Афанасий Салынский - Драмы и комедии Страница 32

И в у ш к и н. А ты, Анисим Федорович, за коммуну или против?

О х а п к и н. Я? Я — за… (Бросает есть, поспешно встает.) За-а! (Пятится.)

И в у ш к и н (с улыбкой). Чего торопишься?

О х а п к и н. А? Сын, Иван, дожидает… дельце у нас малостное…

И в у ш к и н. Придешь и к нам когда-нибудь. Как пришел в партизаны…

С а м о й л о. Все придут! Иначе, брат… сказка про белого бычка!

О х а п к и н (обескураженный). Сказки, милой, и мы знаем… Анютка! Лети домой, трясогузка!

А н ю т к а. А что мамке сказать? Что к Ферапонту сеялку покупать пошли?

О х а п к и н. Какую сеялку?! Чего мелешь-то?

И в у ш к и н. Ты, Анисим Федорович, не к Ферапонту, а к нам поближе держись. Правда — за нами.

О х а п к и н. Одной правдой, Гаврила Семеныч, землю не вспашешь, не засеешь. Ты уж… к-хм… заворачивай ко мне на огонек, Гаврила Семеныч.

И в у ш к и н (с улыбкой). Чайком угостишь?

О х а п к и н. Смогу, паря. Опять я самовар заимел! Еще краше того, питерского. Заворачивай, угощу! Анютка, домой!

Охапкин тащит за руку Анютку, но не успевает уйти. Слышатся отдаленные выстрелы. Затем появляется  Г о л ь ц о в. Он — с винтовкой.

Г о л ь ц о в. Ну, бандюги!.. Тиуновы… оба… сыночки Ферапонта Михалыча. То по лесам шалили, а тут, гляжу, вот они… Да из обрезов палят в кого-то. Пуганул я их. Ускакали, гады…

И в у ш к и н. В кого ж они из обрезов палили?

Г о л ь ц о в. Да не опознал я… Деревца там, колок, не видно.

Входит  Л ю б а ш а. Она в старой красноармейской шинели, в сапогах. Пошатывается, в руке держит шлем со звездой.

Л ю б а ш а. Водички испить найдется? (Села.)

И в у ш к и н. Люба?..

Любаша молчит.

А г а ф ь я. Водички ей подавай! Иди к своим, батька птичьим молоком напоит.

И в у ш к и н (подал ей ковш с водой). Откуда ты сейчас?

Л ю б а ш а. От китайской границы.

А г а ф ь я. Во-во! Перемахнуть не успела?!

Л ю б а ш а. Я в красной кавалерии была… Семеновцев били.

Г о л ь ц о в. Уж не в коммуну ль теперь затесаться решила?

Л ю б а ш а. Просто в родные места.

Г о л ь ц о в. Проваливай-ка. А то можем тебе кое-что и припомнить.

И в у ш к и н. Ты полегче, Гольцов!

Г о л ь ц о в (щелкнул затвором винтовки). Отыдь!..

К о к о р и н. Давай винтовку… (Отбирает винтовку у Гольцова.) Больно ты скорый на расправу.

Г о л ь ц о в. Гражданка Тиунова, показывай бумаги, какие есть! Кто ты такая и почему?

О х а п к и н. Ежели судить, так по совести! Лазарет партизанский кто от резни уберег? Она, Любаха!

С а м о й л о. И в красную кавалерию никто ее силком не волок.

Г о л ь ц о в. Чего суешься, Петелькин? Откуда знаешь, враг она теперь или не враг?

С а м о й л о. Я врагов видывал, разглядел…

А г а ф ь я. Когда ж это ты их разглядывал?!

С а м о й л о. Когда на пике поднимал, тогда и разглядывал.

Любаша достает бумаги.

Г о л ь ц о в. Мда… (Рассматривает документ.) Отпущена из полка насовсем.

И в у ш к и н (взял из рук Гольцова бумажку). Кровь?.. Люба?! А ну, ребята, помогите мне…

А г а ф ь я (расстегивает шинель Любаши). Анютка! Там простыня на веревке висит. Тащи быстрей! Перевяжем…

Л ю б а ш а. Чего зря простыню портить?

И в у ш к и н. Люба?!

Л ю б а ш а. Все ж венчали нас, Гаврила Семеныч… Поцелуй меня.

З а н а в е с

1957

БАРАБАНЩИЦА

Драма в трех действиях

НИЛА СНИЖКО.

ФЕДОР.

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА — его мать.

ЧУФАРОВ — его дядя.

ЗОЯ ПАРАМОНОВА.

МИТРОФАНОВ.

САШКА.

ЭДИК.

ЛИЗОЧКА.

КРУГЛИК.

ТУЗИКОВА.

АЛЕКСЕЙ.

МИКА СТАВИНСКИЙ.

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА.

ИНТЕЛЛИГЕНТНЫЙ ЖИЛЕЦ.

ЮНОША.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Большая проходная комната. Слева дверь в соседнюю комнату. Правая стена пробита снарядом. Лестничная клетка обнажена, и ступени обрываются на уровне пола проходной комнаты, так что все, кто живет на верхнем, третьем этаже, проходят через эту комнату. Сквозь окно щедро проливается свет. Солнечные блики играют на стенах, прячутся в зеленых листьях хмеля, который протянулся под потолком, запутался в остатках люстры и спустил свои зеленые косы по углам. Видно, что хмель пришел сюда прямо с улицы и вьется тут не как попало, а направляется чьей-то заботливой рукой. Отсюда хорошо видны небо и город. Собственно, города нет, одни развалины, над которыми возвышается старинная крепостная стена с башнями. Стены комнаты испещрены надписями. Где углем, где мелом, а то и просто штыком нацарапаны слова: «Смерть фашистам!», «Братки, дойдите за нас!», «Гвардейцы не сдаются! Рядовой Потапенко», «Туська, милая, где топают твои ножки?» Эти надписи и следы пуль говорят о том, что дом выдержал не один бой. Где-то близко фронт — сюда доносится гул артиллерийской канонады. В левой стороне комнаты стоит большая, сработанная под карельскую березу кровать с резными украшениями в виде толстеньких амурчиков с крылышками, нацеливших свои стрелы на тех, кто, как предполагается, лежит в этой масштабной кровати. Сейчас под прицелом амурчиков, находится девушка в купальном костюме. Это  Н и л а  С н и ж к о. Она приподнялась на локте, провожая сердитым взглядом  и н т е л л и г е н т н о г о  ж и л ь ц а, направляющегося через комнату к лестнице. Жилец, лысоватый, в очках, отворачивается, дабы не видеть девушки.

Н и л а (оправляя короткую юбочку на купальнике). Ах, вам стыдно?

И н т е л л и г е н т н ы й  ж и л е ц. Мое нравственное чувство… гм… достаточно закалено, однако…

Н и л а. А где мне жить?! Как?! Хватит, попряталась, целую неделю под одеялом переодевалась… А теперь вы от меня прячьтесь! Уж отсюда-то меня не выживут. (Вскакивает на кровати.) Поберегите нравственное чувство… Ти-ти-та-та! Ти-ти-та-та… (Танцует, подпрыгивает на пружинящем матраце.)

И н т е л л и г е н т н ы й  ж и л е ц. Что это — непосредственность или…

Проходят один за другим еще двое жильцов верхнего этажа — п о ж и л а я  ж е н щ и н а  с авоськой и  ю н о ш а  в матросской тельняшке.

Н и л а. Я тут живу, комната моя! А в своей комнате человек может делать все, что ему угодно. Я ходила купаться на реку, должна же я переодеться. (Прыгает на кровати, затем соскакивает на пол, всовывает ноги в туфли, хватает аккордеон и, подыгрывая себе, поет.)

«Ушел парнишка на войну, ой-гоп,Оставил девушку одну, ой-гоп.Ждала-ждала его она, ой-гоп,И так была ему верна, ой-гоп…

Идет парнишка наш с войны, ой-гоп,И слышит смех со стороны, ой-гоп.— Иди, лети, солдат, скорей, ой-гоп,Девчонка встретит у дверей, ой-гоп.

И вот она, и вот она, ой-гоп.— О, я была тебе верна! Ой-гоп.Вот признак верности моей, ой-гоп, —Прелестных четверо детей, ой-гоп!»

П о ж и л а я  ж е н щ и н а. Испортила война девку.

Ю н о ш а. Овчарка она, а не… овчарка немецкая!

Н и л а. А, тебе не нравится песня, полосатенький? Зачем слушаешь?

Ю н о ш а. Хорошие люди погибают, а такая вот живет — и хоть бы хны! (Поднимается по лестнице.)

Н и л а. Зачем вы все тут? Проходите. Я — одна. Одна в своей законной комнате. Делаю, что хочу.

И н т е л л и г е н т н ы й  ж и л е ц (уходя, оглядывается). Когда же отремонтируют лестницу?

П о ж и л а я  ж е н щ и н а. Еще и трех недель не прошло, как город освободили, а вам уже лестницы парадные подавай… Слышите, как близко пушки бухают… (Ниле.) А ты подумай, как теперь жить будешь. Хоть и красивая, да с дурной-то славой кому нужна?

Ж и л ь ц ы  уходят — кто вверх по лестнице, кто вниз, через дверь справа. Нила, оставшись одна, натягивает платье, затем опускается на кровать и сидит, уронив голову на руки.

Н и л а (устало). Ой-гоп… с дурной-то славой… кому нужна?..

Она задумалась — и мы слышим, о чем…

М у ж с к о й  г о л о с. Эй, девушка… девушка! Где же она? Черт, какая темень…

Г о л о с  Н и л ы. Я прошу вас, летчик, не идите за мной.

М у ж с к о й  г о л о с. Такая тяжелая вязанка… Девушка!