Людмила Улицкая - Русское варенье Страница 3

МАРИЯ ЯКОВЛЕВНА. А меня интересует! Потому что я тридцать лет с вами живу ради моего брата! Уже пятнадцать лет, как он ушел от нас, а я все живу с вами… в память Николая… Потому что в доме никто, буквально ни один человек не знает, сколько стоит килограмм кофе! Я стала домработницей! Я потеряла профессию, я не выслужила пенсию… всю жизнь я служу вашей семье, и вы мне говорите, что сумма большая… У меня есть записи… Все расходы… (Вскакивает.) Ой, кофе убежал! (Ставит кофейник на стол.) Пожалуйста! Кофе. Пожалуйста! Сливки! (Плачет.)

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Боже мой, Маканя! Умоляю вас! Какие записи? Как вы можете произносить такие ужасные слова? Причем тут домработница? Мы всегда держали домработницу, пока вас не было! Вы же сами так решили! Вы меня совершенно неправильно поняли. Простите меня, я вовсе не хотела… и в мыслях не держала вас обидеть.

МАРИЯ ЯКОВЛЕВНА. Покойный брат Николай… пригласил меня… я дала ему слово, что…

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Мария Яковлевна! Простите, если я вас обидела. Я устала смертельно.

Я спала сегодня два часа, и я работаю… я единственная, кто в нашей семье работает.

МАРИЯ ЯКОВЛЕВНА. Вот, вот, вот именно! А я что, не работаю?

Далее женщины говорят одновременно.

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Я перевожу как машина… Сотни книг, сотни! Я переводила с французского, с итальянского, даже с испанского, которого совершенно не знала! Спасибо, Дюдя помогал! Я переводила детективы, справочники, учебники, пособия, инструкции, приложения, положения… А теперь я вынуждена переводить на английский! Вы думаете, это просто? Я всегда содержала семью! И при покойном Николае содержала!

МАРИЯ ЯКОВЛЕВНА. Ростик первый год болел животом, а у Лели был диатез… То в череде, то в ромашке… Бутылочки я всегда стерилизовала! И пеленки с двух сторон… Хорошо еще, были продуктовые заказы у брата Николая в Институте марксизма-ленинизма…

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Еще студенткой я давала уроки! Всю жизнь частные уроки!

МАРИЯ ЯКОВЛЕВНА. В закрытом распределителе…

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Я не успевала выучить язык и уже давала уроки! Три рубля в час! В будние дни по вечерам, а в воскресенье с утра до вечера!

МАРИЯ ЯКОВЛЕВНА….прекрасные были продукты… Сырокопченая колбаса, осетрина, шоколад «Красный Октябрь»… А какие ангины были у Вавочки! А Лизочкины запоры! Она же по пять дней не садилась на горшок! Какие деньги?

Пауза. Диалог продолжается.

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Маканя! С вами невозможно разговаривать! Никакой логики. Я о деньгах вообще ни слова не говорила. Я говорю только о работе. В нашей семье никого никогда деньги не интересовали!

МАРИЯ ЯКОВЛЕВНА. Брата Николая действительно деньги не интересовали! Он писал исследования о Марксе, об Энгельсе, о Лассале, о Каутском… И куда теперь все? Пропало! И ни наград, ни премий! Все ради блага страны!

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Когда папа получил Сталинскую премию, он даже не знал, что за нее полагается сто тысяч рублей! Потому что Лепехины всегда были работники – отец, дед, прадед! Все трудились от зари до зари. А теперь… я живу в семье, где никто не хочет трудиться. Один Ростислав трудится. А девочки… Одна молится, вторая принимает позы… А Лизочка совсем не занимается… Как она сессию сдаст?

МАРИЯ ЯКОВЛЕВНА. Ну и что, молится? Не пьет, не курит! Может, она верующая, чего ж ей не помолиться? Хотя я лично этого не понимаю. А вот брат Николай… не знаю, как бы он это пережил. А Леля ищет работу! Хорошая работа на дороге не валяется! Не на телеграф же ей идти с тремя языками?

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Кофе остыл…

Мария Яковлевна снова ставит кофейник на огонь.

МАРИЯ ЯКОВЛЕВНА. Я что скажу? Брат Николай преподавал диалектический материализм и всегда говорил, что диалектика – мать всех наук! А диалектика в том и заключается, что все в развитии… что вчера было хорошо, то сегодня плохо…. Что сегодня хорошо, завтра опять плохо… Все в развитии… Все хуже и хуже… Кофе убежал! Но не весь!

Мария Яковлевна наливает кофе и ставит чашку перед Натальей Ивановной. Обе устали – заряд кончился. Пауза.

Обе пьют кофе.

НАТАЛЬЯ И ВАНОВНА. А Лиза все-таки очень мало работает… Когда я училась в университете, буквально от стола не отходила.

Входит Константин. Кивает. Пьет воду из-под крана.

Зажигает свет. Открывает холодильник.

МАРИЯ ЯКОВЛЕВНА. Осторожно с дверкой! Она плохо захлопывается!

Константин достает круг колбасы, отрезает от него кусок, потом с грохотом захлопывает холодильник. Жуя, подходит к компьютеру, садится, надевает наушники.

МАРИЯ ЯКОВЛЕВНА. Не здоровается.

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Не обращайте внимания.

МАРИЯ ЯКОВЛЕВНА. Не могу привыкнуть.

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. За восемь лет могли бы и привыкнуть.

МАРИЯ ЯКОВЛЕВНА. Чего Леля в нем нашла?

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. И за восемь лет ни одного дня не работал. Музыкант!

Константин снимает наушники, звучит агрессивная барабанная атака. Наталья Ивановна и Мария Яковлевна продолжают говорить, их не слышно. Они как будто примиряются. Наталья Ивановна встает из-за стола, они обнимаются, целуются. В этот миг гаснет свет. Музыка обрывается.

КОНСТАНТИН. Гвоздец!

НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА, МАРИЯ ЯКОВЛЕВНА (хором, укоризненно). Константин!

Наталья Ивановна уходит. Открывается дверь – Елена и Семен с вантузом. Слышен благовест.

КОНСТАНТИН. Все пропало! Опять!

ЕЛЕНА. Не убивайся так, Костик! Еще не все… Вот, Маканя, привела к тебе Семена. Там в конторе на него очередь стоит!

МАРИЯ ЯКОВЛЕВНА. Спасибо, Семен. Мы вам очень благодарны. Не знаю, что бы мы без вас делали!

КОНСТАНТИН. Проклятое электричество…

СЕМЕН. Что всегда, то бы и делали… Восемь заявочек с утра, это точно. Но я говорю – Лепехины у меня в первую голову. Всем говорю. Ну, чего там? (Подходит к уборной.) Ой-ей-ей!

Бульканье, звяканье инструментов, пробивается стрекот пишущей машинки, трели мобильного телефона. Звонит и второй телефон – городской. Елена снимает трубку.

ЕЛЕНА. Да, привет, Сонечка! Нет, мы в городе давно не живем. Городская квартира сдана. Да, англичанин живет. Нет, совершенно не милый. Крыса старая. Чем-то торгует. Нет, нет. Этим Ростислав занимается. Это какой-то его знакомый, братец нам жильца нашел. Спасибо, Сонечка. Нет, испанского я не знаю. Нет, я бы с итальянским не хотела, ну, я забыла уже. С французским – пожалуйста. Можно английский. Сколько? Ты смеешься? Каждый день отсюда тащиться в город за такие деньги? Ну, спасибо, конечно, что вспомнила, но это просто никакое предложение. Совсем никакое… Пока. Спасибо, что позвонила. (Марии Яковлевне) Работу предложили. За пятьсот долларов сидеть в конторе пять дней в неделю с десяти до шести… Перекладывать бумажки и отвечать на телефонные звонки…

Елена вынимает пульверизатор с духами, брызгает на руки, нюхает. Константин принимает позу дерева и замирает.

МАРИЯ ЯКОВЛЕВНА. Ты отказалась?

ЕЛЕНА. Угу… Вообще-то им нужен итальянский и испанский…

МАРИЯ ЯКОВЛЕВНА. Странно. Испанский – совсем уж лишний язык.

ЕЛЕНА. У нас только Дюдя знает испанский. И мама немного. Да хоть бы и знала – не за пятьсот же долларов…

МАРИЯ ЯКОВЛЕВНА. Наверное, ты права… Когда я работала в профсоюзах, давали контрамарки в театр, бесплатные путевки…

ЕЛЕНА. Труд без поэзии, без мысли… Ужасно надоела эта проклятая дачная жизнь. Здесь на работу невозможно устроиться… Пора кончать.

МАРИЯ ЯКОВЛЕВНА. Ты хочешь, чтобы мы опять переехали в Москву?

ЕЛЕНА. Нет. В Москву не хочу. Я хочу в Париж…

КОНСТАНТИН (не меняя позы). В Китай… Или в Индию…

По лестнице спускается Лиза с мобильным телефоном в одной руке и плиткой шоколада в другой.

ЛИЗА. Париж – грязный вонючий город! Весь в собачьем дерьме. Французы твои – надутые скупердяи... И Париж твой – дешевка и показуха… Самый фальшивый город на свете. (Набирает номер.) Вера? Новый оператор? Хорошо. Восемнадцать двадцать два. Ближайшие два часа не соединяйте. Нет, только кредитные карточки.

ЕЛЕНА. То ли дело твой Амстердам, да?

ЛИЗА. Да уж конечно, Амстердам повыше стоит… дерьмового твоего Парижа…

КОНСТАНТИН (все еще в позе дерева). В Индию! Всем надо в Индию! В ашрам!

МАРИЯ Яковлевна (замечает шоколад). Лизочка, воздержись!

Раздается грохот, появляется Семен с разбитым бачком. Мария Яковлевна отрывается от огромной миски, в которой что-то размешивает. Снова включается электричество. Константин надевает наушники, кивает в такт неслышимой музыке. Потом, не снимая наушников, идет к холодильнику, снова достает круг колбасы, отрезает большой кусок, жует. Садится за свой стол.

СЕМЕН. А по мне, Франкфурт всего лучше. Я там три года на заработках был… Вообще-то за границей давно уже все в полной комплекции… В Германии с питанием лучше всего мне понравилось. Да и климата нашего не могу одобрить… Конец апреля, а холод собачий… А у них там все цветет, пахнет… тьфу! (Ставит на стол две половины сломанного бачка.) Все, Мария Яковлевна! Гвоздец!