Андрей Платонов - Том 6. Дураки на периферии Страница 25

Крашенина (во сне). Абраментов, клапана стучат!..

Мешков (пугается). А? Вы что? Абраментова нет.

Крашенина (бормочет). Он в силовой… Там экономайзер не ладит… Мешков, скажите ему.

Мешков. Сейчас… Сейчас пойду скажу… (Уходит. Затем — сразу же — появляется снаружи, в окне, и глядит оттуда внутрь комнаты).

Крашенина спокойно спит.

(Сейчас же возвращается). Сказал.

Крашенина молча спит.

(Про себя). Значит, мне пропадать в этом мире… Они и во сне все чувствуют. Ведь действительно экономайзер в котельной испорчен. Как я забыл? Как я наяву об этом ни разу не вспомнил!.. Отчего я теперь не чувствую своего ума?

Крашенина. Проснуться хочу. Разбудите меня.

Мешков (про себя). Надо заняться делом. Проснется еще и скажет: ты что сидишь, буржуазный остаток? (Хлопочет у стола, вынимает соответствующие принадлежности и пристраивается чертить).

Звонит телефон.

(Берет трубку). Слушаю… Сейчас спрошу. (Крашениной). Товарищ, товарищ… Сережа спрашивает, где двухдюймовая труба у вас.

Крашенина. В котельной, где второй бункер.

Мешков (в телефон). В котельной. (Вешает трубку. Спешно чертит что-то, с испугом оглядываясь на спящую Крашенину. Немного погодя — Крашениной, тихо). Товарищ, какого вы обо мне мнения?.. Можно я буду жить?

Крашенина молчит во сне.

Неужели я отстал, неужели я дурак?.. (Медлит). Наверное. (Подходит к спящей. Снова рассматривает ее).

Крашенина что-то тихо бормочет.

(Слушает). Шепчет чего-то во сие… У нее все будущее обеспечено, а она волнуется… Интересно, чем пахнет от особого человека? (Наклоняется, нюхает волосы Крашениной). Не то травой, не то ветром. А от меня? (Нюхает свою грудь, расстегнув рубашку). Пустяком каким-то… Я и запах потерял… Я засыхаю — мне конец…

Крашенина бормочет и смеется во сне.

(Наклоняется к ней). Что вы сказали?

Краткая пауза.

Крашенина. Отчего вы так смешны, Мешков? Я бы давно сумела умереть.

Мешков (отстраняясь, со злобой). Ах, вы так… Не беспокойтесь — у меня тоже давно все готово. Я сейчас же все совершу надлежащим образом… (Суетится: рыщет по вещам, достает из-под матраца листик бумаги, читает его). Вот оно — мое милое. (Читает вслух). «Убитая горем двоюродная сестра с глубоким душевным прискорбием извещает всех родных и знакомых о своевременной кончине…» (В сторону Крашениной). Теперь вы поняли?

Крашенина мелко смеется во сне.

А вы думали, я уже ничто. Нет, подружка дорогая, — я организационно подготовился… Организационно! Не беспокойтесь, не беспокойтесь — у меня все предусмотрено: за телефон уплачено за год вперед, номер записан, деньги за объявление — в особом конверте сложены… (С вызовом, Крашениной). Пожалуйста. (Берет трубку телефона, говорит веско и твердо). Дайте мне срочно нумер 4-81… Благодарю. Главная контора газеты?.. Мне нужно сдать экстренное объявление о смерти… Что вы говорите?.. Нет — о моей смерти… Почему нельзя?? Можно?.. Так примите, пожалуйста, по телефону… Деньги?.. Деньги я завтра утром пришлю… Как?.. Да это верно, что умру… Так как же быть-то? А сейчас нельзя прийти?.. Поздно?.. Ну, хорошо, я завтра утром принесу. (Вешает трубку. Крашениной). Вот вам и все, сударыня.

Крашенина спокойно спит.

(Аккуратно свертывает свою бумажку с объявлением о смерти, прячет ее за телефон и довольно, умиротворенно улыбается. Затем подходит к Крашениной и, чуть склонившись, взяв свои руки назад, пристально следит за ее сном и дыханием).

Пауза.

Бьют молота на заводе. Одновременно без стука отворяется дверь. Осторожно, злонамеренно входит Крашенин — муж. Он останавливается позади Мешкова и бдительно наблюдает его и спящую жену.

Крашенин. Спасибо тебе, жена… Две ночи я ждал тебя, сволочь.

Мешков (в испуге оборачивается). Здравствуйте, товарищ.

Крашенин (жене — в сдержанном исступлении). Я думал — ты правда работаешь. А ты — на постели. Ты с пожилым живешь… (Бросается на Крашенину и, не совершая ничего, наклоняется и плачет).

Мешков. Она уморилась, товарищ.

Крашенина молча встает и садится на кровати с закрытыми глазами.

Крашенин. Оля! Ты забыла меня, девочка? Я ведь твой Коля… Ах ты так — прочь от меня, сука! Докажи мне, что ты любишь меня одного на свете! Ведь терпенья нету — душа в груди болит!

Крашенина открывает глаза. Входит Абраментов.

Докажи сейчас же!.. Иль я для тебя обезличкой стал? (Пытается рвать на Крашениной платье).

Абраментов хватает Крашенина, приподнимает его и сокрушающе швыряет всего человека в угол комнаты — в хаос вещей; вещи заваливают Крашенина. Крашенина встает на ноги.

Абраментов. Кто это был?

Крашенина. Мой муж.

Абраментов. Простите меня, ради бога.

Крашенина. Ничего. Я давно от него вся в шишках и синяках…

Мешков (в недоумении). А я думал — новый человек весь чистый…

Гудок на заводе. Все слушают.

Крашенина. Моя смена… (Абраментову). Скажите, выполнила ночная свой встречный? Хватило воздуха котельной и молотам?

Абраментов. Так точно. Бригады гнали механизмы с перегревом — и ночь опередила день.

Крашенина. Как хорошо… Ну, до свидания, сейчас я вас сменяю. (Уходит).

Крашенин (вставая из хаоса вещей). Вы сейчас будете заявление на меня писать? Или — нет?!

Действие второе

Пульт — центральное устройство по распределению тока силовой электроустановки. Это примерно наклонный к зрителю стол, покрытый темным блестящим лаком, либо — мраморная доска. В пульт вделаны разноцветные лампы, (красные, синие, желтые, белые); около каждой группы ламп — градуированный разрез, в котором ходит стрелка. На вертикальной плоскости пульта, обращенной к зрителю, — контактное автоматическое управление: ряды рукояток и штурвальных колес. Над пультом — три громадных циферблата и одна большая красная лампа. Перед пультом — круглый стул, который бывает у пианистов. На правой стороне пульта — серия телефонов. Позади пульта — металлическая башенка, устроенная из небольших балок; внизу башни видны резервуары масляных выключателей, вверху блестят медные шины контактов. Внутренность башенки покрыта проводами и различными деталями. Вся башенка видна зрителю насквозь. Над пультом — рупор радио.

В начале действия лампы на пульте не горят, стрелки всех циферблатов и градуированных шкал покоятся на нулях. Занавес поднимается.

На пульт всходит по ступенькам инженер Жмяков, диспетчер энергетики, радостный человек средних лет. Он поет «Посмотри, как дивно море» и глядит на свои часы на руке. Берет телефонную трубку.

Жмяков. Котельная, котельная, котельная… Ты жива еще, матушка?.. Как у тебя водичка, кипит?.. Ага… Уголь, говорите, не горит? Ага… Отчего же он не горит-то? Советская власть, наверное, виновата?.. Нет?.. А кто же? Значит, вам порох надо давать! А вода-то цела у вас? Может, и вода засохла?.. (Глядит на часы, кладет трубку. Берет другую трубку). Это вы, девушка?.. Дайте мне, пожалуйста, первую сквозную ударную… Да… А вы поищите по цехам бригадира… Распопова, да, а можно и Пужакова, Петра Митрофановича, кто вам больше нравится… Никто не нравится?.. Ну что ж, рабочий класс крайне сожалеет… Ожидаю вашего сигнала. (Кладет трубку, берет другую). Машинный?.. Говорю я… Я говорю… Ну я, конечно, — пора по тембру различать… Готовьте турбогенератор на перегрузку, держите дизель в резерве на оборотах. Алеше привет, поклон всему машинному. (Кладет трубку. Смотрит на часы).

Звонок одного из телефонов.

(Берет трубку). Я!.. Кто?.. Здравствуйте, Петр Митрофанович… Вот что: сегодня уголь нас обратился в несгораемое вещество… В империализме даже дрова горят, а у нас такая особая точка, что все гаснет. Нельзя ли тебе с бригадой сегодня побыть немного в котельной?.. Да! А то не вывезем… Пар посадят — вот что. (Глядит на часы). Скорее, Петр Митрофанович, скорее, дорогой… Проверьте воздушный экономайзер, дутье на полный форс, хорошую шуровку топкам и прохладный душ кочегарам, — до свиданья, дорогой, до свиданья — у меня сигнал.