Юджин О'Нил - Хьюи[Hughie] Страница 2

(Продолжает великодушно и дружелюбно.) Что ж, семейная жизнь, она, наверно, тоже не такая уж пакостная, если кто, конечно, для нее создан. Хьюи вот, например, ничего, терпел, хотя жена у него, если хочешь знать мое мнение, настоящая сука. Да нет, не в том смысле, что гулящая. С ее физией и фигурой на нее разве что слепой бы польстился.

НОЧНОЙ ПОРТЬЕ находит, что уже слишком долго простоял на ногах, они у пего начинают болеть. Хорошо бы, 492-й замолчал и ушел спать, тогда он сможет сесть и будет снова слушать шумы улицы и ни о чем не думать.

(Оглядывает его с насмешливым самодовольством.) Тебе сколько лет-то? Погоди! Сейчас сам определю. На вид лет пятьдесят с гаком, но ставлю десять против одного, тебе сорок три, ну, может, сорок четыре.

Ночной портье. Мне сорок три года. (Растерянно.) А может быть, сорок четыре.

Эри (довольный). Видел? В самую точку! Я, брат, на этом зарабатывать могу. Ты бы посмотрел, до чего на меня бабы обижаются, если я за них берусь. Ты как Хьюи. С виду ему было за пятьдесят, а на самом деле сорок три. Мне лично сорок пять. Не скажешь нипочем, верно? Девочки мне больше сорока почти никогда не дают.

НОЧНОЙ ПОРТЬЕ переступает с ноги на ногу и прислоняется к стойке. Может быть, те туфли с супинаторами, которые сейчас рекламируют…но они стоят восемь долларов, так что нечего и думать… Вот в рай попадешь, там получишь.

(Опять меряет его дружелюбным циничным взглядом.) Еще одно пари насчет тебя. Родился и вырос в глубинке, в маленьком городке. Точно?

Ночной портье (вяло, но все же защищаясь). Вообще-то я родом из Сагино, штат Мичиган, но так давно живу здесь, в Большом городе, что считаю себя коренным ньюйоркцем.

Для него это длинная тирада, и он сам печально удивляется, зачем было ее произносить.

Эри. Ну, за эту отгадку мне медаль не полагается. Почти что все мои знакомые на Бродвее — а я знаю, можно сказать, всех до одного — понаехали из малых городов. Взять вот меня. Ты в жизни не догадаешься, а ведь я увидел божий свет в городе Эри, штат Пенсильвания… Смех, да и только, а? Эри, штат Пенсильвания. У меня зато и прозвище такое. Все меня так и зовут: ЭРИ. И ты тоже, приятель, говори мне «Эри», не то я не буду знать, что ты ко мне обращаешься.

Ночной портье. Ладно, Эри.

Эри. Молодчага! (Усмехается.) Но это еще не все, смейся дальше: Смит — моя настоящая фамилия. Умора, а? Бродвейского парня зовут Смитом, и это его настоящая фамилия! (Объясняет, чтобы не было недоразумения.) Я про этот городок Эри, штат Пенсильвания, мало что помню, да и помнить не хочу, сам понимаешь. Дрянной городишко. Кончил неполную среднюю школу, и сразу меня папаша на работу определил к себе в бакалейный магазин. Вшивая работенка. Я до восемнадцати лет перемогался — и давай бог ноги.

НОЧНОЙ ПОРТЬЕ, как оплывшая восковая фигура, распластался по стойке. Раньше, пока он не научился эффективно отключаться, он больше всего боялся именно этого: постояльца, рассказывающего историю своей жизни. Он сосредоточивает внимание на своих ноющих ступнях.

(Со смешком продолжает.) К слову о женах, я из-за этого-то как раз и дал стрекача. Чуть было не сволокли меня под дулом пистолета к венцу с одной тамошней. Единственный раз, что я едва не попался на удочку. Девка та, Дейзи ее звали, дурочка такая была, общедоступная. С ней кто только не развлекался. И вдруг в одно прекрасное утро оказывается, что у нее будет ребенок. У меня и в мыслях не было, что она на меня покажет. Как я это дело понимаю, она знать не знала, кто виновник, и устроила сама с собой лотерею. Написала на бумажках тысячу имен, всех, кого припомнила, положила, в шапку, стала тянуть, и попался я. Ну, она сказала мамаше, мамаша— папаше, а папаша явился по мою душу. Да только не на того напали. Я и тогда уж соображал что к чему. Дал деру. Рванул в Саратогу скачки смотреть. Я еще в Эри начал ставить на лошадей, хотя тогда еще ипподрома в глаза не видел. С тех пор тем и промышляю. (Хвастливо.) И дела у меня идут неплохо, брат. Случалось, отхватывал такой куш, что до сих пор наши между собой вспоминают. При больших деньгах бывал. Много раз. И еще буду. А порой круто приходится — ну так что ж? Я всегда выкручусь. Если лошади не по-моему бегут, есть лотерея и покер. А если с ними не ладится, есть еще кости. Ну а если не везет кругом, я всегда могу разжиться монетой, выполняя небольшие порученьица, о которых не буду распространяться, их как раз дают тем, кто умеет держать рот на запоре. Так что я живу неплохо, приятель. Очень даже неплохо, можно сказать.

Он ждет от НОЧНОГО ПОРТЬЕ одобрительного поддакивания, но тот так успешно отключился, что прозевал свою реплику и очнулся, только когда его оглушило выжидательное молчание.

Ночной портье (поспешно, наобум). Да, сэр.

Эри (язвительно). Прости, если мешаю тебе вздремнуть, милый друг. (С обидой.) Хьюи вот никогда спать не хотел. Как поздно я, бывало, ни ввалюсь, он меня дожидается. «Здорово, Эри, — скажет, — ну, как тебе нынче игралось? Везло?» Или: «Как стригунки твои с тобой обошлись?» Или: «Что нынче костяшки, тебя слушались?» И я ему рассказывал, что у меня да как. А он спрашивает: «А что новенького на Бродвее?» Я ему передавал все последние слухи и сведения из верных источников. (Снисходительно смеется.) Смех, да и только было слушать, как старина Хьюи рассуждает о нашем деле. Сам-то он за все года, сколько я его знал, доллара ни на что не поставил. (Снисходительно.) Но не его вина. Он бы рискнул, да у него жена на каждый цент из зарплаты отдельный протокол заводила. Уж я его и так и эдак учил, ведь запросто можно зажать для себя пару монет, но он нет, не решался. (Усмехается.) А самая умора была, когда он пускался толковать насчет баб. Бывало, шутит: «Как, Эри? Ты сегодня один, без блондинки? Сдаешь, брат, сдаешь». Ей-богу, а сам-то с бабами так тушевался, конец света. Я иной раз знакомил его, какие приходили со мной. Подговорю заранее, чтобы они его подначили, ну там, что он им очень понравился, и все такое. За две минуты он у них в нокдауне. Весь с лица красный, и вид такой, что сейчас уползет под стол, спрячется. Иные из этих бабешек — грубый народ. Лезут с разными грубыми намеками. Он, бывало, заикаться начинает, бедняга. Но верил, принимал за чистую монету. Приятно ему было. Я все думал, может, он наберется духу и обманет хоть раз свою законную. Своих ему предлагал. Чего там, у меня много, я бы не пожалел. Говорю ему: «Ты только покажи своей супружнице, что гуляешь от нее, она тебя больше уважать будет». Боялся. (Помолчав, хвастливо.) Было время, я таких цац водил, пальчики оближешь — из мюзик-холлов, из театров, из ревю. У тебя бы глаза на лоб полезли. Я и теперь могу любую подцепить. Дай срок, сам увидишь. Вовсе даже я не сдал.

ЭРИ смотрит на НОЧНОГО ПОРТЬЕ, ожидая ободрения, но тот поглощен металлическим бряканьем мусорных бачков на улице. Портье думает: «Вот работа была бы мне по душе. Уж я бы так грохотал этими бачками, весь бы чертов город перебудил».

(Негодуя, ворчит себе под нос.) Надо же, истукан какой-то. (Направляясь к лифту справа за кулисами, угрюмо.) Ладно уж, пожалуй, можно и на боковую.

Ночной портье (приходя в себя, с горячностью, какой не выказывал, пожалуй, уже много-много ночей). Покойной ночи, мистер Смит. Желаю вам приятного отдыха.

Но ЭРИ остановился и тоскливо оглядывает пустой вестибюль, побрякивая ключом от номера.

Эри. Господи, ну и дыра. Зачем только я сюда вернулся? Пил бы дальше. Ты не поверишь, друг, но, когда я впервые сюда заехал, это была вполне приличная гостиница, чистая, можешь себе представить? (Осматривается с отвращением.) Я тут пятнадцать лет базируюсь, с небольшими перерывами, но теперь мне охота податься отсюда куда-нибудь. Здесь теперь все не так, с тех пор как Хьюи увезли в больницу. (Мрачно.) К дьяволу! Не пойду я спать. Только валяться, душу изводить… (Поворачивает обратно к стойке.)

Лицо НОЧНОГО ПОРТЬЕ выразило бы отчаяние, да только он давно уже не способен испытывать отчаяние, с тех пор как после мировой войны, когда стоимость жизни резко возросла, он целых три месяца ходил без работы. ЭРИ, наваливаясь на стойку, говорит подавленным, доверительным тоном.

Поверь мне, брат, я не зануда и попусту изводиться не стану, но сейчас у меня такое положение, поневоле обеспокоишься, ежели ты не последний лопух.