно завидуюМонете отчеканенной.

Я отчеканен начерно!Есть от чего расстроиться!На мне не обозначено,Какого я достоинства.

И я в большом унынииПрикидываю тщательно:Кружок я алюминия,Медяшка? Или платина?

Эпоха — это складчина.В ней каждый как монетина.За что же мной заплачено?Добро ли приобретено?

В грядущем из песчаникаИзвергнутый раскопкою,Я стану для жестяникаКакой-нибудь заклёпкою?

Или музейной ценностьюЯ окажусь за давностью?Так лучше кончить тленностью,Забвенностью, бесславностью!

В затонах одиночестваТакие есть плавучести!..Наверное, захочетсяСовсем другой мне участи.

Выпрашивал я, кажется,Себе судьбу отдельную —Звенел с тревожной тяжестьюСтруной виолончельною.

Мечта сулила лучшее.Плохая, знать, провидица!Блистательного случаяКак будто не предвидится.

При всем моем неверииЯ знаю, что я собранныйНе где-то на конвейере,А выделки особенной!

Туман клубитсяНад этажами.Идут убийцы,Блестя ножами.

Всё, может, даже —Обман по сути.Дома — миражи.Миражи — люди.

И мы могильнойЛетим пустынейВ автомобильнойСвоей кабине.

Упорно старымГремим железом.А тротуары —Головорезам.

Бандит, старухуНожом истыкав,Ушёл. Всё глухо.Не слышно криков.

Звезды сияньеНа мёртвых рельсах.Что марсианеС твоим Уэльсом?!.

Россия под зубовный скрежетЕще проходит обработку —Опять кому-то глотку режут,Кому-то затыкают глотку.

История не бьет баклуши,В ней продолжают громоздитьсяПерелицованные души.И передушенные лица.

С перевала вновь на перевалБез конца тащусь в каком-то трансе.Я бы ноги ей переломал,Этой самой Музе Дальних Странствий!

Мне б такую музу, чтоб былаМудрой и спокойной домоседкой,Чтоб сидела тихо у стола,А в окно к ней клён стучался веткой.

Чтоб с порогом дома крепла связь,Чтобы стен родных поила сила…Мне б ту музу встретить, что, смеясь,В гости к Карлу Ларсону ходила.

Рисовал он двор свой и забор,Рисовал жену, детей, собаку,Рисовал светло, наперекорВсякому возвышенному мраку.

У меня есть тоже дом и садС вишнею, шиповником, сиренью.Пусть они сейчас прошелестят,Словно ветер, по стихотворенью.

Клён стоит почти что у дверей.Я о нём хотел бы в строчке этойТак сказать, чтоб шум его ветвейБыл услышан целою планетой.

Вон жена сидит наискосок,Чистит подстаканники из меди.Вон девятилетний мой сынокПроезжает на велосипеде.

Я бы, написав десяток строк,Времени остановил теченье,Если б я по-ларсоновски могСделать солнечное освещенье.

По узкому спуску, скрипя, дребезжа,Сосед выезжает из гаража.

И вот он сейчас пропадёт за углом,Как будто он канет в небесный пролом,

Как будто он рухнет куда-то в закат,И листья сухие за ним полетят.

Казалось бы — рядом годами живём,А разве я что-нибудь знаю о нём?

О чём он мечтает, вздыхает о чёмЗа тёмной стеною, увитой плющом?

Зачем он умчался за тот поворот,Куда он столбы световые несёт?

Куда он поплыл между звёзд и ветвейВ кабине своей, в одиночке своей?

И я для него, верно, тоже не в счёт,Хотя он при встрече рукой мне махнёт,

А если столкнут обстоятельства нас,Он скажет незначащих несколько фраз.

И хоть мы живём во вселенной одной,Но каждый рождён под своею звездой,

И между тобою и мною, сосед,Мильон световых простирается лет,

Такая же даль между мной и тобой,Как между моей и твоею звездой!..

Осталось ждать совсем немножко.Загрохотавший самолётСейчас на взлётную дорожкуТяжеловато поползёт.

Мелькнет внизу реки аорта,И ты по небу поплывёшь,А голубь над аэропортомТак архаически хорош!

А облака то мчатся ниже,То вырастают по бокам,И Бог, наверное, на лыжахИдет по этим облакам.

Мы в самолете из бумажных кружекПьём кофе, заедая чем-то сдобным.Мы в облаках ныряем неуклюжихПо пропастям и выступам сугробным.

Я слышу, как мои соседи слеваСудачат о законах пенсионных.Ни на копейку не волнует небоЛюдей, непоправимо приземлённых.

А я когда-то рвался в эмпиреи,В загадочность заоблачного мира.А может быть, они меня мудрее —Вот эти два солидных пассажира.

Мне, может быть, пора уже смиренноПриняться за моё земное делоИ позабыть о том, как вдохновенноЗа самолётом облако летело.

А раз уж самолёт пришёлся к слову,То если к самолету присмотреться,Легко поверить Ильфу и Петрову,Что это только транспортное средство.

Пора покончить с болтовней мистичнойИ позабыть про вечные загадки,А если думать, то о методичной,Спокойной, своевременной посадке.

А рядом в блеске золотистых лезвийГорит закат огромною иконой,А я сижу такой смиренно-трезвый,Такой погасший, скучный, умудренный.

Не говори про ангельский хоралИ про рыданье траурное клавиш.Могила — нескончаемый провал.Ты не поправишь, что не так сказал,И что не так подумал — не поправишь, –Тут больше ни убавишь, ни прибавишь!Неважно у могильного колодца —Покойник преуспел иль сплоховал.Он без твоих упрёков обойдётсяИ обойдётся без твоих похвал.

Я тоже устал от нелепицы всякой,Живу, как амфибия, — жизнью двоякой.

Живу в настоящем, дремотно-заросшемКак будто гигантской омелою — прошлым.

Меня ты увидел к окошку прильнувшим,Ты видел, как я проплываю минувшим.

А если тебе улыбаться я стану,То это я в фильме плыву по экрану.

А если в словах моих грусть иль весёлость,То это на плёнку записанный голос.

Тут даже и тень моя тоже фальшива —Неверная, лунная тень негатива.

А в нескольких метрах лимонно горящийКачается в ветре фонарь настоящий.

И я на углу, на ночной остановкеСтою настоящий, нескладный, неловкий.

И я подымусь по ступеньке в автобусИ сяду, живущим сейчас уподобясь.

И в раму оконную вполоборотаЯ вставлю себя, как вставляется фото.

Маршрут у автобуса этого странный, —Повсюду наставила память капканы.

Меня ты увидел к окошку прильнувшим,Ты видел, как я проплываю в минувшем.

Люди и зданья бросают меняВ тёмную воду вчерашнего дня.

На меня наплывает опятьСлов мерцающих столпотворенье.Подмывает меня написатьСумасшедшее стихотворенье.

Я качаюсь, как будто во сне.А какое-то дикое словоПоднялось, как дельфин на волне, —И пропало, и выплыло снова.

Чемодан… чемодан… чемодан…И меня пробирает до дрожи.Для чего и зачем он мне дан —Чемодан из сверкающей кожи?

Чтоб торжественно сесть в самолёт?Чтоб явиться в гостиницу важно?Свет гостиница люстрами льётОслепительно, многоэтажно!

Или бред нескончаемый мой:Будто я в обстоятельствах странных,Будто я возвратился домой,Чтоб забыть обо всех чемоданах.

Иль, быть может, всё это обман.Просто не было слов настоящих,И совсем это не чемодан,А из досок сколоченный ящик.

Облака под луною бочкомПробегают, как будто их гонят.Верно, в ящике длинном такомНичего не хранят, а хоронят.

Вот и ужас стоит надо мной,Над моей головой обреченной —Арзамасский, толстовский, бессонный,Красный, белый, квадратный, ночной.

Худощавым подросткомЯ остался стоять у киоска,И стою до сих пор очарованныйСо стаканом воды газированной.

Человек под каштаномС друзьями простился вчера.На рассвете туманномУводили его со двора.

Уходил он с кошёлкой,Набитой нехитрым добром.За ворота ушёл как,Так и сгинул в тумане сыром.

В шелестеньи ветвей зашифровано,Сколько за ночь друзей арестовано.

Та звезда, что оторванно на небеГде-то горит там,Может рухнуть на землю когда-нибудьМетеоритом.

И звезда эта будетГотовиться к праздничной встрече.Мы не звёзды. Мы люди.Себя обнадёживать нечем.

Я и тот человек,Что ушёл на рассвете туманном,Разлучились навек.На земле не сойтись никогда нам.

Где-то в ямине трюмаЯ на койке лежал подвеснойИ я слушал, как с шумомУдаряет волна за волной.

В шебуршении пенном,В мелькании чёрных зеркалПлыл и плыл я на судне военном,И я тоже навеки пропал.

Но в бушующих блёсткахВсплывает из пены взволнованнойПаренёк у киоскаСо стаканом воды газированной.

И пока океаныМиражи свои не растратили,Человек всё стоит у каштана,А вокруг человека приятели.

И над ним распростёртаТа ветка — шумит, как шумела.Воскрешение мёртвых —Наше общее с деревом дело.

У ВОД МОНОНГАХИЛЫ