Юкио Мисима - Ночная орхидея Страница 2

Она стремглав выскакивает из комнаты через левую дверь. Пауза. Тихо и сдавленно названивает телефон. Пауза. В двери слева возникает оживший призрак РОКУДЗЕ ЯСУКО. Она одета в японское кимоно самого роскошного покроя, на руках — черные перчатки. [6]

ХИКАРУ. Госпожа Рокудзе!

РОКУДЗЕ. Хикару! Сколько же времени миновало?

ХИКАРУ. Так вот кто, значит, тот самый ночной посетитель?

РОКУДЗЕ. Кто тебе сказал? (ХИКАРУ молчит). Похоже, медсестра, она такая болтушка… Знаешь, я прихожу сюда вовсе не ради больной. Да, каждую ночь я приносила с собой орхидеи. Ну, пока не прознала, что ты уехал.

ХИКАРУ. Какие еще орхидеи?

РОКУДЗЕ (показывает ладони). Нет, в руках у меня ничего нет. Мои орхидеи не сразу увидишь. Это — цветы боли. [7]

Она заботливо раскладывает букет у изголовья Аой.

Я украсила ее изголовье бутонами, и, распустившись, они станут чадить адским пламенем, испепеляя все подряд вокруг себя. В их листьях упрятаны легионы страшных шипов, а соцветия смердят отвратительным зловонием. Оно напитает всю комнату. Взгляни–ка, спокойствие давно стерлось с ее личика, а губы изувечило ужасом. (Руками в перчатках она водит у лица АОЙ). Раньше, разглядывая себя в зеркало, она прекрасно знала, до чего же красиво ее лицо. А сейчас? Ей снится, будто оно превратилось в сплошной клубок морщин, на него жутко взглянуть. И стоит мне только коснуться этой вот шеи, как Аой тут же привидится, будто ее зажаривают в адском пекле. (Она дотрагивается до шеи пациентки). Кровь вот–вот прихлынет к лицу, дыхание остановится, а руки и ноги сведет нестерпимой судорогой.

ХИКАРУ (в ужасе отталкивает РОКУДЗЕ). Что ты вытворяешь с Аой?

РОКУДЗЕ (отходит от кровати, слова произносит вкрадчиво, словно откуда — то издалека). Я хочу заставить ее страдать.

ХИКАРУ. Извините, но Аой — моя жена, и я не позволю беспокоить ее. Ради Бога, убирайся сейчас же.

РОКУДЗЕ (как можно вкрадчивей). Нет, я никуда не уйду.

ХИКАРУ. Что–что?

РОКУДЗЕ (подходит к ХИКАРУ и нежно берет его за руку). Я пришла этой ночью, чтобы встретиться с тобой.

ХИКАРУ (вырывая руку). У тебя же руки как лед.

РОКУДЗЕ. Ничего странного: в них — ни капельки крови.

ХИКАРУ. А твои перчатки…

РОКУДЗЕ. Я сниму их, раз тебе не нравятся мои перчатки. Это совсем нетрудно. (Расхаживая по комнате, она стягивает перчатки и кладет их у телефона). Так или иначе, мне надо бы покончить с одним важным делом. За тем я, собственно, и наведалась сюда этой ночью. Не думай, что это так просто. Сейчас как раз полночь: (Посматривает на часики на руке). Уже первый час ночи, а ночью совсем не то, что днем. Ночью намного свободней, люди и вещи, все живое и неживое… все — все в подлунном этом мире пребывает во власти сна. Стены и встроенные в них шкафы, рамы на окнах и двери — все непременно забывается сном. А пока весь мир витает в объятиях сновидений, мне совсем ничего не стоит проскользнуть в щель или даже в самую малую щелочку. И раз мне удалось просочиться сквозь стену, то уж вряд ли ей когда догадаться об этом. Так что же такое, по–твоему, ночь? Ночь — это когда все сущее в поднебесной преисполнено гармонии. Днем свет и тени ведут друг с другом исступленную битву. Зато в сумерках черное с белым приходят к согласию. Проникая друг в друга, они сливаются в Единое. Ночные ароматы превращаются в соучастников священного таинства. [8] Ненависть и любовь, счастье и боль…

Всех и каждого соединяет благоуханная ночь. Даже в убийце, уверена, ночью проснется любовь к растерзанной жертве. (Смеется). Ты что? Отчего так странно смотришь на меня? Похоже, удивлен, насколько безжалостно время даже ко мне.

ХИКАРУ. Я думал, мы больше никогда в жизни не встретимся.

РОКУДЗЕ. Ну и обрадовался, надеясь на это. Так вот почему ты женился на Аой. (Со свирепым видом она поворачивается к спящей АОЙ). На этой слабой, болезненной кукле! (Разочарованным голосом). Я лишилась покоя с тех пор. Я не в силах заставить себя уснуть — ни на минуту. Даже просто сомкнуть глаза.

ХИКАРУ. Ты что, пришла искать сочувствия у меня?

РОКУДЗЕ. Я сама не знаю зачем? С одной стороны, меня терзало желание прикончить тебя. Ну, а с другой? Я надеялась, что пусть даже мертвый, но ты все–таки пожалеешь меня. Вот и мечусь между двумя чувствами, казалось бы, совершенно исключающими друг друга. Странно. Как будто я сразу существую в двух измерениях.

ХИКАРУ. Не понимаю, ты о чем?

РОКУДЗЕ(поднимая к нему лицо). Поцелуй меня.

ХИКАРУ. Пожалуйста, прекрати.

РОКУДЗЕ. Какие у тебя красивые глаза. И нос — совсем–совсем прямой. А брови? Они такие густые

ХИКАРУ. Я же сказал: прекрати.

РОКУДЗЕ. До чего нежны твои губы (поспешно целует его).

ХИКАРУ (отпрянув). Я прошу, ради Бога, прекрати!

РОКУДЗЕ. Когда в первый раз я поцеловала тебя, ты ведь тоже испугался, точно дикий олень. Совсем как сейчас.

ХИКАРУ. Верно, я струхнул, потому что не очень–то был влюблен в тебя. Скорее в этом — что–то от юношеского любопытства. А ты и воспользовалась. Надо полагать, теперь ты знаешь, что ждет женщину, злоупотребившую мужским любопытством.

РОКУДЗЕ. Так что с того, что не был влюблен? Хорошо, пусть ты изучал меня, и именно это сделалось твоей целью. Но как же ты был обворожителен! Надеюсь, и по–прежнему остался таким?

ХИКАРУ. Я давно не мальчишка, у меня есть семья. А разве тебе не стыдно: моя жена почти в двух шагах?

РОКУДЗЕ. Мне нечего стыдиться. Я за этим, собственно, и пришла сюда, чтобы уладить свои дела.

ХИКАРУ. Так какое же у тебя здесь дело?

РОКУДЗЕ. Знаешь какое? Чтобы ты любил меня.

ХИКАРУ. Рокудзе, ты в своем уме?

РОКУДЗЕ. Кстати, меня зовут Ясуко.

ХИКАРУ. А я не обязан называть тебя по имени.

РОКУДЗЕ (внезапно опускается на колени и, обняв ХИКАРУ, прижимается щекой к его ногам). Умоляю, не будь таким жестоким со мной.

ХИКАРУ. Ну, наконец–то я увидел, что и ты способна утратить последнюю гордость. (Самому себе). Это даже забавно. И странно: я совершенно не ощущаю, что меня обнимает женщина. Я не в состоянии пошевелить ни рукой, ни ногой.

РОКУДЗЕ. А у меня никогда и не было гордости.

ХИКАРУ. Раньше надо было бы признаться в этом. Тогда, возможно, все повернулось бы по–другому.

РОКУДЗЕ. Ты ведь сам совершил ошибку, ни о чем не подумав как следует. И как только не замечаешь, что мои глаза зажглись от страсти, стоило в них угаснуть последней капельке гордости? Ну а мой надменный тон? Так это же и есть вернейший признак того, что женщина давным–давно позабыла о всякой там гордости. Ведь прибрать к рукам королевский трон барышни жаждут как раз оттого, что обычно именно королевы легче всего расстаются с гордостью… Ой, у тебя же совершенно ледяные ноги, ну вот совершенно. Точно камень какой.

ХИКАРУ. Ясуко…

РОКУДЗЕ. Так я прикорну у изголовья этой бесчувственной ледышки, не способной согреть меня теплом… Хм, а ведь стоило лишь прикоснуться, как в этой ледышке мгновенно закипела страсть. Что ж, я вполне готова остужать твой пыл всю ночь напролет. Правда, такого жара, как у милого моего ледяного камушка, не выдержать даже тому, кто мог бы запросто прогуляться босиком по раскаленной пустыне. [9]

ХИКАРУ (смягчившись). Прошу тебя, поосторожней. Я ведь легко размякну, стоит разбудить во мне жалость.

РОКУДЗЕ. А-а, так я поняла наконец! Ты женился на Аой просто из жалости, правда?

ХИКАРУ (отстраняя ее). Не советую делать скоропалительных выводов.

ХИКАРУ садится на стул. РОКУДЗЕ все льнет к его ногам, прижимаясь к ним щекой совсем как кошка.

РОКУДЗЕ. Умоляю, никогда не покидай меня.

ХИКАРУ (закуривая). Так я же давным–давно оставил тебя.

РОКУДЗЕ. Нет, ты все еще любишь меня.

ХИКАРУ. И разумеется, ты пришла сообщить мне об этом? (Поддразнивая ее). А я‑то подумал, что ты пожаловала сюда терзать мою Аой.

РОКУДЗЕ. Так я надеялась убить сразу двух зайцев. Дай, пожалуйста, сигаретку.

ХИКАРУ протягивает ей сигареты, но РОКУДЗЕ выхватывает у него изо рта именно ту, какой он уже задымил сам. РОКУДЗЕ затягивается. Не зная, как поступить, ХИКАРУ принимается за новую.

ХИКАРУ. Тогда я был слишком молод и ничего не смыслил в жизни, только и жаждал любовных оков. Надеялся спрятаться за ними, точно в клетке. А ты и стала этой клеткой. И даже, когда я решил вырваться на свободу, ты все равно оставалась всего лишь клеткой, моими оковами.

РОКУДЗЕ. Просто обожаю смотреть в твои глаза. В эти самые глаза, искавшие свободу от собственной своей клеточки и от своих оков. Значит, получается, от меня. Да–да, я заковала тебя в оковы любви, потому что действительно любила. Помнишь, тогда еще стояла осень. Самое начало осени. Ты нагрянул ко мне на виллу у озера, и я уже отправилась, было, на лодке встречать тебя… далеко–далеко. Туда, где бухта буквально врезается в станцию. Тогда стояли на удивление ясные деньки. Тихо–тихо поскрипывала мачта, а лодка…