Алексей Арбузов - Годы странствий Страница 3

В сад входят Доронин и Кузя.

Лаврухин. Пришли, пропавшие люди?

На террасе показывается Ольга, она переоделась по-домашнему.

Знакомься, Ольга, это наши бывшие студенты, кончили этой весной и оставлены в аспирантуре, Олег Доронин и Кузя.

Д о р о н и н (жмет руку Ольге). Отстал от событий, Мишенька. На будущей неделе мы с Кузей уезжаем в Нарьян-Мар. Хочу видеть плоды своих трудов, черт возьми! У меня душа практика, а не исследователя!

Кузя (с азартом). Да, нам интересно иметь дело с людьми, а не с колбами, пробирками и прочим!

Ведерников. Все вздор! По мне в тысячу раз важнее узнать причины и следствия болезни, постичь то, чего никто не знал до меня. В конце концов, настоящая медицина еще не начиналась!

Кузя. Уж не с тебя ли она начнется, Ведерников?

Ведерников. Почему бы и нет? Перед собой надо ставить крупные задачи. А скромность неудачникам, она их здорово украшает. Нет, если говорить серьезно, я мечтаю вот о чем: стать микробиологом и поступить в Экспериментальный институт. Должен же хоть кто-нибудь из нашего выпуска туда попасть! (Весело.) Так вот – пусть это буду я!

Павлик. Ну, Экспериментальный институт это, конечно, не для меня, а вот из Москвы уезжать бы не хотелось; все-таки здесь МХАТ, Третьяковка, консерватория.

Лаврухин. Ну что ты за травоядное существо, Павлушка! Нет, главное в жизни должно быть одно, а все остальное следует этому подчинять, друг.

Ведерников. Одно? Но ведь и жизнь одна. Неужели тебя не мучают искушения, Михаил? А вот я ночью просыпаюсь, и мне вдруг страшно от мысли, что я уже никогда не буду геологом, журналистом, актером, летчиком. А ведь я обо всем этом мечтал когда-то! И вот я придумываю себе разные судьбы, сочиняю небылицы. Сегодня, например, соврал одной особе, что я летчик. Но ведь я мог быть этим летчиком? Мог! И все-таки никогда им не буду. Никогда, понимаешь, Миша? (Пауза.)

Кузя. Ох, братцы, милые вы мои, до чего хорошим человеком быть хочется!

Все засмеялись.

Ведерников. На кого ты меня оставляешь? О Кузя, Кузя.

Д о р о н и н. А ну-ка, господин Буслаев, сколько раз ты признавался Kузе в любви? Ответствуй.

Ведерников. Всего два раза.

Д о р о н и н. Почему так мало?

Ведерников. Она не в моем вкусе.

Кузя. Ах, так? Ну, трепещи за свою подлую жизнь, несчастный!

Ведерников. Кузя, ты забываешь, что я чемпион «Медика» по боксу в среднем весе.

Кузя. Смерть ему!

Вооружившись гитарой, Кузя бегает за Ведерниковым, тот прячется от нее за деревьями; суматоха.

Лаврухин (подходит к Ольге). Что ты, Ольга?

Ольга. Мне очень хорошо сегодня. Я почему-то счастлива. Очень. (Крепко жмет ему руку.) Милый Миша.

Галина (почти про себя). Вот тебе и раз. Вот тебе и два.

Люся (Ведерникову). Ты в самом деле ей признавался?

Ведерников. Кузе? Да. Только она не поверила. Она умная.

Павлик. Внимание, прошу к столу! Правда, с закусками у нас не богато, но, как говорит Кузя, налетайте, братцы!

В саду появляется Прохожий. Сказать про него, что он весел – значило бы ничего не сказать. Шляпа его окончательно съехала за затылок.

Прохожий (с решительностью). Ну, вот что, довольно скрывать Гусева! Говорите, куда вы его дели? (Увидев Ведерникова.) Шура, голубчик. Что же ты меня оставил одного?

Ведерников. Ничего, мы снова вместе, Аркаша.

Люся. Это твой друг?

Ведерников. Да. Мы только что с ним познакомились. В буфете.

Прохожий. Я был на Малой Красной. Меня прогнали оттуда. Сказали, что я хулиган. (Оскорбленный, опускается на скамейку.) Крышка, Гусева больше не найти.

Ведерников. Я не понимаю, зачем тебе Гусев! А ну, что у тебя в портфеле? Ого! Забудь Гусева, Аркаша, и ставь бутылки на стол.

Прохожий (извлекая из портфеля бутылки и закуску). Шура, друг! (Обращаясь к остальным.) Аркадий Липский, инженер общественного питания.

Ведерников (гладит его по голове). Смотри какой умница. Так сказать, тамада, с высшим образованием. Идем к столу, будешь править бал, солнышко.

Все с шумом рассаживаются.

Люся (вскрикивает). Ой, Олег Павлович, Ольга Петровна, да зачем же вы за один стакан держитесь? Быть вам мужем и женой. В Сибири такое поверье есть, ей-богу.

Д о р о н и н. А вдруг это когда-нибудь и сбудется, а, Ольга Петровна?

Кузя. Протестую. Решительно!

Лаврухин. Я тоже!

Все смеются.

Прохожий. Лично я каждому холостому завидую.

Д о р о н и н. Почему?

Прохожий. Потому что он завтра же может жениться. Тогда как мы, женатые люди, к сожалению, лишены такой прелестной возможности.

Ведерников (налив стаканчик вина, подходит к Ольге). Милая девушка Ольга Петровна, вот вы сели рядом с Мишей. Не будем это считать случайностью, идет? Разрешите же вас поздравить с этим удачным соседством. Михей замечательный парень; все мы рядом с ним ни черта не стоим.

Лаврухин (весело). Перестань конфузить, Александр.

Ведерников. Я пью за ваше счастье, Оленька!

Ольга (негромко). Спасибо! (Чокается с Ведерниковым.)

Прохожий (неожиданно). Правильно, за Ниночку!

Ведерников. Аркаша, я тебя поставлю в угол.

Д о р о н и н. Друзья, братцы мои, через несколько дней мы с Кузей уезжаем. Что нас ждет в незнакомом краю, и увидимся ли мы с вами когда-нибудь, кто знает. Но мне кажется почему-то, что сегодняшний вечер никто из нас не забудет. Бывают такие дни – и помнишь о них всю жизнь. Но ведь ничего не случилось нынче, правда? А может быть, мы все прощаемся с юностью сегодня?

Все замолчали, стало очень тихо.

Слышите, где-то далеко поют, идет поезд на Москву, а над нами полное звезд августовское небо, и вот, уже луна взошла над лесом. И нам чуточку страшно, словно мы стоим на самом пороге будущего. А что там, впереди? Кто знает!

Май 1939 года.

Небольшая квартира в поселке Сокол, скорее, впрочем, похожая на дачу, чем на городскую квартиру. Десятый час вечера. В кресле сидит Ольга, она читает книгу, делая на полях пометки. На подоконнике, попыхивая трубкой, расположился Лаврухин.

Лаврухин. Жарко. Ночью гроза будет. (Помолчав.) У тебя какой экзамен завтра?

Ольга. Зоология. (Отрывается от книги.) Удивительно. Еще две недели – и я на третьем курсе. Не верится!

Из коридора слышен голос тети Таси: «Миша, Миша!» Затем входит и она сама, маленького роста, белокурая, совсем не седая. Она плохо слышит и почти ослепла, однако двигается быстро и уверенно, видимо, отлично ориентируясь в знакомой обстановке.

Тетя Тася. Миша, ну что же ты тут сидишь? Опять со двора на кухню явилась эта ужасная собака. Я убеждала ее уйти, но она меня решительно не слушает. Пожалуйста, выпроводи ее на двор, и пусть она больше никогда не приходит.

Лаврухин (улыбаясь). Ладно, я ей скажу. (Уходит.)

Тетя Тася. К нам на кухню постоянно являются разные животные. Вчера, например, пришел совершенно незнакомый петух. По-моему, с этим явлением необходимо как-то бороться, починить калитку, во всяком случае.

Лаврухин (возвращается). Пес удалился, Настасья Владимировна.

Тетя Тася. Прекрасно. Только не садись на подоконник с ногами, Миша, это неприлично. (Помолчав.) Десятый час, а Нины еще нет. Странно. Да, больше всего меня поражает в Нине ее удивительная серьезность. Восемнадцать лет – и ни одного увлечения. Когда я служила в Саратове, у нас за кулисами висел плакат: «Поменьше темперамента в жизни, побольше его на сцене». Это так верно! К сожалению, я не всегда придерживалась этого правила.

Ольга (помолчав). Я слышала, у Ивана Степановича в Экспериментальном институте освободилось место старшего ассистента?

Лаврухин (глядя в окно). Да.

Ольга. Знаешь, я почему-то уверена, что он выберет Шуру Ведерникова. (Смутилась.) Он ведь мечтал об этом.

Лаврухин (улыбнулся). У нас в аспирантуре многие об этом мечтали.

Из сада на веранду поднимается Галина.

Галина. А я к вам. Не поздно? Вдруг такая тоска напала! И, как нарочно, вечер нынче душный, майский. Вся Москва черемухой пахнет. Я совсем одурела.