Роберт Макдональд - Встреча на высшем уровне Страница 3

ЕВА. Ещё чаю?

КЛАРА. Не надо чаю, спасибо.

ЕВА выдвигает спрятанный в стене гигантский шкаф, сверху донизу уставленный бутылками.

ЕВА. Выберите сами.

КЛАРА. Ehi, ma che selezione! Oh, ma guarda,[18] уж и не помню, когда пила. (Достаёт бутылку с омерзительного цвета французским ликёром.) Ещё до войны.

ЕВА. Не вы же завоевали Францию.

КЛАРА. Не очень любезно так говорить, cara. Ваше здоровье! Да вы не пьёте! Вы не курите, вы не пьёте. О чём вы говорите на исповеди?

ЕВА. В Рейхе нет места церкви.

КЛАРА. Надеюсь, вашему другу хватает ума не разделять это мнение.

ЕВА. Это его мнение.

КЛАРА. Так пусть оно останется вашей семейной тайной. Он должен быть благодарен его святейшеству. Подписав конкордат с Ватиканом, его правительство впервые добилось уважения за границей. Ну да ладно. (Замечает, как ЕВА бросается к бутылке.) Составишь мне компанию.

ЕВА. Другой нет.

КЛАРА. Там, за дверью, есть один милый мальчик.

ЕВА. Не сейчас. Дай мне сигарету.

КЛАРА. Конечно. Я тебя развращаю. Вот увидишь, ты станешь порочной женщиной, как я. Если, конечно, уже не стала. (Чокается своим бокалом.) «Слепой и глухой проживёт сто лет». Сколько это всё будет тянуться?

ЕВА. Они вошли в зал заседаний пять минут назад.

КЛАРА. Да я о вашей дурацкой войне.

ЕВА. Ты хочешь сказать, нашей?

КЛАРА. Дуче не хотел войны. Никак не раньше следующего года.

ЕВА. Он и так выжидал достаточно долго.

КЛАРА. Он пытался уберечь вас от неё. Почему твой друг больше не слушает дуче?

ЕВА. Предназначение фюрера говорит громче.

КЛАРА. Перестань, cara. Ты же не на митинге. Ты со мной разговариваешь. Политики вспоминают о Предназначении, только когда совершают ошибки. Говорить о Предназначении — всё равно что о сексе. Одна пустая болтовня, которой никто не верит. Я скажу, почему он больше не слушает дуче. Потому что сам никогда не умолкает. На их прошлой встрече он говорил без остановки два с половиной часа. Дуче так вымотался, что порвал две струны на скрипке и бретельку у меня на лифчике… пока играл «Юмореску».

ЕВА. История знает времена, когда головокружение охватывает каждого бодрствующего мыслящего человека; в такие времена только лунатик может ступать уверенно. Мы живём в такое время, и Адольф Гитлер ведёт нас с уверенностью лунатика.

КЛАРА. Говоришь как пишешь.

ЕВА. Это уже написано. В книге. В его книге.

КЛАРА. Должна признаться, cara, она может и называется «Моя борьба», но для читателя сущая пытка. Я её так и не осилила. И дуче тоже.

ЕВА. Тогда ясно, почему он теперь такой недовольный. Хотя я не понимаю, на что ему жаловаться. Величайшая армия в мире только что одержала победу в величайшем сражении за всю историю человечества — под Киевом. Триста тысяч убитых. Какое участие в этом принял твой друг? Послал десять дивизий да пару ящиков яблок. И подписал: «Солнце Италии».

КЛАРА. Десять дивизий, которые могли бы решить для нас исход войны в Африке.

ЕВА. Что ты такая отсталая? Кто теперь ведёт колониальные войны? Уже лет сто как поздно. У нас отняли колонии в 1918 — так англичане скоро сами потеряют империю.

КЛАРА. А что останется, скупят американцы.

ЕВА. И торговать с ними будешь ты, стоя на пирсе в Неаполе. Надело мне слушать об американцах. Они не станут воевать, что бы им ни сулил мистер Рузвельт. Хватит с них сдать в аренду несколько старых эсминцев, с которыми они не знают что делать. Пусть снимают свои чудесные фильмы, даже если нам нельзя их смотреть. Кстати, у меня есть копия «Унесённых ветром». Хочешь, посмотрим сегодня вечером? Если переговоры не закончатся.

КЛАРА. О! Via col vento[19], божественно! Вивьен Ли. Дуче не объявит войну Америке. Там слишком много итальянцев. Его не поддержат.

ЕВА. Итальянцы в Америке нынче пытаются сойти за пуритан. Вам всё же придётся объявить войну, если объявим мы. Мы союзники, или ты забыла?

КЛАРА. Не трудно позабыть, если нас не ставят в известность о том, что происходит.

Удивляюсь, что нам сообщили о России, пусть даже через полчаса после вторжения. Знаешь, что сделал дуче, услышав об этом? Позвонил жене — от меня, чего никогда не делал, он слишком щепетильный — и сказал: «Мама, — вот как он её называет, — Мама, — сказал он, — война проиграна».

ЕВА. Значит, вы проиграете её вместе с нами, если не вместо нас.

КЛАРА. Надеюсь, вы нам сообщите, когда решите сдаться.

ЕВА. Ты слышала о том, чтобы тень пережила солнечный свет?

КЛАРА. Не смей так говорить со мной!

ЕВА. Попробуй получить удовольствие, дорогая.

КЛАРА. Вот в чём беда у вас, у немцев. Всегда заходите слишком далеко, никогда не зная, как далеко нужно идти. Один немец — философ, два немца — митинг, три немца — мировая война. А когда другого не остаётся, вы начинаете всё заново.

ЕВА. Уж лучше так, чем один итальянец — тенор, два итальянца — опера, три итальянца — армия в отступлении. Ха-ха-ха. Что, не смешно? Плохо не иметь чувства юмора.

КЛАРА. Гораздо хуже жить там, где без него никак не обойтись.

ЕВА. Слыхала, что говорят? У англичан появилось новое секретное оружие — итальянская армия. Ха-ха-ха.

КЛАРА. Что же он напал на Россию, а не на Англию? У него же самая большая армия в мире, чего он испугался, ноги промочить? Или он плохо знает историю? Не слышал про Наполеона?

ЕВА. Англия подождёт — вместе с крикетом и евреями. Об империи на востоке мы мечтали шестьсот лет.

КЛАРА. Из них последние сто ваши генералы видят кошмары о войне на двух фронтах.

ЕВА. На двух фронтах? А кто виноват, что теперь мы сражаемся на трёх? Ваше безумное вторжение в Грецию вынудило нас отправиться вам на помощь. Если кто и понесёт ответственность за поражение в войне, так это вы. Только одна страна может позволить себе сражаться на трёх фронтах.

КЛАРА. И эта страна…

ЕВА. Швейцария. За полтора года, нет, за год наша армия смела Западную Европу в океан, а что сделали вы? Да, вы объявили войну — как стервятник объявляет войну дохлой зебре. Вы без спросу ввязались в какую-то идиотскую колониальную авантюру, и раз мы дали вам слово, нам пришлось вмешаться, чтобы вы не выглядели дураками.

КЛАРА. А вы даже не заикнулись о вторжении в Румынию; даже не сообщили о вторжении во Францию. Не сказали ни слова, когда вторглись в Польшу. Я из газет получал больше сведений, чем от ваших послов. В чём дело? Ты больше не веришь мне? Вот я и решил: «Пусть почувствуют себя в моей шкуре!»

ЕВА. Как это по-женски.

КЛАРА. Когда ты вошёл в Австрию, я не вмешивался, хотя мне пришлось нарушить слово, данное пять лет назад. Тогда ты любил меня. Говорил: «Я никогда, никогда, никогда тебя не оставлю. Я пройду с тобой огонь и воду, что бы ни случилось. Буду рядом, даже если весь мир обернётся против нас».

ЕВА. Я так сказал?

КЛАРА. По-твоему, я всё выдумал?

ЕВА. На это ты способен. Лучше б мы никогда не встречались.

КЛАРА. Без меня ты прослыл бы полным идиотом. Я твой пропуск в мир уважаемых людей. Я правил итальянским народом одиннадцать лет; я был самым почитаемым политиком в Европе; я мог добиться всего. Поезда и те стали ходить по…

ЕВА. Да, ты не раз говорил.

КЛАРА. Мною все восхищались. Лорд Ротермер сравнил меня с Наполеоном. Даже в 1939 году манчестерская «Гардиан» назвала меня величайшим государственным деятелем современности. Банкиры, кардиналы, архиепископ Чикагский, Фьорелло Ла-Гардия, фон Папен, Бриан, Пуччини — все меня прославляли. Уинстон Черчилль сказал: «Если бы я был итальянцем, я бы надел чёрную рубашку».

ЕВА. В своё время он вполне мог надеть её и в Англии.

КЛАРА. Даже ты попросил у меня фотографию с автографом.

ЕВА. Которую ты не прислал. В ненадёжном мире единственное, на что можно рассчитывать, — это ненадёжность итальянцев. Фотография, если бы ты её прислал, висела бы сейчас в комнате прислуги… как предостережение. Я хочу курить.

КЛАРА. Угощайся, чего церемониться. Вы всё портите. Когда я впервые увидел тебя на вокзале, то подумал: «Поглядите-ка на этот кошмарный жёлтый плащ, на эту фетровую шляпу в руках. Вид как у водопроводчика». Я подумал: «Я, наверное, должен быть рад, что кто-то совершил революцию в наших рядах, но они немцы и могут только разрушать». Так и вышло. Фашизм не пригоден для экспорта. Точки зрения плохо распространяются по свету. Вы всегда были гуннами, лютеранами, врагами Рима, и такими вы и останетесь. Вы всё губите, а потом вините нас за то, что мы превыше всего ценим идею. Посмотри-ка сюда. (Указывая на одну из архитектурных моделей.) Что это будет?