Андри Байелер - Антология современной швейцарской драматургии Страница 20

АНТОН. Приедет.

ЭРИКА. А если передумал.

АНТОН. Исключено. Зеельбахер хоть и сукин сын, но сукин сын надежный. Он приедет.

ЭРИКА. Что привело вас в это место.

АНТОН. В любом месте, кроме этого, я сволочь. Я не создан для жизни в городе. Если мне в трамвае нравится девушка, то я намеренно на нее не смотрю. Смотрю в сторону. И думаю при этом следующее. Она наверняка знает, что она мне нравится, и если я буду на нее смотреть, то она сочтет меня идиотом. Еще одним, как все остальные. Ведь такая девушка нравится каждому третьему. Если же я на нее смотреть не буду, то это произведет на девушку сильное впечатление. Парень как сталь. Какой-то особенный. Не смотрит на меня. Хотя отдал бы за меня свою жизнь. Это лицо я должна запомнить. Но она ничего не запоминает. И я выхожу. Баста. И я все это ненавижу. Все, что себе представляю. Но ты об этом и знать не хочешь.

ЭРИКА. Вы правы. Не хочу.

ЭРИКА. По лесу развешаны желтые листки с надписью, что охота на косуль, оленей, барсуков и прочих диких животных является преступлением.

АНТОН. И ничем иным.

ЭРИКА. Угрозы нешуточные. Охотников призывают остерегаться. Чтоб они вдруг сами не стали дичью.

АНТОН. Что было бы справедливо. Животные защитить себя не могут.

ЭРИКА. Надписи сделаны вами.

АНТОН. Мне нечего сказать.

ЭРИКА. В них полно ошибок. «Ахотник» с «а». А «дич» без мягкого знака.

АНТОН. Это своего рода послание.

ЭРИКА. Послание с плохой орфографией никто всерьез не воспримет.

АНТОН. Разве ты не понимаешь, в чем суть. Суть в призыве делать добро. Не заглушать чувства. По-твоему, это нормально — убивать беззащитных животных. Как верующая во Христа, ты не можешь этого одобрять.

ЭРИКА. Откуда вы знаете, что я верую в Христа.

АНТОН. Знаю, и все.

ЭРИКА. У моей любви к Богу целая история, но лучше бы мне ее не знать. Порой мне так хочется, чтобы кто-нибудь коснулся меня, привлек к себе, грубо, со всей силою, обнял, потому что у него тоже есть такое желание. И мне хочется верить в смертность. В то, что я исчезну, что никакого спасения не будет, что эта плоть, вот она, просто распадется в прах, а вместе с ней и то, что я есть и чем могла бы стать. Я бы не играла никакой роли, здесь было бы просто то, что здесь есть, и я была бы тем, кто я есть, Эрикой, на бензоколонке, в ночи, у Антона. И этого было бы достаточно, достаточно и для меня, и меня бы не заботило, что могло бы произойти в этом мире, кем я стану, великой ли, благородной ли, маленькой или большой. Но всего этого нет. Я всегда вижу себя маленькой, когда я великая, но вот именно сейчас я вижу себя великой, хотя сижу здесь, глухой ночью, пьяная, без моих вещей в рюкзаке, без денег, и что-то тянет меня вниз, это сила тяжести, а что-то иное, оно тянет меня вверх, и это милость.

АНТОН. В Библии сказано, что убивать нельзя.

ЭРИКА. Это относится только к людям.

АНТОН. Стало быть, у шестой заповеди есть примечание: «относится только к людям». Не знал.

ЭРИКА. Люди в этой местности всегда занимались охотой. Это часть их культуры.

АНТОН. Все они говорят, что это часть их культуры: травить дичь собаками, засесть в лабаз с фляжкой и бутербродами, с длинноствольным ружьем и прецизионным прицелом, за который они выложили половину состояния. На что-нибудь другое денег у них нет. Стоит только взглянуть на их жен. В двадцать они носят цветастые передники из полиэстера, купленные в сельпо, и в сорок щеголяют в них же. И только когда самих их кладут в гроб, то снимают с них и эти передники. Люди здесь, наверху, прямо скажу, недоразвиты. И политически, и в смысле моды. Типичные отморозки. Они ненавидят все живое, все дикое и потому залегают в лесу, чтобы палить по всему дикому и живому.

ЭРИКА. Я бы охотно выпила еще рюмку-другую. Вы напоили меня. Для вас будет китчем, если я стану утверждать, что никогда еще не была столь трезвой.

АНТОН. Естественно. Ужасным китчем.

ЭРИКА. Но ведь это правда.

АНТОН. Значит, это правдивый китч.

ЭРИКА. Антон. Мне придется с вами поругаться. Это питье, рюмка за рюмкой, меня морально разложило.

АНТОН. Мужчин такое заводит. Готовность женщин к моральному разложению.

ЭРИКА. Зеельбахер так и не приедет.

АНТОН. Приедет, наверняка приедет.

ЭРИКА. Вы вообще никому не звонили.

АНТОН. Конечно.

ЭРИКА. Зачем же было лгать.

АНТОН. Не тебе мне рассказывать о лжи. Сестра в Польше. Рак. У меня вот-вот брызнут слезы.

ЭРИКА. Я думала, иначе ты мне не поможешь.

АНТОН. Не все было ложью. Как красивы твои волосы, как заманчивы алые губы, как лучатся твои глаза, какая плавная у тебя поступь, и что от тебя исходит какое-то свечение, точно от раскаленных углей, и что в тебе должно быть нечто особенное, и что ничего подобного я еще никогда не видел. Это не ложь. Только сказал я это не Зеельбахеру, а самому себе.

ЭРИКА. Но это же китч.

АНТОН. Правдивый.

ЭРИКА. Светает. Я упускаю сейчас то, что уготовила мне судьба. Ведь я избранная. В эту минуту я должна была встретить Бога в Ченстохове. А сижу здесь и глушу водку с заправщиком. Господь уничтожит меня. Если Он еще не сделал этого. Может, геенна огненная именно здесь. Самое страшное место на свете. Прямо среди гор пахнуло паленым.

АНТОН. Перестань плакаться. Женщине в твоем возрасте сетовать на что-то. Стыдись. Лучше возьмемся за работу.

ЭРИКА. За какую работу.

АНТОН. Формулировать умеешь.

ЭРИКА. Ты о чем.

АНТОН. Литературы у меня хоть пруд пруди. Картмилл «Смерть на рассвете», Самуэльсон «Корни социального насилия», Майнерк «Человек и ружье». Выбирай. В гараже у меня ксерокс. Печатая листовки, ловишь кайф. Можно пуститься во все тяжкие, креативно. Ну, что скажешь.

ЭРИКА. Можно еще рюмку.

АНТОН. Жеманишься. Потому что мы слегка отрезаны от мира. Это только так кажется. Мы в его эпицентре, в самой гуще боя, в пучине информации. На свою тарелку я ловлю более четырехсот каналов. Постой. Есть у меня кое-что и для тебя. Со сто шестьдесят четвертого до сто девяносто третьего. Там вещают миссионеры. У каждого американского проповедника свой канал. Организация у твоих поставлена великолепно. По части пропаганды у вас есть чему поучиться. По-английски говоришь.

ЭРИКА. It’s really lovely to get drunk in the mountains[4].

АНТОН. Я говорю об идеях, Эрика. Об эффективных действиях. О сдаче охотничьих ружей в металлолом. Об обмене патронов на что-нибудь вкусное. О переработке лодена в войлок. О наблюдении за жизнью диких животных. О фотоохоте. Идеи, Эрика, это наше оружие.

ЭРИКА. Наше.

АНТОН. Твое и мое.

ЭРИКА. Мне надо в Ченстохову. Не пытайся удержать меня здесь.

АНТОН. Здесь ты можешь приносить покаяние, жить рядом со мной, блюдя воздержание. Ты станешь известной как святая с бензоколонки. Внизу, у перекрестка, стоит часовенка, ее построили для молений о жертвах ДТП. Ох, как крутые повороты прельщают мотоциклистов. Беспокоить тебя я не буду. Я и без того импотент — от выпивки. Знаешь, что это такое.

ЭРИКА. Не с луны же свалилась.

АНТОН. Если ты, как верующая, не имеешь права сожительствовать, то давай просто поженимся. Формы ради. Дело-то совсем несложное.

ЭРИКА. Меня тошнит.

АНТОН. Это от воздуха здесь, наверху. Как только ты к нему привыкнешь, так сразу поумнеешь. Кровь станет гуще, мозг плотнее. Ты начнешь познавать вещи и связи между ними. То, что прежде казалось тебе непонятным, разом объяснится само собой. Человек здесь ближе к Вселенной.

ЭРИКА. Надеюсь, запас у тебя достаточно велик. (Делает еще один глоток.)

АНТОН. Кончай наливаться. (Отбирает у нее бутылку.)

ЭРИКА. Оставь.

АНТОН. Все, завязала. Чтоб нытья я больше не слышал. За работу! Гараж переделаем в уютный кафетерий. Больших затрат это не потребует. Отдыхающие за городом любят гаражный шик. А старый автомат переоснастим на евро. Просекаешь. Где-то тут должна быть краска. Ты будешь обслуживать посетителей. Как думаешь, это не унизительно.

ЭРИКА. Только если придется носить передник.

АНТОН. Что за передник.

ЭРИКА. Как у девушек на бензоколонках. Они доходят досюда, чуть выше колен, белые, с зеленой каемочкой. И чепчик в тон, зеленый. И, конечно, коричневые эластичные чулки.