Уильям Гибсон - Понедельник после чуда Страница 3

АННИ. Давайте переменим тему, а?

ДЖОН. Нет! Нет! Давайте же хоть раз обсудим все трезво, умно, рационально!

АННИ. Все! Мы переменили тему, и теперь наш милый доктор расскажет всем нам, что он видел в лесу этим утром.

ЭД. Ничего особенного этим утром я не видел.

ДЖОН. Вот уж поистине — восхитительная тема! Что я видел этим утром… Но не могли бы мы вернуться к более актуальной теме, например, что я вижу и слышу в это утро? (АННИ). И все-таки?!

ХЭЛЕН. Я расскажу о том, что видел доктор по дороге к нам в лесу… Солнце вставало позади темных мрачных дремлющих холмов, медленно выкатывалось волшебное золотое колесо… И, разбуженные солнцем, нехотя просыпались птицы… И, увидев волшебное колесо, начинали петь — волшебную песню без слов… Не говорите так, доктор, — ничего особенного вы не видели…

ЭД. Потрясающе. Успела еще и две партии у меня выиграть, и колесо увидеть, и песню услышать… Ну, Хэлен… Тебя надо пить, как лекарство! Тонизирующее! Две капли в день натощак — и бодр весь день!

ДЖОН. Как она может все это… знать? Непостижимо!

ЭД. Постижимо… И гениальность этой девочки в том, что она видит и слышит то, где мы попросту бессильны…

ДЖОН. Доктор! Доктор! Будьте же вы разумны: гениальность этой девочки в ее учительнице! Все благодаря ей! Только ей! И без нее… (Сразу торопливо). Мы просто обязаны обо всем этом рассказать людям! Об этом должны знать все! Нельзя это утаивать в своем крохотном мирке, ее опыт, ее метод должны стать достоянием всех, кто в этом нуждается.

ЭД. Джон абсолютно прав, дорогая! Это долг перед людьми.

АННИ. И пальцем не пошевелю! И не подумаю! Все!

ДЖОН. Не все! В конце концов, это ваш долг перед другими учителями, что бьются над этими же бедами поодиночке! Помогите им!

ЭД. Да, Анни, это необходимо сделать ради тысяч других несчастных детей. Слепых, глухих…

ДЖОН (подхватывая). Всех жертв нашего идиотского традиционного обучения! Дайте им ваш метод! Ваш опыт? Дайте!

АННИ. Я уже сказала. И больше ни слова об этом! (С силой бросает тарелку на пол, демонстративно поворачивается, уходит.)

Только лишь ХЭЛЕН остается как бы безучастной ко всему происходящему: она спокойна, светла. Улыбается.

ХЭЛЕН (негромко). С ней это случается… Время от времени…

Медленно гаснет свет, ДЖОН идет следом за АННИ к бельевым веревкам.

ДЖОН. У вас жуткий характер! Вы не просто упрямы… Вы… Только бы поперек течения… Случись вам тонуть, я стану искать вас в верховье…

АННИ. Обойдусь без вашей помощи! Убирайтесь!

ДЖОН. Почему вы не хотите разговаривать со мной? Почему?

АННИ. Вы еще слишком молоды.

ДЖОН. Ну и что?! Вы-то чего так взбешены?

АННИ. Я? Вовсе нет.

ДЖОН. Нет?

АННИ. Конечно, нет! Просто у меня уже нет никаких сил слушать о гениальности, опорой и фундаментом которой являюсь… я. Ну сколько можно быть опорой и фундаментом?! Тем более — гениальности! Ненавижу это слово!

ДЖОН. Я только лишь процитировал вашего доброго доктора… Выслушайте меня, прощу вас! Главы, написанные Хэлен, очаровательны своей наивностью, чистотой, однако ваши записки — клянусь, это выдающийся вклад в современную педагогику! И хватит быть такой чертовски скромной!

АННИ. Да — скромной, и только такой!

ДЖОН. Ну правда — достаточно… Походили в скромницах и хватит. Теперь мой долг рассказать всем именно о вашем вкладе. О том, что сделали и делаете — вы! И все, что я знаю…

АННИ (перебивает). А сколько вам еще неведомо… Это, право, еще одна книга.

ДЖОН. Ну так расскажите! Я готов написать и другую.

Пауза.

АННИ. Я была никем до встречи с Хэлен. И все это — только любовь, захлестнувшая меня… Что еще может даровать этот мир?! Ее семья… Они долго не хотели оставить нас в покое… Знаете ли вы, что ее родной отец хотел показывать Хэлен за деньги?

ДЖОН. Не может быть.

АННИ. Может. Известность. Деньги. Слава. Это будоражит, толкает к безумным поступкам. Учителя из Перкинса настолько завидовали нам, что пошли на унизительный для нас экзамен, обвиняли нас с Хэлен бог знает в каких грехах… В Кембридже к ней вообще относились как к некоему собственному достижению, этакому неодушевленному предмету, символизирующему небывалый успех и еще более небывалые перспективы… А меня — просто вышвырнули вон оттуда, чтобы не мешалась… Я только и делаю, что пытаюсь уберечь Хэлен от все новых и новых поклонников, которым, в сущности, до нее самой нет дела… Я смертельно устала от славы…

ДЖОН. И немножко — от зависти?

АННИ. И это тоже… Пятнадцать лет находиться в тени ее популярности… И прибавьте к этому пятнадцать лет гробовой тишины. Молчания. Ну что, не складывается образ ангела во плоти? Я такой и не была и не буду, я говорю и делаю то, что думаю, и то, что хочу, потому меня так не любят люди… Вы убеждены, что я просто до патологии скромна?! А известно ли вам, как я жадно и настойчиво добивалась успеха? Я ведь постоянно находилась с ней рядом: в классе, переводя каждое слово, произносимое этими выученными идиотами, на всех занятиях, всех и всегда! Вы не найдете в нашей стране и десятка учителей, кто бы столько сил отдавал этому неимоверно трудному делу… Хотя я великодушно оставляю дверь открытой для остальных девяти…

ДЖОН. Вот про все это я и хотел написать в своей книге.

АННИ. Да что вам далась эта книга? Чему она поможет?

ДЖОН. Она принесет успех и славу нам обоим, между прочим, я тоже тщеславен и еще больше вас.

АННИ. Не равняйте меня с собой. Все, что я из себя представляю в настоящий момент, — тридцати шестилетняя женщина…

ДЖОН. Тридцать семь.

АННИ. Тридцать шесть. До вторника.

ДЖОН. А ведете себя точно дитя.

АННИ. Я никогда не была ребенком… Мое детство прошло там, где с трудом выживают взрослые…

Пауза.

Я никогда не учила Хэлен, просто именно благодаря ей я сделалась впервые в жизни ребенком… Ее детство стало и моим… Это — чудо! И всякий раз я сознавала, что, давая ей почувствовать жизнь, ощутить свет, я давала жизнь и самой себе…

ДЖОН. Но этого недостаточно.

АННИ (понимая, о чем он). Не вполне достаточно — я бы сказала так… (Она неожиданно поворачивается, собираясь уйти, но он хватает ее за локоть. АННИ пытается высвободиться). Пойдемте! Слышите — пойдемте!

ДЖОН. Нет.

АННИ. Пойдемте! Ну — идем же!

Он еще сильнее сжимает ее руку, она еще сильнее пытается высвободиться.

ДЖОН. Чтобы чувствовать жизнь настоящей, необходим мужчина, который… (Он не договаривает, потому что АННИ резко и неожиданно бьет его коленом в пах, он буквально взвывает от боли, опускается на колени).

АННИ (опускается рядом). Вам плохо?

ДЖОН (судорожно глотая воздух). Вы оскорбляете меня при посторонних, публично презираете меня при всех, но этого вам мало, вы еще кастрируете меня наедине… Как все это надлежит понимать?

АННИ. Сама не знаю.

ДЖОН. Все! Я отступаю! Сдаюсь!

АННИ. Ничего подобного со мной раньше не случалось. (Она целует его в губы, замирает в ожидании ответного поцелуя).

ДЖОН. Интересно, кто вас учил целоваться?

АННИ. Разве непонятно — никто.

Они целуются, АННИ явно ошеломлена.

А вас кто выучил этому?

ДЖОН. Гарвард.

АННИ. Гарвард и здесь не подкачал. Заслуженная репутация…

Снова целуются.

Ну что за чудо этот Гарвард!..

Медленно гаснет свет.

Прошло несколько месяцев.

Свет постепенно освещает сцену. ХЭЛЕН, закутанная в теплую шаль, устроилась в кресле-качалке с книгой. Она читает ее как обычно — кончиками пальцев. Звучит музыка.

Входит ДЖОН с большим конвертом в руках.

ДЖОН. Анни?

АННИ (сверху). Я сейчас, сейчас.

ДЖОН (кричит ей наверх). Я принес гранки. (Он высыпает содержимое конверта прямо на пол, снимает пиджак, бросает его на стул, опускается на колени, рассматривает гранки. Потом вдруг резко поднимается, молча смотрит на ХЭЛЕН и идет к ней. Берет ее за руку).

ХЭЛЕН (улыбается). Джон, милый! (Она подносит его руку к губам).