Михаил Старицкий - Где колбаса и чара, там кончается свара Страница 2

Ш п о н ь к а. Ох, ну тебя к бесу: ты мне живот пополам перервешь. Ох!

Г а в р и л о. Не поддается… (Пояс рвется, и Гаврило отлетает в сторону вверх тормашками; поднимается, почесывается.) Вот и лопнул…

Ш п о н ь к а. Я тебе лопну! Каторжник! Чуть-чуть несчастья не наделал! (Хватается за живот и морщится.) Уф! Снимай же кожух, ты, неприкаянный! Привык все делать черт знает как!

Гаврило сзади стаскивает с него кожух, выворачивая наизнанку; бросает на скамью.

Стаскивай и сапоги!

Гаврило дергает за ногу; Шпонька хватается за скамью; скамья вместе с ним ездит по хате.

Гаврило. Да не слезают…

Ш п о н ь к а. Ну тебя к черту, ногу оторвешь! (С трудом снимает сапоги и остается в одних длинных чулках.) Вы рады пана в ложке воды утопить. Какие ты сани запряг? Не видел разве, что пану и шею свернуть нетрудно? Ты думаешь, что пану легко пешком ходить? А?

Г а в р и л о. Да кто же знал, что такое случится? О себе я и не подумал, а вы ведь поехали в санях пана Шило.

Ш п о н ь к а. Не вспоминай о нем, пропади он пропадом!

Г а в р и л о. Да я только говорю, что вы всегда с ними ездите, и — того…

Ш п о н ь к а (в сердцах). Ты опять? Убирайся с глаз моих! Чтоб сани были починены!

Явление пятое

Ш п о н ь к а (ходит по хате, сердито). Всегда ездите… Тьфу! Я теперь на него, собачьего сына, и смотреть не желаю. Шпонька, говорит, свинячья… Чтоб ты пропал, ирод! А? Я его всю жизнь приятелем считал… а он, змея подколодная! Погоди, увидим, кто из нас дворянин! Ты плюешь на мое дворянство? И тебе в глаза плюнут! Мой отец, дед, прадед, прапрадед — спокон веку здешние столбовые дворяне! А он кто? (Ходит.) Какой из него дворянин? Его отец — бродяга! Вот что! Я тебе покажу!.. (Снова ходит по хате.) Шпонька… Шпоньку все знают, кого ни спроси!

Явление шестое

Г о р п и н а. Здравствуйте, ваша милость! Как поживаете?

Ш п о н ь к а. Здравствуй, Горпина! Да так себе… не очень-то… А ты как живешь? Ничего?

Г о р п и н а. Слава богу, живем, хлеб жуем да вас вспоминаем. Что это вас, ваша милость, так давно не было видно? То, бывало, каждую неделю с приятелем вашим, паном Шило…

Ш п о н ь к а (со злостью). Какой он мне приятель? Враг лютый, черт!..

Г о р п и н а (всплескивает руками). Что вы говорите, ваша милость? Пан Шило? Да ведь вы с ними — с одной ложки, из одной чарки…

Ш п о н ь к а. Было когда-то… а теперь подай мне его — зарежу, застрелю!

Г о р п и н а. Ох, горюшко! Такие слова говорите, да еще на ночь глядя! Что с вами случилось?

Ш п о н ь к а. Ты, голубка, и не знаешь, как я сердит! Со мною не шути! Я такой, что — бррр!

Г о р п и н а. Да ну вас! Я теперь и подойти-то к вам побоюсь.

Ш п о н ь к а. Ну, ты, перепелочка, можешь подойти спокойно.

Г о р п и н а. Нет, еще, пожалуй, и меня застрелите! Вишь выдумали! С чего бы вам с паном Шило ссориться? Приятели ведь…

Ш п о н ь к а (снова в сердцах). Какой он мне приятель? Был, говорю, когда-то, а теперь… тьфу! Собака — вот что!

Г о р п и н а. Вы это всерьез или шутите? Я и не пойму.

Ш п о н ь к а. Взаправду и навеки! (Ходит разъяренный.) Я его, христопродавца этакого, засужу!

Г о р п и н а (всплескивает руками). С паном Шило судиться?

Ш п о н ь к а. С ним!.. Хутор продам, а уж его, чертова выродка, в самую Сибирь упеку! (Стучит кулаком столу.) Увидим, какой ты дворянин! Твой отец — бродяга! Вот!

Г о р п и н а. Да из-за чего у вас ссора-то? Как дело-то было?

Ш п о н ь к а. А вот как. (Вынимает табакерку и медленно нюхает; понемногу успокаивается.) Приходит ко мне сегодня этот… (Плюет.) «А не поехать ли нам, говорит, пан Иван, на зайцев? Хороша первая пороша!» — «Едем, говорю, меня дома и сам черт не удержит!» Запряг сани, взял я своего Хапая… Знаешь?

Не знаешь? Настоящая борзая, недавно купил у капитана… Знатная собака: ребро бочковатое, нога плотная, спина колесом. Серая, только под брюхом белая… Я за не дал двадцать пять рублей, две четверти ржи и пшеничной муки пять мерок.

Г о р п и н а. Господи! За собаку — хлеб святой?

Ш п о н ь к а. За собаку! Так ведь собака-то какая? Не крымская, а настоящая борзая! (Нюхает.) Так вот, взял я своего Хапая, а он — свою Стрелку, крымскую мерзость. Сели это мы вместе в сани и поехали. Гаврило с Хапаем на дровнях… Недалеко и отъехали: миновали выгон, въехали на пашню. Вдруг из-под коней — прысь! — куцый… Я кричу: «Ату его! Ату его!» Гаврилка мой, чтоб его черт побрали, зазевался, а чертов Андрий со Стрелкой так насел… У меня сердце — стук-стук-стук, а в глазах только — мель-мель! Я — с саней, да за зайцем скорее, да не своим голосом Гавриле: «Зарезал, кричу, меня! Спускай Хапая!» Насилу услыхал. Гляжу — Стрелка дала раз угонку да и осела, а заяц как рванет, так и покатил! Хапай заметил, да как припустит, как вытянется, что твой кнут. Господи! Я бегу только да кричу: «Ату-ту! Ату-ту!» Уже и голоса, и духа не хватает, а чертов Шило стоит в санях и все на Стрелку… Да куда ей!.. Только хвостом машет! А мой как вырвался — сразу от леса отрезал, да и насел: одна угонка, другая, круть-мель, круть-мель… Заяц уже еле-еле дышит, а тут и Стрелка наперерез… так и растребушили! Только я собственными глазами видел, что мой схватил, а она, паршивая, уже на готовое подоспела. Так нет! Этот пучеглазый кричит: «Стрелка взяла! Стрелка!» — «Врешь, говорю, Хапай!» — «Куда, кричит, твоему кудлатому барану!» — «Ах ты, говорю, бродяга, ведь у тебя не борзая, а кошка шелудивая!» А он: «Молчи, говорит, Шпонька свинячья!» — «Замолчи, говорю, Шило собачье!» А он мне: «Долой из моих саней, к черту! Тащись домой пешком!» — «Как? — закричал я. — Ты хочешь заставить дворянина пешком идти? Да ты кто? Да я тебя… с потрохами!» А он говорит: «Чихал я на твое дворянство!..» Да по коням… А? Все на хуторе узнают, что он меня из саней выбросил… Честь моя задета! (Гневно.) Да я его в Сибирь! Я не я буду!

Г о р п и н а. Ай-ай! Черт знает из-за чего, прости господи, свару поднимать! Из-за собаки судиться на старости лет!

Ш п о н ь к а. Неужели же мне потакать ему? Сейчас он меня из саней выбросил, а в следующий раз и по шее заедет, а я молчи? Э, нет! Не на такого напал!

Г о р п и н а. Мало ли что бывает; побранились и будет, пора бы и помириться.

Ш п о н ь к а. Если бы он не задел моей дворянской чести, то еще так-сяк… А сейчас — нет! Я денег не пожалею!

Г о р п и н а. Люди говорят: драться — дерись, да тяжбы берегись, а вы деньгами сорить собираетесь… Только слава пойдет.

Ш п о н ь к а. Не могу за честь свою не вступиться, — на то я дворянин!

Г о р п и н а. Ей-богу, все смеяться станут, — из-за зайца, мол, поссорились.

Ш п о н ь к а (ходит по хате, почесывая затылок; про себя}. Чего доброго, в самом деле смеяться станут… Если бы он не задевал моей дворянской чести!.. «Начхать, говорит, на твое дворянство!»

Г о р п и н а (шутливо). Ну, будет, будет сердиться, батюшка! Ведь вы добрый. Лучше я вам вареников наделаю или пирожков… Сразу и на сердце легче станет, как в песне поется:

Милый мой, не печалься, не гневись,На меня, молодую, не сердись!Ведь я все же молода, молода,Сядешь рядом — и уйдет вся беда!Я милому угожу, угожу:Борщ и кашу предложу, предложу,А на блюде пирожок, пирожок,Кушай вволю, мой дружок, мой дружок!

Ш п о н ь к а (размяк). А ты, голубка, умеешь уговорить, да только дело-то такое… Дай-ка мне сейчас чарочку настойки, потому что у меня даже под сердцем горит.

Г о р п и н а. Да вот, на беду, нет ни капельки. Муж что-то до сих пор с винокурни не приехал.

Ш п о н ь к а. Ох, беда моя! Как же быть? У меня даже живот подвело… Хоть бы чарочку одну!

Г о р п и н а. Разве сбегать на хутор, может быть, там раздобуду? (Выбегает.)

Явление седьмое

Ш п о н ь к а. Ох-ох-ох! До чего же на душе скверно… Даже еда на ум не идет. (Задумывается.) Хоть бы полчарочки, все б не так томился. (Подходит к поставцу с бутылками, перебирает их, просматривает на свет, встряхивает, нюхает.) Ну хоть бы капелька! Вот оказия! Может быть, Гаврило догадался из дому захватить? (Подходит к двери, приоткрывает ее.) Гаврило! Гаврило!

Г а в р и л о (из-за двери). Чего?

Ш п о н ь к а. Не захватил ли ты из дому горилки?

Гаврило. Там, под кожухом, в погребце колбаса и паляница.

Ш п о н ь к а. Я тебя про горилку спрашиваю!

Г а в р и л о. Разве мы горилку берем? Всегда ведь пан Шило…

Ш п о н ь к а (плюет в сердцах). Действительно, он всегда брал… и хорошую настойку… Ох-ох-ох! Довольно, кончилось! (Садится за стол, задумывается.) И отчего это на свете неприятности происходят? Живут люди тихо да мирно… так нет! Обидит тебя кто-то, оскорбит… подымет бучу. Ну есть ли где-нибудь такая губерния, где бы люди друг друга не обижали? Черта с два, должно быть! (Нюхает.) То есть до чего же горилки хочется! (Сплевывает.) Сидел бы я дома или у него… да по чарке, по второй… Тьфу! Даже слюнки потекли, черт побери! Ох, правду говорят: худой мир лучше доброй ссоры! (Загрустив, напевает.)