Когда оживают игрушки… Сказка-пьеса для детей и взрослых - Николай Николаевич Лисин Страница 2

КУКЛА (Медведю). А ты говорил — уснула!

МЕДВЕДЬ. Я сказал — "вроде уснула".

КЛОУН. "Вроде уснула" — не бывает такого. Или уснула, или нет. Одно из двух.

МЕДВЕДЬ. Ну мне показалось, что уснула.

КУКЛА. Вот так и надо было сказать: кажется, спит.

МЕДВЕДЬ. "Кажется, спит" и "вроде уснула" — это одно и то же.

КУКЛА. А вот и нет!

МЕДВЕДЬ. А вот и да!

КУКЛА. А вот и…

ДЕВОЧКА (восторженно). Точно, живые!

Спорщики тут же замолкают и некоторое время смотрят на Девочку. Немая сцена повторяется.

КЛОУН. Кхм… Ну, вообще-то, да… Мы, в некотором роде, живые…

ДЕВОЧКА. А как это — "в некотором роде живые"? Разве такое бывает?

МЕДВЕДЬ. Да, Хозяйка. Бывает и так. Вот мы, к примеру, днём ненастоящие.

КУКЛА. Игрушечные.

КЛОУН. Днём мы не можем двигаться и разговаривать.

МЕДВЕДЬ. Но как только приходит ночь, мы оживаем.

КУКЛА. Ночь — это необыкновенное время, когда творится волшебство и происходят всякие чудеса.

ДЕВОЧКА. Неужели это взаправду?!

КЛОУН. А что тебя удивляет, Хозяйка? Вы, люди, тоже меняетесь ночной порой. Человек, веселившийся днём, вечером становится спокойным.

МЕДВЕДЬ. Легкомысленный — задумчивым.

КУКЛА. Сухой и чёрствый человек вечером становится более мягким и душевным.

ДЕВОЧКА. А злой становится добрым?

КЛОУН. А злых людей, Хозяйка, нет. Есть добрые, но кем-то сильно расстроенные. Или просто в плохом настроении.

МЕДВЕДЬ. Или уставшие за день. А ночью они отдыхают, и утром люди становятся добрее.

КУКЛА. Именно поэтому и говорится: "Доброе утро!"

ДЕВОЧКА. Значит, утром все люди — добрые?

КУКЛА. В основном, да. Есть ещё невыспавшиеся, но о них — после.

ДЕВОЧКА. И вы оживаете каждую ночь?

МЕДВЕДЬ. Да. Как только вы засыпаете, мы становимся живыми.

КУКЛА. А днём, наоборот, мы спим. Но спим очень крепко.

КЛОУН. Так крепко, что даже если нас ударить с досады, пнуть, а то и вовсе швырнуть в угол, как это сделала на днях твоя подружка, то и тогда мы не проснёмся.

МЕДВЕДЬ. Но по ночам мы оживаем и можем чувствовать боль. Поэтому если днём с нами обращались грубо, ночью нам становится больно. Тогда мы до самого утра смазываем лекарством синяки и шишки.

ДЕВОЧКА (покаянно). Я больше никогда не позову в гости эту подружку, и вообще не буду с ней дружить!

КУКЛА. Зато если с нами, игрушками, обращаться бережно, ночью мы садимся рядышком с кроватью и поём для вас колыбельные песни.

КЛОУН. Поэтому хорошие дети, которые никогда не обижают свои игрушки, спят сладко и крепко и видят увлекательные, цветные сны.

ДЕВОЧКА. Я тоже хочу видеть цветные сны! Вы можете мне их показать?

КУКЛА. Мы бы с радостью, Хозяйка, но разве можно показывать красивые сны в таком старом, полинявшем платье с порванным подолом? Мы, конечно, можем попытаться, но я уверена, что сны будут такими же выцветшими. Впрочем, если ты хочешь, я могу рассказать тебе сказку про куклу, побывавшую на балу.

ДЕВОЧКА. Хочу, хочу! Хочу сказку про куклу! (хлопает в ладоши)

КУКЛА. Тогда усаживайся поудобнее и слушай…

СЦЕНА ТРЕТЬЯ

Те же, там же

Сцена погружается в полумрак. Луч света выхватывает лишь Куклу, вышедшую на авансцену и обращающуюся в зрительный зал.

КУКЛА. Жила-была кукла. Звали её… Ну, допустим, Маша. Она была очень хорошей куклой — доброй, красивой и послушной. Она съедала всю кашу, если Хозяйка кормила её обедом, и засыпала, если Хозяйка укладывала её спать. Когда же Хозяйке было не до неё, Маша смирно сидела на своём месте.

Но всё это было днём. А ночью, когда её Хозяйка засыпала в своей постели, Маша любила посещать бал, на который собирались все игрушки. Балы, к сожалению, устраивались не так уж часто — всего лишь первого числа каждого месяца, но Маша каждый раз долго готовилась к этому событию и с замиранием своего кукольного сердечка ждала момента, когда вновь сможет вдоволь натанцеваться с галантными кавалерами.

Кавалеров на балу было немало, но Маше больше всех нравился Принц. Впрочем, он действительно был очень хорош собой, и неудивительно, что вокруг него всегда было полным-полно куколок, только и ждавших от Принца хоть чуточку внимания. Если же учесть, что все куколки, как на подбор, были хороши собой, то становится понятным, отчего Маша так старалась понравиться Принцу.

Да вот беда: платье у Маши было настолько простеньким и выцветшим, что бедняжке было просто стыдно появляться на балу. Не раз она убегала в самый разгар веселья, доведённая до слёз злыми насмешками красавиц. Ещё бы! Ведь они щеголяли в самых роскошных нарядах, которые только можно себе вообразить, и оттого считали себя гораздо лучше Маши, выглядевшей рядом с ними просто замарашкой.

Но однажды Принц, танцуя с недавно появившейся в их компании новенькой куклой из какой-то далёкой заморской страны, поскользнулся на огрызке яблока, упал и зашиб колено. Танцы были срочно остановлены, Конька-Горбунка немедленно отправили за Доктором Айболитом. Однако Доктор в ту злосчастную ночь находился в другой комнате и ничем не мог помочь бедняге. Игрушки окружили Принца, наперебой выражая ему своё сочувствие, но даже просто перевязать колено было нечем: вокруг не было ни клочка материи, если не считать роскошных нарядов куколок. А ушибленное колено распухало прямо на глазах.

И вдруг к Принцу подбежала Маша, до этого скромно державшаяся где-то поодаль. Растолкав столпившихся вокруг него зевак, она осмотрела колено и, недолго думая, оторвала порядочный кусок ткани от подола своего невзрачного платья, которым и перевязала Принцу ногу. Опухоль тут же стала спадать, боль прошла, и Принц потом весь остаток ночи танцевал исключительно с Машей, на зависть красивым, но глупым куколкам. А потом во всеуслышание объявил её Королевой Бала. Маша стояла рядом с Принцем, не веря своему счастью, и впервые за долгое время не стыдилась своего скромного наряда. Ведь Королевы прекрасны в любом одеянии.

К следующему балу все до единой куколки, будто сговорившись, вознамерились прибыть в стареньких, вылинявших платьях. Для этого они усиленно готовились целый месяц, валяясь в самых пыльных углах, за шкафом и за диваном. От этого они и сами как-то потускнели, утратили свой яркий пластмассовый румянец. Но Маше было всё равно. Она знала,