Александр Сухово-Кобылин - Свадьба Кречинского. Пьесы Страница 22

Варравин (громко). Вы сейчас и известите. (Идет в кабинет .)

В эту минуту двери кабинета размахиваются настежь; показывается князь; Парамонов ему предшествует; по канцелярии пробегает дуновение бури; вся масса чиновников снимается с своих мест и, по мере движения князя через залу, волнообразно преклоняется. Максим Кузьмич мелкими шагами спешит сзади и несколько бочит так,

что косиною своего хода изображает повиновение,

а быстротою ног – преданность. У выхода

он кланяется князю прямо в спину, затворяет за ним двери и снова принимает осанку и шаг начальника. Чиновники садятся.

Варравин (остановясь посреди залы и посмотрев на часы). Господа! Нынче праздник – можете кончить. До завтра. (Кланяется и уходит в кабинет .)

Шум. Чиновники подымаются и быстро убирают бумаги. Во все продолжение этого явления залы канцелярии постепенно пустеют. Тарелкин, Чибисов, Ибисов, Герц, Шерц, Шмерц, чиновник Омега и Шило, со шляпами в руках, составляют группу у авансцены.

Ибисов. Кандид Касторыч, едем вместе (подмаргивая). Туда…

Тарелкин. Нельзя, душа; – дело есть.

Голос Варравина (за кулисою). Тарелкин!!

Тарелкин (повертясь на каблуках). Я!! (Бежит в кабинет.)

Ибисов. А?! Каков мой Кандид!

Омега. Да! Расцвел, как маков цвет! Вот: ни состояния, ни родства, а каково: Станислава хватил.

Шерц. В коллежские советники шаркнул.

Шмерц. Двойной оклад взял.

Омега. Чем вышел, это удивление.

Чибисов. В рубашке родился, господа.

Омега. Стало, по пословице: не родись умен, а родись счастлив.

Шило. Это глупая пословица – по-моему, это по стороне бывает. Вы заметьте: вот в Англии говорится: не родись умен, а родись купец; в Италии: не родись умен, а родись певец; во Франции: не родись умен, а родись боец…

Шмерц. А у нас?

Шило. А у нас? Сами видите (указывает на дверь, где Тарелкин): не родись умен, а родись подлец.

Чибисов (с усмешкою). Изболели вы, батенька?

Шило. Изболел-с.

Ибисов. И много ведомств перешли?

Шило. В двух отказали – теперь в третьем.

Чибисов. Что же?

Шило. Откажут.

Ибисов. Ну, тогда-то как?

Шило. Хочу к купцу идти.

Чибисов. В приказчики – сальными свечами торговать.

Шило. Сальными свечами, да не сальными делами.

Чибисов (берет Ибисова под руку). Пойдем, брат, прочь. (Тихо .) С удовольствием бы повесил.

Ибисов. А я бы веревку купил.

Уходят.

Омега (подходит к Шиле и, взявши его за руку). Кастьян Кастьянович, не зудите их; они вам зло сделают; – плюньте.

Шило. Пробовал! (Заикнувшись.) Слюны не хватает…

Омега. Вы теперь куда?

Шило. Куда?! (Заикнувшись). А на мою аттическую квартиру.

Омега. Почему же аттическую?

Шило. А она (та же игра) не топленная.

Омега. Так не хотите ли ко мне – пообедаем вместе.

Шило. Хочу!.. Ведь я через день обедаю, а мне каждый день хочется.

Омега. Чудесно!.. А вы что любите?

Шило. Эва… все! Только бы костей не было… я пробовал… (Заикнувшись.) Не съешь…

Смеются, берутся под руки и уходят.

Тарелкин (выходит из кабинета, держа двумя пальцами ассигнацию, и показывает ее). Благодетель!.. Чем обрадовал; мне ее на извозчика мало. (Сует ее со злобою в портмоне.) Вот толкуют о приказном племени: зачем, говорят, это крапивное племя развели; а этому племени что? Он чай вприкуску пьет; погулять – идет в полпивную: обедать – так съест на двадцать пять копеек серебром – уж и сыт. Ну, а я-то? Аристократ-то? Ведь в полпивную не пойдешь; обедать – все-таки у Палкина; да мне другой раз на перчатки три целковых надо; выходит – петля! Я только долгами и живу, от долгов и околею… Боже мой – ну когда же такая каторга кончится? Ведь вот и тут ничего не будет, – ничего! Оберет он меня, каналья, оберет как липку; как обирал – так и оберет. Хоть бы в щель какую, в провинцию забиться; только бы мне вот Силу да Случай, да я таким бы взяточником стал, что с мертвого снял бы шкуру; право бы снял – потому нужда! Так вот что удивительно: нет вот мне ни Силы, ни Случая. (Задумывается.)

Варравин выходит из кабинета. Тарелкин.

Варравин. Что ж, вы еще не повестили?

Тарелкин. Сейчас, сейчас; ведь это вот здесь, недалеко. (Садится и пишет.) А у нас, ваше превосходительство, опять язва завелась.

Варравин. Кто такой?

Тарелкин. Вот этот Шило, что недавно поместить изволили; его выгнать надо; он мне проходу не дает.

Варравин. А вы зачем с ним вяжетесь?

Тарелкин. Помилуйте; он карбонарий, он ничего не признает. Кричит по всей канцелярии об этом деле; – ну, что же мне делать? (Выходит в прихожую.)

Варравин (один, расставляет стулья, укладывает бумаги и садится за стол Тарелкина). Удивления достойно, что это за времена настали: или умен – ну, так такая ракалия, что двух дней держать нельзя; или уж такая дрянь, что, как старая ветошь, ни на что не годен.

Тарелкин входит.

Признаться сказать, хороши и вы-то стали! Ну, на что вы годитесь? Истрепались да измотались – ни одного из вас человеком сделать нельзя. Нет, в мое время был у нас Антон Трофимыч Крек – так человек!.. Из себя был плотный, плечистый, неуклюжий, что называется худо скроен, да крепко сшит. Говорил мало; а если скажет что, точно гвоздем пришьет. Жил он довольно, а и заметить было нельзя; только раз на выходе из бани как хлыстнет его апоплексия – так только вот что сделал (кривит рот и делает гримасу), и весь тут!..

Тарелкин. Я об нем, ваше превосходительство, очень много слышал.

Варравин. То-то, слышал. А ныне что вы за чиновники? Глисты какие-то: худые да больные; скрипит да кашляет, да весь протух; руку ему пожмешь, так точно мокрую плеть какую. Нет, в наше время как, бывало, Антон Трофимыч всю пятерню тебе представит, так задумаешься. Только тебе ее сунет, а сам-то и жмет; – так как около тарантаса и ходишь. Вот так делал дело – не вам чета. Встанет в четыре часа, фукнет в кулак и сядет; да, как бык какой, так и прет. Никого не боялся, несказанное вершил, – ну и состояние оставил: домишко какой на острове, да что наличности, да что безличности. А вы что? Белоручки, перчаточники, по театрам шататься, шалберить да балагурить, а деньги чтоб силой в карман лезли… Нет, дружище, без работы не придут. Так что же выдумал: вы мне, говорит, чины-то дали, а состояния, говорит, не дали.

Тарелкин. Ваше превосходительство, я не в том смысле.

Варравин. Знаю я прежде вас, в каком вы смысле. Состояние?! – А что, вы как думаете, – оно мне даром пришло – а? По́том да кровью пришло оно мне! Голого взял меня Антон Трофимыч Крек, да и мял… и долго мял, пусто ему будь. Испил я из рук его чашу горечи; все терпел, ничем не брезгал; в чулане жил, трубки набивал, бегал и в лавочку – да! А как повесил он мне на шею Анну, так с каждого получения четыре пая положит, бывало, в черновое, да только глазами в тебя вопрет – и слов-то не было.

Парамонов (входит). Ваше превосходительство, проситель – желает видеть.

Варравин. Допусти.

Парамонов уходит.

Ступайте себе; да не подслушивайте – не надо!

Тарелкин также уходит;

Варравин окладывает себя кипами бумаг.

Варравин, уткнувшись в бумаги, пишет.

Муромский входит.

Муромский. Позвольте себя представить – ярославский помещик, капитан Муромский.

Варравин (продолжая писать). Мое почтение.

Молчание.

Муромский (несколько постоявши). Наслышан будучи о вашей справедливости, прошу принять участие.

Варравин (пишет и указывает на стул). Садитесь.

Муромский садится; молчание.

Едва ли в чем могу быть полезен.

Муромский. Благосклонный ваш взгляд всегда полезен.

Варравин (пишет). Ошибаетесь. В ведомстве нашем ход делопроизводства так устроен, что личный взгляд ничего не значит. (Поворачиваясь к Муромскому и закрывая бумаги.) Впрочем… в чем состоит просьба ваша?

Муромский (очень мягко). Вам, конечно, известно дело о похищении у меня солитера губернским секретарем Кречинским.

Варравин (помягче). Оно находится у нас на рассмотрении и несколько залежалось. Не взыщите. Дел у нас такое множество, что едва хватает сил. Со всех концов отечества нашего стекаются к нам просьбы, жалобы и как бы вопли угнетенных собратов; дела труднейшие и запутаннейшие. Внимание наше, разбиваясь на тысячи сторон, совершенно исчезает, и мы имеем сходство с Титанами, которые, сражаясь с горами, сами под их тяжестью погибают. (Оправляется с удовольствием).

Муромский. Потому-то я и стремлюсь обратить внимание ваше.

Варравин. По мере сил, сударь, по мере сил.

Муромский. Дело по существу простое, но от судопроизводства получило такую запутанность, что я даже не могу порядком вам передать…