Любовь Столица - Голос Незримого. Том 2 Страница 2

ПЕСНЬ О ЗОЛОТОЙ ОЛОНЕ

Там, где ныне лишь обрывыДа курган один безвестный,Прежде жил народ чудесный,Жили сказочные дивы —Племя жен мужепохожих,Что супругов знали многих,Племя жен могучих, строгих,Рыжекосых, златокожих.От синеющих озерийДо синеющих полесийЗаселенные их весиПростирались в кругозоре.А главнейшая селитьбаВ стенах с башнею дозорнойВстала на берег озерный —Не дойти к ней, не доплыть бы!Управляла же тем царством,Тем огромным королевством —Материнством, женством, девством —С добротою, не с коварствомДочь богини лунной ПленыБлагосклонная Олона,Чье священным мнилось лоно,Чья краса слыла нетленной.Трижды десять зим неполныхПрожила она на светеИ была как полдень в лете,Как пред осенью подсолнух!Женщин всех она свершенней, —Молодая, золотая,С плеч по пяты залитаяБлеском кос и украшений.Нет цены цепям, бряцалам,Медным, бронзовым, янтарным!Волоса же лучезарнымУпадают покрывалом.А собой она, Олона,Что сама богиня Плена:Тело белое, как пена,Лик, как яблок, округленный…А глаза у ней, Олоны,Хоть смеются, а печальны,Как зеленый вьюн венчальный,Как хрусталь для стрел зеленый…Круг десятый водят годы,Год царит она десятыйСредь малиновой палаты,Где лазоревые своды.Девять лет она пред всемиШла в поход и из похода,Чтяся матерью народа,Проносяся в ясном шлеме.Девять лет она над всемиВыясняла суть закона,Золотой зовясь Олоной,Сидя в тонкой диадеме.И, как это надлежалоПо дивейским их обычьям,По уставам и приличьям,Много в брак она вступала.Первым мужем был ей Згара.Не рождалось дива выше! —Мускулистый, важный, рыжий,Плоть, что бронза, – от загара.Был простой он, добрый ратай,Но она блюлася в страхе,Словно хищной росомахи, —Бороды его косматой.Много Плена лиц явила —И Олона изменилась:Объявила Згаре милостьИ другого полюбила.Стал вторым ей мужем Уго.Не рождалось краше дива!Гордый, стройный, с черной гривой,Плоть, что кость, бледна, упруга.Был гончар он ловкий, скорый,Но она влеклася снова,Как от коршуна лихого,От его ночного взора.Плена много лиц явила —И она рассталась с Угом:Наградила по заслугамИ другого полюбила.Стал ей третьим мужем Славий.Это див родился истый!Русый, гибкий, голосистый,Плоть бела, что воск в расплаве.Был гусляр он хитрый, льстивый,Но она опять бежала,Как от змейки тонкожалой,От его улыбки лживой.Много Плена лиц явила —И Олона – не опалой —Всё же Славия услала,О любви же позабыла.И пошел уж год четвертый,Как живет Олона девой,Без стыда, боязни, гнева,Одиноко, тихо, твердо.Лишь одной полна печали,Лишь одной полна кручины:Что на память ей мужчиныНичего не завещали.От тяжелых их объятийИ веселых их ласканийНет у ней – не камней, тканей, —А кудрявого дитяти!Дал ей дочку рыжий Згара,Что была б потом царицей.Полюбилась Огневице —Не спасли великой чарой…Дал сынка ей Уго черный.Полюбил его Водяник, —Сторожили много нянек,А исчез в воде озерной…Белый Славий дал уродца —И его тотчас убили,Закопали в чернобыли,Как всегда у них ведется…Так грустила раз Олона,Выйдя в створчатые сени…Мреял вечер предвесенний,Городище было сонно.Ниже – озеро ЛейялаСерой раковиной стыло,Жемчуг розовый таило,Вдаль Олону увлекало.Дальше – горы ЗагадулиВ мягком дыме лиловели,В легкой дреме соловелиИ Олону вдаль тянули.Подошла она тут к дверце,Словно горленка воркуя:«Ах, не вем, чего хочу я!Наскучались разум, сердце…Что мне платинные пряжки,Бирюзовые запястья?По свое пойду я счастье,Позабуду долг свой тяжкий.О, Лазурницы Большие —Город милый мой, родимый!Будь богами боронимый!Ворочуся из тиши я…»И взяла вооруженьяТолько нож свой испещренный,Только обруч серебреныйИ взяла из украшенья —Облеклась рядиной длиннойИ ушла, легко ступая,Златокосая, босая,Вдаль тропиною долинной.

Много раз уже ОлонаПокидала дивье племя,Укрываяся на времяВ глубине лесной, зеленой,И жила там тихо тайно,Жизнью чудной, жизнью думнойНад Лейялой светлой, шумнойВ темной хижине надсвайной.Там лечила раны битвы,Раны сердца там лечила,Для людей копила силыИ несла богам молитвы.И теперь – лишь только рдело,И ронялся бисер росный,Начинала искус постный —Размышляла и не ела.А когда опять алело,И низался жемчуг звездный,То кончала искус слезный —Сладко грезила и пела…А кругом весна стояла:Почка розовая бухла,Голубая хвоя жухла —Стало влажно, вражно, тало…Расширялися заливы,Топи, заводи, трясины,И шепталися осины,Ольхи, вязы, вербы, ивы.А кругом весна стояла:Принялась гнездиться птица,Зверь же бросил уж ютиться —Стало звучно, кучно, шало…Всюду стаями тянулиЦапли, лебеди, касатки,Стадом шли – быки и матки —Лоси, туры и козули.А кругом весна стояла:Мошка реяла с игрою,Рыба плавала с икрою —Смутно, древно, томно стало…На лугу плясали в кругеМотыли, шмели и пчелы,Под водой водили колоЩуки, стерляди, белуги.И пошла бродить Олона,Улыбаясь и печалясь,И чудесны показалисьЕй лесные эти склоны.Последила путь лебяжий,Отыскала след медвежий.Занимался ветер свежийЗолотых волосьев пряжей.Шла с холма – и ноги мокли,Шла на холм – и ноги сохли…Что там: щур, звериный чох ли?Муравейник, теремок ли?Уж, ложася на обрывы,Солнце ярко полыхало,Словно облик ярый, алый —Облик божича Зоривы!И подеялось с Олоной:Стала вправду золотою,Задышала с быстротою,Завздыхала вдруг влюбленноИ в закат лесной весеннийЧерез ветки заревыеПомолилася впервыеСолнцебогу, а не Плене.В миг тот ветки расплелисяОт прыжка большого зверя, —И, к добыче путь свой меря,Глаз сверкнул зеленый рысий!И увидела ОлонаСмерть лихую недалече,Но готовилась ко встрече,Нож сжимая испещренный…То не птаха засвистала,Не запрыгала то белка,Чья-то яшмовая стрелкаВ глаз смарагдовый попала!И тотчас же к шкуре красной,В белых сумерках сияя,С диких яблонь цвет ссыпая,Подошел стрелец прекрасный.Был он юный, златолицый,В нежной радужной раскраске,Кудри смольные – в повязке,Карий взор, как у орлицы!Тонкий, легкий, крепкий, смуглый,Стан блистал червонней слитка,И вилась златая ниткаПо груди его округлой.И мерещится Олоне,Что идет к ней сам Зорива,Перед ним она пугливоВ земном падает поклоне.Шепчет: «Кто ты? кто? помилуй!»«Видишь ты Стрельца-Медуна, —Как домры глубокой струны,Прозвучал ей голос милый. —Я ж кого, скажи мне, вижу?»Отвечала: «Я – Олона».И у малого услонаТут сошлись они поближе.Сели рядом и сиделиС задушевностью во взоре,В простодушном разговореО своем земном уделе.Рассказала ЗолотаяВсё под птичьи переливы:Как живут на взгорьях дивы,Вера, правда их какая.Рассказала, что творитсяТам, где женское начало,Об одном лишь умолчала:Что сама она – царица.И поведал ей ПрекрасныйВсё под рокот соловьиный:Как живут в лесах русины,Как у них мужи лишь властны.А потом они умолкли,Странной грустью обаянны,И повили их туманыВ серебристый лен ли, шелк ли…Меж трепещущих осинокУж звезда Чигирь синела.Вдалеке свирелью смелойЗвал глухарь на поединок.И припал Медун к ОлонеГоловою на колени,Лепеча слова молений,Целовал ее ладони…И Олона позабыла,Что они – не однолетки —К лику в розовой расцветкеЛик, любуясь, преклонила…В том виной Зоривы стрелыИль виной в том Плены иглы,Только в них любовь прониклаИ, в сердцах застряв, горела!

Правду молвлено ведуном,Что ведет богиня-РекаЖизнь слепую человекаИ Олоны жизнь с Медуном.В страшный час судьба свела их, —И они остались вместе,Словно птички на нашесте,В тихой хижине на сваях.Он носил к жилищу хворост,А она – сосуд с водою,Но была она вдовою,Был и он, как раньше, холост.Подарил он мех ей ланий,А она ему – олений, —И на них они в час лениСпали врозь, боясь желаний.Ибо так себе сказалаМногомудрая Олона:Мне ль ему годиться в жены?Предо мной он – мальчик малый.Но ее нередко грезыНесказанные точили,Как жучки, что вдруг ожили,Белоснежный ствол березы.И его порой глодалоНепонятное хотенье,Словно вешнее растеньеГорностай заголодалый.Уж они не шли в обнимку,А присев, не целовались,Лишь глядели, припечалясь,В зеленеющую дымку.И Олона к царской мыслиВозвращалася всё чаще,Видя вьющиеся чащи,Вспоминая что-то, числя,Наконец она открыла:«Отдыхала я уж долго,И теперь во имя долгаЯ прощусь с тобой, о милый!»И померк в очах МедунаДень весенний, день веселый,Полился берилл тяжелыйПо щеке румяной, юной.Он шепнул: «Пойду с тобою,О, с тобою, милой, вечно…»Лук поправил свой заплечныйИ пошел одной тропою.Сзади маревели дали,Зеленели Загадули,Ветры ласковые дули,Их вернуть и не гадали!Только озеро ЛейялаСеребром в ложбине плыло,В рог свой выгнутый трубило —Вновь к себе их узывало.Но они без остановкиПуть свершали некороткий.Их равнялися походки,Походили их сноровки.Были к вечеру у града.И Медун над гладью воднойВдруг увидел круг народныйИ подумал: «Вече? рада?»Но сказала тут Олона:«Это – игрище святое,Это гульбище большое,Ибо нынче День Зеленый,Праздник почек развиванья,А иначе дев поятья.Отомкнут их всех объятья,Распечатают лобзанья».И пошла вперед с усмешкой —Величавее павлинов,Косы яркие раскинувНад пестреющей мережкой.А у берега, как стены,Поднялись густые лозы,Встали белые березыРощи солнечной священной.И божественные птицы —Лебедины-снеговые,Выгнув ласковые выи,Гоготали возле жрицы.Им она бросала зерна,Бормоча свои заклятья,Девы ж дивки, скинув платье,Шли гуськом к воде озерной.В воду каждая полезлаС причитаньем, плачем, визгом…Окропила жрица брызгомВсем им груди, чрева, чресла,Друг за другом их покрылаБьющей крылицей лебяжьей.«Станьте, станьте станом глаже,Полнтесь женскою вы силой!»А когда на берег вышли,Взяли юноши их с бою,Повлекли, обняв, с собоюПо траве, в кусты, камыш ли…Белы, трепетны и тощи,Словно рыбы, бились девы,Стихнув, скрылись вправо, влево.Тишь прошла священной рощей…Только жрица молодаяВ черных космах, с ликом мрачным,В ней бродила, новобрачнымИз травы вьюны свивая.Призвала ее Олона:«Слава Плене! Здравствуй, Руя!Как живешь? Молясь, волхвуя?»Та согнулась в три поклона,А сама, смеясь ехидно,Подает уже по вьюнуЕй, Олоне и Медуну,Знак им делая бесстыдный.Потемнела вся царица,Как богиня в новолунье,И упала ниц ведунья —Вверх глаза поднять боится.Вдруг смягчилась Золотая:«В этот день и в этой рощеДождалась моей ты прощи.Но такая не всегда я.Подыми же лик свой бледный!Видишь этого русина?Я беру его за сына,Стол дарю ему наследный!»В этот миг молодоженыПо извилистым тропинамШли к светлеющим стволинам,Чтоб предстать пред лик Олоны.Темнокудры, белокуры,Юныш-див с юницей-дивой.Вид супругов – горделивый,А супруг – слегка понурый.Но во всех очах услада,В каждой поступи утома.Ах, Олоне всё знакомо!«Дай, богиня, всем им чадо!»Улыбнулась робким, хилым,Покумиться посулиласьИ тихонько удалиласьСо своим Медуном милым.Кликнул лебедь вслед, горюя,В серебристом переплеске,А в зеленом перелескеИх следила, злобясь, Руя.Но они не замечали —Шли, сердцами вновь смутяся,От любви ли все светяся,От вечернего луча ли…

Сноп тридцатый жнут заходы,День живет Медун тридцатыйСредь малиновой палаты,Где лазоревые своды.Всё он время при Олоне,При улыбчивой царице —Ходит следом иль садитсяВ ножках снега убеленней.Поутру они с ним двоеПосещают непременноМеднотынный двор военный,Где ученье боевое.Там, на стрельбище широком,Черепа торчат, как тиры,И зияют глаз их дырыВ небе розовом высоком.В них-то камни, копья, стрелыДивки юные бросают, —Груди девии сияют,Наги, потны, загорелы.Впереди, гневна, как кречет,Рудокудрая, литая,Воевода Волотая,Их уча, свой дротик мечет.Иногда и ЗолотаяВдруг спускала лук с уменьем, —И глядела с восхищеньемРать девичья молодая.На Медуна ж не глядела,Словно был он враг презренный!Он же был стрелец отменный,Верный глаз имел и смелый…После, днем, они с ОлонойПосещают, как потребно,Сребротынный двор судебный,Где идут дела закона.Там, над солнечным помостом,Встал навес с дубовым билом —Сень голубкам белокрылымИ сорокам белохвостым.А под ним, стары и чинны,Дивки в кожаных рубахах,В оловянных тусклых бляхах,Разбирают громко вины.Выше всех их, наблюдая,Чтоб они не обманулись,Бдит судья большая Юлис,Беловласая, худая.Иногда и ЗолотаяСуд судила с разуменьем, —И внимала с восхищеньемРада женская седая.О Медуне ж, как ребенке,Лишь шепталась удивленно.Он же был русин смышленый,Ум имел живой и тонкий…Ввечеру они с царицейПосещают неизменноДвор при храмине священной,Где служенье Плене длится.Там, на требище огромномЛьется кровь тельца иль птицы.Солнцем идол золотится,Многогрудый, с ликом темным.Подле, в ладанках, в холстине,Дивки, девы-вековухи,Величавы, бледны, сухи,Стройно молятся богине.Посредине жрица РуяОвевает белый камень,Сберегает алый пламень,Бормоча, скача – чаруя.Иногда и ЗолотаяВыступала с чарым пеньем, —И склонялась с восхищеньемСвита девья пожилая.А к Медуну, как к мужчине,Относилася брезгливо.Он же юныш был стыдливый,Плоть имел ягнят невинней…Кроме этих попеченийО житье-бытье народномЧасом шли они свободнымЧрез дворцовые ступениВ царский двор золототынный,Где телицам белорогим,Кобылицам белоногимСтойлищ ряд построен длинный.Там, в хранилище закрытомСвет сияет переливный, —Спят в кубышках тины, гривны,С изумрудом, с маргеритом.И лежат во тьме подполийХолст беленый, холст суровый,Серебристый мех бобровый,Золотистый мех соболий.И живут при том богатстве,Стерегут его почетноБез другой нужды работной,Меж собою в дружном братстве,Ото всех в великой славеТри Олониных супруга,Три былых любимых другаДивы – Згара, Уго, Славий.Хлеб едят духмяный, сдобный,Пьют медвяные напитки —Есть всего у них в избытке,Но они грустны и злобны.Ибо, если уж любилаКраткий миг кого Олона,Любит тот неутоленно,И умрет любовь с могилой!Но теперь, когда МедунаВдруг приблизила царица,Стал в их жилах гнев струитьсяМолний злей, сильней падуна.Раз зашла во двор ОлонаЗа цветным своим нарядом,И Медун держался рядом,Бледен бледностью влюбленной.Три ключарника-супругаПред царицей собралися:Подал Згара плащ ей лисий,Ткань лазоревую Уго,Славий тонкие застежкиС желтоватым камнем лунным, —И заметился МедуномГлаз ревнивых взгляд сторожкий.За царицею красивойВышел он, о них гадая,И сказал ей: «Золотая!Кто – те три угрюмых дива?»И ответила Олона:«Мне они мужьями были.Их уста мои любили,Осчастливливало лоно».И добавила с причудой,Рот свой нежный усмехая:«Хороши взяла меха я,Платья выбрала не худо».Той же ночью, жаркой, краткой,Занемог стрелец прекрасныйБолью сладостною, страстной,Знойной, юной лихорадкой.Видел милое он тело,Тело, белое, как пена…А безжалостная ПленаНа бессонный лик глядела.

Всё идет своей чредою,Как по верному гаданью:За любовной скачет даньюБог Зорива со стрелою.Дни Медуна непокойны,Дни Олонины тревожны,И глядят они на ножны,Хоть и слуху нет про войны.Стали тягостней, корочеНеизбежные их встречи,Стали спорчивее речиИ разгарчивее очи.Но она же миловалаКудри черные украдкой,Целовал тайком он сладкоКрай цветного покрывала…А кругом гуляло лето,Сыто желтым, пряным злаком,Пьяно красным, сонным маком,В голубой тростник одето.Стало в пущах больше ягод,Синих, розовых и черных,А в жилищах приозерных —И веселостей, и тягот.Стало вод прозрачных меньше:Наводнили их купавки.Стали шалы, словно мавки,Толпы вольных дивьих женщин!И Олона изменилась —Наряжалась, притиралась,Прогнала из черт усталость,А из поступи – унылость.На заре в опочивальнеУж гостила дружка Йинка,Вся кругла, как жемчужинка,С ликом зернышка овальней.Приносила ворох хмеляИ указывала на лес, —И взволнованно смеялись,И застенчиво краснели.На закате же в светлицеУж гостила бабка Ула,Как валун большой, сутула,А лицом темней землицы.Приносила уйму зелийИ указывала на лес, —И таинственно шептались,И угадчиво немели.Вот однажды, с белой башни,Где злаченые перила,В ширь Олона взор вперила,Молвя с грустью невсегдашней:«О, Медун, заутра бойсяОставлять мои палаты!В заповедный бор заклятыйДаже в самый жар не кройся!»И добавила Олона:«Будет пляс там дикий, шумный,Лошадиный скок безумный,Ибо завтра – День Червленый, —Праздник меда собиранья,А иначе – жен владенья,Всех юнцов возьмут под теньюИх хотенья, их игранья».И пошла уж от МедунаГорных ласточек невинней,Вся в белеющей новинеПод косой золоторунной.А заутра встал Медун уж,Полон думою ревнивой:«Иль, русин, я хуже дива?Или я, Медун, не юныш?»И в полдневный зной несносныйВ бор пошел он заповедный,Где, как рать, громадны, медны,Вмиг его обстали сосны.Средь алеющей поляныНикли ульи, пусты, сладки,Вкруг легли сотов остаткиИ с пахучим медом жбаны.И Медун прилег на корни,Опаленный, истомленный,Прелесть белую ОлоныВспоминая всё упорней.Вдруг по смольной, вольной далиПонеслося ржанье с гиком, —И к нему в веселье дикомЖены конные помчали.Гнулись к огненным кобылам,Огневые вили гривыИ вопили: «В честь ЗоривыТы ожги, ожги нас пылом!»На телах – одежд обрывки,А на лицах всех – личины,Чтоб не ведали мужчины,Кто – они, лихие дивки!И божественные мухи —Медуницы золотыеВ космы их вплелись густыеИль серьгой висели в ухе.Сзади – юноши, все пеши,Как рабы, все окруженны,Еле шли, изнеможенны,Словно их замучил леший.Дружно женщины сомкнулисьПред встревоженным МедуномИ за ним, прекрасным, юным,Сотней рук уж потянулись.Но глядел он исподлобья,Он отталкивал те руки, —И взялись они за луки,Ухватилися за копья.Не страшась, лишь негодуя,Крикнул он: «Не быть полону!Я люблю одну ОлонуЯ хочу лишь Золотую!С ней любовь моя и гибель!»Под удар чело склонилось…Но орда снялась и скрылась,Саранче ль подобно, рыбе ль…Лишь жена полунагая,В кудрях, солнышка рыжее,Вдруг к его прильнула шее,Содрогаясь и вздыхая.Бился юныш разгневленныйВ тех кудрях, как в лисьих лапах,Но узнал знакомый запах,Тонкий, томный дух Олоны!И, мужчиной став мгновенно,Потянулся он всем телом,Словно пламя, загорелымК телу белому, как пена.А она, личину сдвинувС ослепительного лика,Издала три долгих кликаЗаунывней лебединов!А потом, светла, как утро,Другу счастье подарила,Тайну сладкую открыла,Целомудренно и мудро…Возле бор седой и хмарныйВ завитом качался хмеле,Все деревья пламенели,Тек смолистый сок янтарный.Дальше – озеро ЛейялаКовш вздымало бирюзовый,Влагой полнило медовой, —Их, сияя, поздравляло.И сказал Медун счастливо:«О, любимая! Взгляни-ка, —Даль красна, как земляника.Как сегодня всё красиво!»И сказала та блаженно:«О, любимый! Посмотри-ка, —Высь синя, как голубика.Всё сегодня несравненно!»И в выси смеялась Плена,Хохотал в дали Зорива,Ибо знали, что красиво,Что сегодня несравненно.

Кто считает, сколько бусинВ дорогой, дареной нитке?Сколько капелек в напитке,Если сладок он и вкусен?Так они – Медун с ОлонойДней счастливых не считали,Но себя друг другу далиИ любили неуклонно.Лишь одно она уж знала:Это – друг ее последний.Он: всей жизни долголетнейДля его любови мало!Жили оба в отдаленье,В упоенье и усладе,Позабыв совсем о раде,О войне и о правленье.Жили вместе, как супруги,Так прожить хотели веки…Да сердились человеки,Уж завидовали други.Раз придумала царицаНа повозке золоченой,Хлыст подняв разгоряченный,Вместе с милым прокатиться.В путевой одежде белойК запряженным коням вышлаИ, сама поправив дышло,Рядом с другом полетела.Утром розовым, прохладнымВился, длился путь приятныйТо равниной необъятной,То нагорьем неоглядным.Иногда из чащ ковыльныхВылетал к ним чибис тонкийИ ширял наперегонки,И скрывался в тучах пыльных.Наконец, устали кони, —И они присели в негеПод кленовые побегиНа пологом росном склоне.Был то край уединенный,Жили тут лишь трясогузки, —И Медун уж пояс узкийСнял, играючи, с Олоны.И она улыбке яройУж сдалась со мглой во взорах.Но вблизи раздался шорох,И явился рыжий Згара.Нес корзину он с плодами,Солнца больше и червленей,И, подав ее Олоне,Молвил робкими устами:«Ты возьми мой дар плодовый —Он работой тяжкой добыт,Но умерь мой горький ропот,Полюби меня ты снова!»И ответила царица:«Разве любишься за сласти?Разве есть возврат для страсти?Что прошло, не повторится!»И уехала со смехом.А вослед по росам раннимЗгара брел, до крови ранимТем былого счастья эхом.После вздумала царицаНа ладье посеребренной,Вскинув парус окрыленный,Вместе с милым поноситься.Вышла на берег ЛейялыВ платье темном, без запястий,И, сама собравши снасти,Рядом с другом в ширь помчала.В вечер ветреный, румяныйСтлался, длился путь прекрасныйТо по глади синей, ясной,То по ряби бурной, рдяной.Иногда между осокойВыплывал бобер к ним бойкийИ показывал постройки,И скрывался вновь глубоко.Наконец они усталиИ на берег мягкий, мглистый,На песок жемчужный, чистый,С детской радостью сбежали.Это час был затемненный,Лишь стрекозы их видали, —И Медун ремень сандалийРазвязал уж у Олоны.И она к груди упругойУж прижалася в волненье…Но послышалось хрустенье,И явился черный Уго.Нес он чашу глины белойВ красках тонких и узорных,Лучше всех купав озерных,И сказал Олоне смело:«Вот прими мой дар готовый —Создал труд его искусный,Но обрадуй взгляд мой грустный,Полюби меня ты снова!»И ответила царица:«Разве любишься за вещи?Разве зов судьбы не вещий?Что прошло, не повторится!»И уехала со смехом.А вослед прибрежным краемУго шел, до слез терзаемТем былого счастья эхом.А потом еще царицаВместе с милым захотелаС высочайшей вышки белойНа просторы подивиться.В золотой княжой хламидеШла она вдоль лестниц длинных,Взяв сама всех яств долинных,И взглянула, кверху выйдя.Ночью лунною, зеленойОткрывался вид чудесныйНа высокий свод небесныйИ на край широкий, сонный…Из-за облаков пороюК ним неслась звезда большая,И сверкала, потешая,И скрывалась, небо роя…А как только утомились,На ковер цветной, пушистый,Возле утвари душистой,В полусне они склонились.Был покой то удаленный,Здесь лишь кот мурлыкал, медля, —И Медун златые петлиОтстегнул уж у Олоны.И она в любовном правеУж к устам младым припала…Но пронесся шелест малый,И явился белый Славий.Нес он гусли со струнами,Волн светлей и полнозвонней,И, приблизившись к Олоне,Молвил тихими словами:«О тебе с хвалой медовойЯ сложил свои былины.Разгони ж мои морщины,Полюби меня ты снова!»И ответила царица:«Разве любишься за песни?Разве есть меня известней?Что прошло, не повторится!»И откинулась со смехом.А по лестницам скрипучимСлавий брел, до боли мучимТем чужого счастья эхом.Не боясь беды, измены,Обнялись Медун с Олоной,Окропленной, убеленнойМолоком лучистым Плены.Только озеро ЛейялаЗыбью черною ходило,Змей серебряных плодило, —Их о зле предупреждало.

Нету времени лукавей,Чем часы глубокой ночи!Тщетно в них смыкали очиДивы – Згара, Уго, Славий.И сошлись во тьме безлуннойНа дворе золототынномВ свете призрачном лучинномС гневной молвью про Медуна.Тут воскликнул Згара рыжий:«Ах, когда б я не был дивом,То в бою бы пал ретивомТот, кого я ненавижу!»Проронил тут Уго черный:«Ах, когда б я не был дивом,Став от сглаза шелудивым,Впал в опалу б он позорно!»И шепнул тут Славий белый:«Я ж не буду вовсе дивом,Коль в моем навете лживомНе погибнет он всецело!»И открыл он злые мысли,Рассказал свои им козни.Зашумело в ночи позднейОт речей его, от крыс ли…Розовили после зориГрад-Лазурницы Большие,Но пошли в нем дни иныеВ сплетне, плутне и раздоре.Полюбилась что-то ЗгареВоевода Волотая.Смотрит он часами, тая,Ей во взор, как сумрак, карий.Чистит ей вооруженье —Шлем, куяк и наголенник —И покорно, словно пленник,Повторяет все движенья.И повадился вдруг УгоБыть с судьею старшей Юлис.Днями гнется он, сутулясь,К голове, седой, как вьюга.Учит он ее реченьяО царе, народе, смерде,Как преступник, ждущий смерти,Внемлет ей без возраженья.И зачем-то начал СлавийЗнаться с главной жрицей Руей.К пальцам бледным, словно струи,Никнет он, ее лишь славя.Верит всем ее гаданьямПо животным, звездам, пеплу.Как больная, что ослепла,Ждет вещаний с содроганьем.А меж тем они все троеВ час закатный, в час рассветный,Хлопотали незаметно,Для Медуна яму роя.Он же был веселья полон,Розов, бодр от стоп до шеи.Жил, в любви лишь хорошея,Ибо дни близ милой вел он!И еще свежей, моложеСтала мудрая царица,Но не знала, что творится,Ибо нравилось ей ложе…А кругом в шальном кочевьеОсень мчалася победноИ стрелою меткой, меднойОбагряла все деревья.Налились и заалелиНа рябинах горьких грозды,И лесных орехов гнездаПорудели и поспели.В городище ж спели разомВсе напасти и тревоги.Помогать не стали боги,Потеряли люди разум.Ожидался год голодный,Надвигались вражьи вои,Что же самое плохое —Дивки сделались неплодны.Сколько было пар веселых!Да от чьих-нибудь заклятийНет от Плены благодати,Нет меж женами тяжелых…И однажды, в полдень знойный,В миг, когда так тихо было,Раздались удары в било,Вески, резки, беспокойны.И Олона побледнела,Как при вести о несчастье,Но в великом самовластьеСлабость сердца одолела.Поцелуем голубинымС милым юнышем простиласьИ поспешно очутиласьНа дворе серебротынном.Там толклась толпа народа,Там гудела буйно рада,Безначальной воле рада,Миговой пьяна свободой.На помост взошла царица:«Мир да лад, о дивья рада!Что тебе, великой, надо?Полевать? Молиться? Биться?»И чего-то выжидая,Стихло вдруг людское море.А вперед, темна от горя,Вышла с речью Волотая:«Ты слюбилася с русином.Как во тьме живешь волшебной.Племя ж то для нас враждебноИ грозит уже вблизи нам!»Снова море человечьеЗашумело, в страхе горбясь,А вперед, желта от скорби,С тихой Юлис вышла речью:«Ты в любви ума лишилась,И даришь свой стол мужчине.Уж мужья смелеют ныне,Наша воля сокрушилась!»Снова стихло, что-то чуя,Море женщин справа, слева.А вперед, черна от гнева,Вышла с громкой речью Руя:«Ты побрачилась с бездетным.Служишь Плене неугодно.Вся страна уже бесплодна.В том супруг твой даст ответ нам!Грех ты свой тогда замолишь,Если в жертву дашь Медуна.Он – красивый, чистый, юный.Нужно нам его, его лишь!»Завопила рада: «Мати!Помоги отвесть беду намИ пожалуй нас МедуномЗавтра к празднику зачатий!»Содрогнулася ОлонаИ не вдруг уразумела,Стала вся, как холм из мела,Огляделась изумленно…Увидала под ногамиГород милый свой, любимый,Уж теперь не боронимыйНи царицей, ни богами.Тихо молвила: «О дети!Рвите сердце мне на части!Чтоб укрыть вас от несчастий,Дам я лучшее на свете…»И пошла в свои хоромы,И шаталася, идучи.Бог Зорива скрылся в тучи,Бог Ратгаст готовил громы.

Хорошо вражду залить быЗолотой водою грозной!На беду уж было поздно —Взволновалась вся селитьба.Тщетно били камни градин,Напрягались луки радуг:Всё велик был непорядок,Крик и гомон был громаден.Хоть окончилася рада,Продолжалось оживленье —Ибо шли приготовленьяДля кровавого обряда.Лишь на башне древней, белой,Тихо смертью возвещенной,Льнет к хламиде позлащеннойПлащ мужской поголубелый.Ах, идет там расставанье!Говор там идет грустящий,Словно бисер шелестящий,Словно зегзиц кукованье.Вопрошает так Олона:«Как могло всё это статься?Ты – милей мне сына, братца,Ты – мой жданный и молённый!»А Медун ей отвечает:«Не горюй: так, видно, надо.Лишь разлука горче яда.Смерть меня не удручает».Вопрошает вновь Олона:«Без тебя как жить я стану?К неживому кинусь стануИ сама умру без стона».А Медун ей отвечает:«Не печалься: будем вместе.Как жених, явлюсь к невесте.У русинов каждый чает».Вопрошает вновь Олона:«Как же будет то возможно?Не томи надеждой ложной!Ты погибнешь, умерщвленный».А Медун ей отвечает:«Не грусти: уж я на тризнеВозвращуся к новой жизни.В этом жрец нас поучает».И открыл, что жил, не веряВ Плену, Реку и Ратгаста —Проклиная втайне частоВсех богов их, злых, как звери!И что есть один лишь правыйБог, подобный их Зориве,Но добрей, мудрей, красивей,Синеглазый, русоглавый.Показал ей знак нагрудный, —Перекрещенный, злаченый,И, обнявшися с Олоной,Замер в думчивости чудной.Ниже – озеро ЛейялаЗолотым венком свивалось,Алой лентою вязалось, —Их красою утешало.Дальше горы ЗагадулиВ пышных купах багрянели,В желтых клубах пламенели, —И Олону ввысь тянули.Встала вдруг она, прямяся,Светлым оком в небе канув:«Будет верить в истуканов,Что стоят на крови, мясе!Твой же Бог золотосердныйИ моим да будет богом.Дай мне знак его залогомНашей брачности бессмертной!»Встал Медун: «Тебе дарю я,Что не дал бы иноверцу…»И прижал ее он к сердцу,Подарил ей крест, целуя.Так на вышке белобревнойВсю ту ночь Медун с ОлонойПротаилися влюбленно,Прошепталися любовно.А пред солнечным восходомРаздались внизу блеянья,Восклицанья и бряцаньяС плясовым тяжелым ходом.И сказала тут Олона:«Собрался народ зарано,Ибо нынче День Багряный,Не Зеленый! Не Червленый!Праздник плода сбереганья,Материнского зачатья.Ах! должна тебя отдать я…Ах! убьет тебя закланье…»И пошла за милым, вояДольних иволог несчастней,Вся в суровеющем краснеПод косою огневою.А внизу – в народном шумеЖрицы кликали, кружилисьИ кинжалами язвились,Полны яростных безумий.На плечах зияли раны,А в перстах гремели бубны.Вслед, серебряны и крупны,Шли священные бараны.Их вели, как полагалось,Дивьи маленькие дети,Но, глядя на раны эти,Там и сям дитя пугалось.И влеклись, безмерно горды,Плач их грудью утишая,Взгляд серьгою утешая,Матерей нарядных орды.Впереди, страшна собою,В исступлении пророча,Новым ужасом мороча,Мчалась Руя пред толпою…И Медуна вдруг схватила,Повлекла на холм пологий,Где стояли кругом боги,Облиты зарею с тыла,Обвила она веревкойЮных рук резные кисти,Юный стан, луча златистей,Повалила навзничь ловкоИ над жертвою прекраснойЗанесла с улыбкой лютойНож, луною изогнутый,Что мгновенно стала красной…Всё дивейство ниц упалоИ лежало оробело,А из шеи белой, белой,Ток сочился алый, алый…Из-за серых, бурых взгорийУж спешил стрелец небесный,Но кружил во мгле окрестнойЖенский клекот: «Горе! Горе!»И толпа вдруг увидала,Содрогаясь, отбегая,Что Олона ЗолотаяВдруг серебряною стала.Застонал тут, каясь, Згара:«Что мне в том, что он погублен?Он Олоной не разлюблен…Охлажденье – злей нет кары!»Взвыл, отчаиваясь, Уго:«Что мне в том, что стал он тленен?Для нее он неизменен…Ревность – хуже нет недуга!»Но, грозясь, хихикнул Славий:«Уж теперь не будут вместе.Нет утехи слаще мести!»И кружился пса вертлявей.А меж тем с пустого жрищаТруп Медуна тихо взялиИ на снежном покрывалеУносили в городище.Выси все поголубели,Веси розовыми стали,Травы ж никли, повядали,Птицы вились, но не пели.И заплакал сам ЗориваРазливной росой соленойНад серебряной Олоной,Над Олоной несчастливой.

Кто прожить желает мудро,Пусть во всем благое видит!Облак тает – солнце выйдет,Звезды гаснут – встанет утро!Сгиб Медун-Стрелец Прекрасный,Вот лежит он нем, недвижен,Но с Олоной больше сближенСилой вечности всевластной.Дни идут – он спит глубоко,К ней на ложе вознесенный,А она, и в ночь бессонна,Не спускает с друга ока.При вторых и третьих певняхВсё Олона над Медуном,С ликом белым, вечно-юным,В серебристых косах древних.Обняла его, прильнула:«Приходи за мной, о милый!»И пугливы, и унылы,Ей внимают Йинка с Улой.Сжег закат костер четвертый,День лежит Медун уж пятыйСредь малиновой палаты,Молодой, прекрасный, мертвый.И явились с нежным пеньемВсе дивейские невестыПроводить его до места,Что избралось погребеньем.В вечер лунный и туманный,Шли они с ветвями ивыВширь, где все почили дивы,Вдаль, где круглые курганы.А придя на возвышенье,Над костром неопаленнымПоложили прах с поклоном,Лук его и украшенье.Привели коня МедунаВ вороненой лучшей сбруе,И столпились возле Руи,Белизной омыты лунной.Тут, пройдя по дымным росам,Кто-то с девами встал рядом.Жрица ж, верная обрядам,Обратилась к ним с вопросом:«Нет ли здесь Медуну милой,Что желала б несмущенноЗаодно с ним быть сожженной,Под одной с ним лечь могилой?»«Есть», – ответил голос чистый,И блаженный, и печальный,Как струя, был он хрустальный,Как струна, был серебристый.И прекрасна, непреклонна,Из толпы немой и тесной,Надевая вьюн невестный,Вышла вдруг сама Олона.Весь народ от страха прянул,Весь народ от горя охнул,Словно город дивий дрогнул,Дивий род под землю канул.Завопили: «Мать родная!Ты почто нас оставляешь?На кого нас покидаешь,Золотая! Золотая!»Громко крикнула: «О други!Я служила вам довольно.Дайте ж мне вздохнуть уж вольно…Отдохну я при супруге.Ты прости, народ мой женский,Дорогой народ дивейский!Береги свой строй житейский!Покори весь мир вселенский!»Трижды в ноги поклониласьДа четырежды лишь в пояс,Не боясь, не беспокоясь,Бить огонь распорядилась.И заискрилось огниво,И кострище запылало,Голубо, желто и ало,Как павлин большой, красиво!К птице жгучей, яркокрылой,Уж приблизилась Олона,Но вскричала просветленно:«Ты пришел за мной, о милый!Радость! Мы – не иноверцы.Мы вовеки вместе будем!..»Провела рукой по грудям,Ухватилася за сердце,Гибко на землю склониласьИ с улыбкою скончалась.Тут во всех вонзилась жалость,И объяла всех унылость.Это стон, степная выпь ли?Это рев, лесные ль вепри?Нет, то – люди с эхом дебрейТак рыдали, словно гибли!И отчизну Згара кинул —За грядой он скрылся горной.Утопился Уго черный —Он в родной Лейяле сгинул.Посчитался с Руей Славий —Кто из них всему виною?Кончил с ней он головнею,С ним она – резцом в оправе.И смутилась думой Юлис,Пала духом Волотая,Но крепились, наблюдая,Чтобы толпы не рехнулись.Трупы рядом положили,Довершили их сожженье,И возникло возвышеньеЗолотисто-серой пылиС узким глиняным сосудомНа вершине округленной,На котором вьюн ОлоныУцелел каким-то чудом.А потом великим пиромНа насыпанной могилеПамять тех, что в ней почили,Всем дивейским чтили миром.Дивки, ночи старше, пилиМеда огненные чаши,Дивки, звезд юней и краше,Коло пестрое водили.И сказала там, на