Луны и звёзды - Алексей Борисович Черных Страница 2

Ярые споры метят;

Ею, как тем цементом,

Сцеплено всё на свете.

* * *

Солнце с жарким азартом

В карантинную зону целится

Девятнадцатого марта —

Плюс восемнадцать Цельсия.

Миф о короновирусе

От весенней жары плавится.

Как-то всё в мире сдвинулось,

Нравится это нам, не нравится…

Candida Puella

Если б Candida Puella была столь прекрасной,

Как имя её,

Я бы любил её нежно, любил её страстно,

Любил горячо.

Я бы шептал ей: Candida Puella, конфетка,

Ты сладость любви,

Обворожи, завлеки меня в сети, детка,

В объятья свои.

Буду горланить тебе серенады мощно,

Под звук мандолин,

Буду плясать сальтареллу лихую всенощно,

Как пьяный павлин.

Всех разбужу, все задворки вселенной скучной —

Пусть под луной

Имя твоё славят добрые люди звучно

Вместе со мной.

Но отступает прочь морок мечтаний десертных,

Горькая явь

Напоминает: Candida стара и смертна,

не славь.

Я и она — потеряли мы свежесть, вроде

Всему есть предел.

Мы постарели и уже не подходим

Для сальтарелл.

* * *

Упиваясь суперлунием,

Наслаждаясь ночью ясною,

Радуюсь до неразумия

Миру светлому, прекрасному.

Ночь, действительно, волшебная:

Звуки близкие и дальние,

Перепевки птиц душевные,

Свежесть просто идеальная.

Опишу-ка на папирусе

Чувства эти поэтичные.

Где они, пессимистичные

Мысли о коронавирусе?

Живописание дневного месяца

Месяц — ловкий проныра,

И́з ночи рвушийся в день,

Полуголовкою сыра

Светит, как блёклая тень.

Днём он на самом деле —

Бледная тень себя,

Яркого, полного в теле,

Блещущего, слепя.

Днём он — не первый парень

Деревни светлых небес,

Ночью ж — как жирный барин

Против холопьих телес.

Днём он едва заметен,

Ночью — как пуп всего,

Он средь небесных отметин —

Яркости волшебство.

Ночью он роматичен,

Днём — будто приземлён.

Ночью он поэтичен,

Днём незаметен он.

Всё же его, дневного,

Бледного, как печать,

Стоит снова и снова

Ярко живописать.

О прекрасном

Вы прекрасны, спору нет,

Наши тысячи Джульетт,

Пенелоп, Елен, Изольд —

Здешних и из Верхних Вольт;

Скарлетт, Тэсс, Кристин, Татьян,

Лар, Офелий, Роз, Ульян,

Анжелик и Эсмиральд —

Наших и с далёких Мальт;

Герд, Эмилий, Лиз, Светлан,

Насть, Мерседес, Джейн, Оксан,

Фрид, Ларис, Екатерин

Из далёких палестин;

Мирослав, Наин, Людмил,

Ефросиний, Эльз, Камилл,

Ян, Наташ и Феридэ —

Местных и с Улан-Удэ.

Василис, Алис, Кармен,

Ольг, Марий, Софий, Ирэн,

Анн, Агат и Маргарит —

С близких улиц, дальних стрит.

Вы прекрасны, спору нет —

Ярче тысячи планет;

Вы весной — сама весна;

Вы как сладкий отблеск сна;

Вы нежнее сотен лун —

Каждый взгляд и свеж и юн;

Каждый вздох — загадка дня,

Страсти и игры огня.

Мир со всей красой его

Создан был для одного:

Чтобы каждый день и час

Мы боготворили вас.

* * *

Будто центр Вселенной нашей,

Где размякли мы, —

Плед, что нитями украшен

Тонкой бахромы;

Кресло мягкое, качалка;

Тёплый, нежный свет…

Где-то подвизалась жалко

Суета сует —

Только нам в уюте пледа

Кажется пустой

Даже мысль, что в мире где-то

Тщатся суетой.

Рэп маленьких гиппопотамов

Очень удивителен в урчании тамтама

Резвый танец ма-а-аленьких гиппопотамов.

Это вам не пляска минилебедей,

Это Гёте круче, Щелкунчика бодрей.

Милые движения — на каждых три прихлопа

Сейсмической волною доходят два притопа.

Движутся с усердием всё резче и быстрей.

Это Гёте круче, Щелкунчика бодрей.

Чувствуем, что скоро нам спастись не будет шанса,

Земля с гиппопотамами сольётся в резонансе,

Но мы не убегаем, здесь явно веселей,

Это Гёте круче, Щелкунчика бодрей.

Танец бегемотиков шагает по планете

И в него вливаются и взрослые, и дети.

Так что резонанс грозит уже грозит вселенной всей.

Это Гёте круче, Щелкунчика бодрей.

* * *

Месяц укрылся за старой сосной

Так, что его я не сразу увидел:

Вышел на улицу, глянул — ой!

Чёрт Диканьский похитил?

Снова, как в гоголевских «Вечерах…»,

Слямзила месяц нечистая сила?

Нет же, да вот он, в тёмных ветвях

Нависшей сосновой Годзиллы.

Чёрная девочка и уходящий корабль

Нам не дано утихомирить

Вселенские эксперименты.

Набросив на синицу пе́тлю,

Мы видим, как летит журавль.

Но даже в чёрном-чёрном мире

Бывают яркие моменты,

Бывает грусть простой и светлой,

Как уходящий вдаль корабль.

* * *

Я не встречу тебя нежданно

В той сверхпустоте Эридана,

Где всегда одиноко и грустно,

Потому как нелепо сверхпусто.

Не столкнутся наши кометы

И в Туманности Андромеды —

Далека та галактика очень,

И для встречи не хватит ночи.

Не мечтать и о встрече бренной

На далёком краю Вселенной.

Да и нам это всё не надо,

Так как ты пребываешь рядом…

* * *

Тепло сегодня, только всё же

Предощущение зимы

И раздражает, и тревожит

Лес и окрестные холмы.

Октябрьским солнцем не согреешь

Дубовой рощи кружева,

Вот и становится бурее

Недоопавшая листва.

Ночей холодная промозглость

И серость лунной полутьмы

Вгоняют глубже лес в тревожность

Предощущения зимы.

* * *

Не каждому Дантесу удаётся

В истории остаться Геростратом,

Став душегубцем, оставаясь гадом,

Задув поэзии российской солнце.

Соавтор пасквилей, что никого не красит,

Заезжий неуч, прихвостень бесовский.

К тому же утверждают, что и вовсе

Дантес в момент дуэли был в кирасе.

Разверзлись ли пред ним ворота ада,

Пред этим воплощеньем Герострата?

Для нас не важно знание об этом,

Но он виновен в гибели поэта.

* * *

Цветок нарцисса был чертовски

Вынослив, стоек и силён.

Почти как Николай Островский,

Был трудностями закалён.

За те недолгих две недели,

Что нас он радовал собой,

Узнал он солнце и метели

И слаженно, и вразнобой.

Пусть мартовское солнце слабо —

В плюс восемнадцать — жгло его,

Но минус семь — мороз на славу,

И для цветов — не баловство.

А он всё выдержал и дальше

Пока что радует меня.

Но я волнуюсь за страдальца:

Мороз продержится три дня.

* * *

Трассеры несущихся машин

Очередью рассекают темень

В этой самой тихой из тишин,

Где застыло дремлющее время.

Организмом включен звукофильтр,

Некий отсекатель автошума:

Я не слышу дребезжащий «т-р-р» —

Слышу звёзд мерцающие думы;

Слышу месяца шуршание в ветвях

Заслонивших