Максим Горький - Дети Страница 3

Кичкин (задыхаясь). Нет, читай вслух!

Зобнин. Чудак… да я же прочитаю!

Типунов. Погоди, Костя…

Старуха (ноет). Ой, голубчики, разорвёте вы…

Зобнин. Костя – прочитай…

Кичкин. Кум – бери…

Зобнин. Тарасьевна, дура! На кого прошение?

Кичкин. Ага-а? На кого-о?

Старуха. По случаю… пропажи, батюшка… зятёк-от мой…

Типунов. Костя – да ты, давай, вместе прочитаем!

Кичкин. Кум – держи!

Зобнин. Чёрт тебя принёс, старая лошадь…

Костя. Да будет вам! Что такое?

Старуха. Батюшки – не порвите!

(Все тесно окружили чтецов. Евстигнейка осторожно пробирается вдоль стены и – никем не замеченный – исчезает в уборной.)

Типунов (читает). «Его сиятельству, светлейшему»…

Костя. «Покровителю сирых»… это не надо! «Имею честь известить…»

Зобнин. Да вы один который-нибудь…

Типунов (читает). «Зять мой, Кирилл Вараксин, вот уже четыре года находится в безвестном отлучении от жены, дочери моей…»

Костя (успокоительно). Это пустяки какие-то!

Типунов (читает). «И жизни своей, может быть, решился…» Это не касается Мокей Антоныча!

Кичкин. До конца – не касается? Верно?

Типунов. До конца! Тут – о пропаже зятя.

Кичкин (ворчит). А может, Мокей прикосновенен и к этой пропаже?

Зобнин (радостно). Что же ты, старушка, а? Как же ты это, а?

Старуха. Да ведь, батюшка ты мой, дочка теперь не то вдова, не то – замужняя… как это понимать?

Кичкин (Типунову). А я думал – на него прошение, на Мокея! Обрадовался было…

Типунов. А ты – погоди! Ты – потерпи!

Зобнин (старухе). На тебе гривенничек и – иди с богом! Иди спокойно!

Старуха. Может – он разрешил бы ей?

Зобнин. Теперь – мне некогда! Потом – я те разрешу… иди себе…

Старуха. Уж ты ей-то разреши…

Зобнин. И ей разрешу… Вино и елей… Ух! Ну, Иван Иванов, подозрительный ты человек!

Кичкин. Да ведь ты вон как… забегаешь!

Зобнин. А ты – давай будем верить друг другу, право! Пусть кто другой ямы нам копает… Ты – простодушней будь! Жизни тебе не больно много осталось…

Кичкин. Это – верно. Выпьем давай, что ли? Леший…

Костя (Марье). Ф-фу! Я даже вспотел!

Марья. Же сюи осси тре фатигэ… пардон![5] Я тоже устала… волнуюсь до костей!

Костя. У нас с вами, можно сказать, первые роли… (Вонзает вилку поочерёдно в гриб, сардину и селёдку.)

Зобнин. Экой ты, братец мой, варвар! Всё расковырял, разварзал! Татьяна, ты чего глядишь?

Татьяна. Не понимаю даже, зачем меня привезли!

Зобнин (угрожая). Забудь-ка! Я те дома напомню!

Кичкин. Всё перебуторено на тарелках-то! Кум, надо бы и нашу провизию выложить.

Типунов. Хватит с него!

Татьяна. Что же ваше-то лучше нашего?

Начальник станции (в двери). Сейчас даю звонок к поезду, – как у вас дела?

(Общая суета. Костя залпом пьёт три рюмки.)

Зобнин. Татьяна – бери поднос! Оправься! Губы-то подбери… Ишь, развесила, словно флаги!

Кичкин. Марья – готовься! Кум, гляди! Господи, благослови…

Начальник станции. А… позвольте! Вдруг я выговор получу за устройство этого буфета?

Зобнин. Друг – не скучай! Всё получишь, как договорено!

Начальник станции. Насорили… бумажки, солома… плевки! Эх, господа!

Костя (критически). Действительно – хламу много! Любит русский человек сделать что-нибудь неприличное.

Марья. Ах, это святая правда!

Начальник станции (кричит). Быков! Подмети классную!

Зобнин (берёт Кичкина за руку). Ну, идём, благословясь!

Татьяна (миролюбиво Марье). Очень это верно насчёт неприличия! Ехала я в губернию намедни – так господин какой-то, который надо мною поместился, носок мне на голову спустил…

Марья (подвигаясь к выходу). Скажите, какое безобразие!

Татьяна. Я говорю: «Что это вы делаете?» А он: «Ведь голову я вам не прошиб», говорит…

Марья. Бесстыдник!

Татьяна. И носок-то с дыркой был…

Марья (с гримасой). Фи, гадость…

Татьяна. С дыркой! Неженатый, видно, пассажир-то…

(Ушли. Входит Быков со щёткой, притворил дверь и осторожно подходит к столу. Улыбаясь, качает головой, потом, взяв бутылку, пьёт из горлышка – у него занялось дыхание и выкатились глаза.)

Быков. Ух… (Пьёт из другой бутылки и снова ошеломлён.) Н-ну… это на совесть!..

(Дверь из уборной приотворяется, выглядывает Евстигнейка. Быков, закрыв глаза, широко улыбается.)

Евстигнейка (хрипло). Скажу!

Быков (испугался и опрокинул рюмку с наливкой в тарелку с грибами). Ты? Это ты как же, а?

Евстигнейка. Скажу!

Быков. Кто тебе разрешил тут, а?

Евстигнейка. Поднеси, а то – скажу!

Быков (храбро). Я те поднесу! Пошёл вон!

Евстигнейка (выходя). Не гони! Всё равно – окошко разобью, а влезу! Я решился на всё! Я такой случай не могу пропустить…

Быков (смягчаясь). Ах ты… когда это ты залез, а?

Евстигнейка. Поднеси, говорю! Мне для храбрости надобно…

Быков. А если я тебя… по шее? Или жандара призову?

Евстигнейка (неуклонно). Бил ты меня, и жандар бил, это – без толку! Я своего достигну – окошко разобью! Как этот Князь войдёт, я сейчас башкой в окошко и на колени перед ним…

Быков. Ну характер у тебя, шельма! (Подаёт ему бутылку.) На, да гляди – немного лакай…

(Евстигнейка выпил, задохнулся и трёт себе грудь и горло.)

Быков (гордо). Что? Хватил? То-то! Это, брат, не для шуток сделано… Ну – теперь уходи!

Евстигнейка. Митрий – ты меня оставь тут!

Быков (его уже тронуло). Нельзя-а! Вдруг ты его испугаешь? Мне отвечать!

Евстигнейка. Не бойся, я – тихо! Я, брат, не подведу!

Быков. Ах, господи! Ну, как быть? (Решительно.) Полбутылки – ставишь?

Евстигнейка. Бутылку!

Быков. Врёшь?

Евстигнейка. Гром убей!

Быков. В воскресенье?

Евстигнейка. Как в аптеке!

Быков. Ну – сиди! Я, брат, тоже не без души живу! Я понимаю, – всякому хочется переменить жизнь… эх! (Поезд подходит.) О, пострели те горой… вот те… эх ты… (Убежал, бросив щётку на пол. Евстигнейка быстро и ловко глотает вино из рюмок, приготовленных на подносе, потом, обожжённый, прячется в уборную. Типунов открывает дверь, пятясь задом, входит Зобнин, на него наступает Бубенгоф, рядом с ним, растерянно улыбаясь, идёт Князь – он, видимо, удивлён и польщён встречей. Сзади на него наваливаются Кичкин, Костя; обе женщины, стараясь пройти вперёд, толкают их. За ними следует пассажир навеселе, начальник станции, телеграфист, жандарм, старуха с прошением и какие-то мужики.)

Зобнин (поёт). Просим покорнейше… в радостях приезда… из глубины душ… Татьяна, что же ты?!

Костя (Зобнину). Позвольте, ведь я говорю!

Татьяна (у стола). Батюшки! Кто это вылакал? Машенька… наливайте скорей…

Кичкин (Бубенгофу). Врёт он… жулик он…

Бубенгоф (брезгливо). Што-о такой?

Князь. Это очень… очень по-русски… Не ожидал, право… весьма тронут…

Зобнин (в тихом восторге). Просим, ваше сиясь – хлеб-солью! (Шепчет в отчаянии.) Татьяна же, изверг! Зарезала! По стародавнему обычаю… от греков, ваше сиясь… (Запнулся через щётку, пошатнувшись, опустился на стул, сконфуженно поднял щётку.) Щёточку забыли… дьяволы…

Князь. Вот оно, Бубенгоф, русское гостеприимство, видите? Так простодушно, по-детски…

Бубенгоф (ворчит). Ню… Ню… они наступайт сапогом на пальци ногов мне… И тут есть крепкий запах…

(Татьяна и Марья встают перед князем с подносом, сзади них – Типунов и Костя; слева от этой группы Кичкин стремится что-то рассказать Бубенгофу, справа подпрыгивает Зобнин, в нетерпении потирая руки. Пассажир, сладко улыбаясь, ходит вокруг стола, в дверях – начальник станции и другие.)

Костя (слишком громко). В-ваше сиятельство…