Иван Лажечников - Горбун Страница 3

Кремонов. Может быть, плут управитель обманул меня.

Шаф. Хочу верить для чести вашей, только я денег не получал. Позвольте же далее... простившись с семейством, будто шел на смерть, я отправился в путь... В Вене у меня не было уж крейцера в кармане... хоть броситься в Дунай!.. Я об этом уж помышлял... На счастье мое прискакал к императору австрийскому русский курьер с депешами из армии. Являюсь к нему... рассказываю свои обстоятельства... он дает мне кошелек с золотом, разумеется, в долг; мое честное слово ему заложено... этот курьер, кто бы вы думали?.. адъютант великого Суворова, этот адъютант — господин Александр Андреевич!..

Кремонов (с величайшим смущением). Уж не...

Аполлон Павлович. Конечно, наш рыцарь Радугин. Потешно!

Шаф. Так и есть... Радугин, благороднейший из смертных. Имя его записано здесь, в сердце моем; дети мои затвердят его в молитвах своих. Отдавая мне деньги, он взял с меня слово не разглашать о делах моих с вами, и ручался мне, что вы заплатите непременно долг свой.

Кремонов (в сторону). Боже мой! ему все известно... какой позор!.. Бедная Вера, я твой палач. (Вслух.) Уж, конечно, заплачу, мой добрый, мой милый Каспар Иваныч... честное слово... Я имею виды... будьте снисходительны только недели на две, на три... Где ж вы остановились теперь?

Шаф. У купца Мошнина, из хлеба нанялся рисовальщиком на его фабрике. Вы должны его знать... За иск его наложена опека... и это обстоятельство заставляет меня бояться...

Кремонов. О, не бойтесь... Жестокосердый! из хлеба! плут! разбойник!.. я докажу, что иск его фальшив... Вы первые будете удовлетворены. (Входит слуга.)

Те же и слуга.

Слуга. Барышня приказала доложить вам, не забыли ли о чае, и не прикажете ли сюда?

Кремонов. Идем сами. (Отводит Шафа в сторону.) Объясню вам после, друг мой, какие у меня надежды... я выиграл процесс... на днях получу резолюцию из Сената... Недели две-три не больше... (Жмет ему руку.)

Шаф. Хочу вам верить и боюсь не верить: от одной мысли сердце леденеет...

Кремонов. Ну уж я сказал тебе... Пойдем же, на примирении выпьем по доброму стакану чаю... здесь так холодно...

Шаф. Мне жарко от воспоминания о моих детях и жене.

Кремонов. Только ради Бога ни слова Верочке... понимаешь, она такая чувствительная... особенно о Радугине... это убьет ее... я скажу тебе за секрет: благодетель твой — жених ее...

Шаф. Даю слово. У меня самого дочь; но моей нет при мне. (Уходят.)

Аполлон Павлович и слуга.

Аполлон Павлович (удерживая слугу). Мне что приказано сказать?

Слуга. Не до вас, посидите у моря, да подождите погоды.

Аполлон Павлович (один). Вот этак всегда, от первого до последнего в доме!.. А кто выручил их, как не я. Сосали бы отмороженные лапы, как медведи! (Радостно.) И у меня будут дрова! я это знаю, я это видел по глазам старосты... однако ж, что-то долго не несут! Я весь продрог... Одежда на мне только именем теплая... Воображение, благодетельное божество, приди на помощь слабеющим силам и удержи хоть на несколько минут последние искры огня в крови моей. Ты нередко было моею красотою, моим богатством и славою! не оставь меня и теперь... Гений мой, моя фея! махни надо мною благодетельным жезлом своим и согрей около меня холодную атмосферу... Дай, помечтаю... не все ли в жизни мечта? (Закрывает глаза.) И вот, я чувствую, благотворная теплота переливается из жилы в жилу... И вот я настоящий наследник богатого дворянина... образован, хорош, ловок... секретарь посольства... в будуаре красавицы, нежусь на роскошном диване, упиваюсь ее взором, который сулит мне столько блаженства... (Вздрагивая, открывает глаза.). Нет, холодно, очень холодно! Что ни пиши, а горькая существенность превозмогает... я в каком-то склепе... недоросль... урод!.. Да, урод!.. люди счастливые, то есть с приятною наружностью, знаете ли, что такое урод? Как бы объяснить?.. Нет, язык человеческий в миллионах слов имеет только одно для выражения этого понятия!.. Люди, если б вы понимали унижение, тяжесть этого слова, вы обращались бы иначе с тем, кто оклеймен им. Сизиф, Тантал, Прометей, почему вас всех, мучеников древности, не изобразили с моей фигурой, с моими понятиями и чувствами!.. Тогда б ваши страдания были понятнее... Но вы мифы, а я... (Встает и смотрит в зеркало с адскою улыбкою.) Хорош! Красавец!.. В прибавку, как на смех, как бы ругаясь надо мной, назвали меня Аполлоном... Бельведерский!.. Ха, ха, ха! (Бросается опять в кресла и, скрывая лицо в руках, плачет.)

Аполлон Павлович и истопник.

Истопник (приносит беремя дров и затопляет камин. Смотря на Аполлона Павловича). Не замерз ли уж барин? (Осторожно толкает его.) Огня принес.

Аполлон Павлович (открывая лицо, радостно). Огонь!.. А!.. тепло!.. (Истопник, увидав его лицо, перестает класть дрова, встает, пробирается к двери и вон из комнаты.)

Аполлон Павлович. И даже на этого дикаря, с грубыми, черствыми чувствами, мое безобразие сделало впечатление. (Кладет сам дрова и греется; потом скидает теплую одежду.)

Аполлон Павлович и Вера Павловна.

Вера Павловна (неся на маленьком подносе чайный прибор). Сама изготовила, сама принесла, никому не хотела поручить... Думала, что Аполлоша хоть раз в жизни поблагодарит меня. (Ставит чайный прибор на столик, потом наливает чай в стакан и подает брату.)

Аполлон Павлович. Благодарю. (Прихлебывает с жадностью, иронически.) Доброе сердце!.. Вы знаете, что слуги так настроены, что донесли бы мне, отпив из моей доли... Было у вас это в мыслях, не правда ли?

Вера Павловна. Нет, мне хотелось иметь удовольствие самой принесть и слышать от тебя спасибо. (Целует его в голову, стоя за спинкою кресел.)

Аполлон Павлович (отклоняет голову). Полно притворничать!.. Ну, кто поверит, чтоб ты с удовольствием целовала урода! Любят ли безобразие?

Вера Павловна. Люблю тебя, брата моего, в таком виде, как ты есть; любила бы тебя и с приятною наружностью, однако ж не за нее, а потому только, что ты мне брат. Может быть, почем знаешь? теперь люблю тебя, непригожего, еще больше... (грустно) ты несчастлив.

Аполлон Павлович. Увольте от сожаления, унизительное чувство!.. Поговорим лучше об Александре Радугине. Чай, предмет разговора для тебя неприятный?..

Вера Павловна. Я не скрыла от отца, что Александр мне нравится, как еще никто не нравился; почему скрывать мне это от брата? Молодой человек с редкими достоинствами!

Аполлон Павлович. Ты не говоришь более об нем, как о женихе. Едва ли необрученная?..

Вера Павловна. Да, словом и сердцем!.. Но... с тех пор, как он уехал, обстоятельства наши переменились... ты понимаешь унижение бедности...

Аполлон Павлович. О! всякого рода унижение, конечно, лучше другого! А жаль... Забавно было б посмотреть со стороны, как встретился бы ваш красавец с орангутангом, с которым должен породниться. Как сгорел бы отец! как устыдилась бы ты меня!.. умора, да и только!..

Вера Павловна. Вот какой ты недобрый!.. Можно ли выдумывать такие обидные мечты?

Аполлон Павлович. Мечты?.. Нет, история, сударыня, история, которой каждую строчку мое сердце записывало кровью. А, право, жаль!.. Кто поручится за будущее, кто поручится, прекрасная Матильда, в постоянстве твоего Малек-Аделя? Может быть, геройское чело твоего жениха увито не одними лаврами!..

Вера Павловна. Что ж потом?

Аполлон Павлович. Потом... какая-нибудь Гретхен или Лютхен... Мудрено ль... венчают его своими миртами.

Вера Павловна. Не понимаю, что-то слишком высоко!

Аполлон Павлович. Просто, он изменил тебе.

Вера Павловна. Александр так благороден, в каждом слове его было столько любви... (Задумывается.) Нет, нет, это не может быть! Верю моему сердцу более, нежели твоим словам.

Аполлон Павлович. Положим так. Но война не невеста со сладкими поцелуями, не супруга с нежными заботами. Кто знает, что она сулит Александру, или уж исполнила... может быть, чмокнулась с ним таким кровавым поцелуем, что изуродовала по-моему. Посмотри-ка на меня.

Вера Павловна (грустно). Полно, я тебя знаю. Я пришла к тебе с любовью сестры, а ты чем выгоняешь от себя?