Ксения Старосельская - Антология современной польской драматургии Страница 35

ВИКТОР большими глотками пьет пиво.

БОГУСЬ. Я ведь читал-то в принципе немного. И понятия не имею, с чего начать.

ВИКТОР отодвигает кружку.

ВИКТОР. «Когда в плену тебе приставят к горлу нож, в глаза взглянуть прикажут смерти гордой, про что забудешь ты решительно и твердо?»

БОГУСЬ молчит.

ВИКТОР. Про что? Я задал тебе вопрос.

БОГУСЬ. Это же стих.

ВИКТОР. Да, но я тебе задал вопрос, отвечай.

БОГУСЬ. Откуда я знаю, про что — это просто стихотворение, я его толком даже не понял.

ВИКТОР. Про дрожь, про дрожь забудешь. Сконцентрируйся.

БОГУСЬ смотрит на ВИКТОРА.

ВИКТОР. «Когда упадет твое тело бренное и сердце станет прахом, что тебе нужно, чтоб умереть без страха?»

БОГУСЬ (смеется). Не знаю, бля. Надо, чтоб в рифму было?

ВИКТОР. Надо, чтоб ты не был таким тупицей, думай!!

БОГУСЬ. Ну и что?

ВИКТОР. Презрение.

БОГУСЬ. Откуда мне знать — я в поэзии не разбираюсь.

ВИКТОР. Еще одна строфа.

БОГУСЬ. Нет.

ВИКТОР. Последняя. (Глотнув еще пива.) «Что нужно, чтоб воскреснуть вновь, когда рассеют твои кости белые и вспомнятся твои поступки смелые?»

БОГУСЬ. Любовь.

ВИКТОР. Откуда ты знаешь?

БОГУСЬ. Подходило по смыслу. Кто это написал?

ВИКТОР. Броневский. Владислав Броневский. Ты когда-нибудь о нем слышал?

БОГУСЬ. Да, он написал «До-о-ожди-и-и бе-е-еспо-койные-е-е».

ВИКТОР допивает свое пиво.

БОГУСЬ. Шучу. Знаю я его, в школе проходили. Отстой.

ВИКТОР. Ты знаешь только то, что вы проходили. Броневский — великий поэт. Единственный мужик среди польских поэтов XX века. Остальные — просто онанисты.

БОГУСЬ. Так он же коммунякой был. Вроде партию прославлял. Это же трубень просто.

ВИКТОР. Да, он заблуждался, ошибался, как любой мужик. Но и боролся как настоящий мужик. И за свои ошибки заплатил сполна. Ошибался, бросал вызов, пил и боролся. Он жил. А посмотри на себя — разве ты живешь? Разве это жизнь? А ты знаешь, что в этой стране есть места, где нет многоэтажек? Можешь себе это представить? Ты когда-нибудь видел дом, обыкновенный небольшой дом? Четыре стены, второй этаж, труба. Видел такой дом, придурок? А ты когда-нибудь терял дом? (Немного помолчав.) А я потерял…

БОГУСЬ. Нечего меня оскорблять.

ВИКТОР. Прости, Богусь. Я только хотел сказать, что где-то есть другой мир, другая жизнь. Когда-нибудь ты и сам в этом убедишься. Главное, чтоб не было поздно… Будешь еще? (Смотрит на почти полную кружку Богуся, идет к стойке, что-то говорит Хеленке — та отрицательно мотает головой — и возвращается к столу.) Ну что, будешь?

БОГУСЬ. Мне не нравится.

ВИКТОР (берет кружку Богуся и мигом ее опустошает). Пойду еще одно возьму. (Берет кружки и несет к стойке.) Пани Хеленка, еще два. Для паренька.

ХЕЛЕНКА. Я все видела, пан Виктор, вы сами все выпили.

ВИКТОР. А сейчас он выпьет, ну. Он немного стесняется, вот я ему и показал.

ХЕЛЕНКА. Кемпинский…

ВИКТОР. Да пошел он на хрен, мясник этот… Еще два, пожалуйста.

ХЕЛЕНКА. Не могу. А если что-нибудь случится…

ВИКТОР. Ничего не… Ну что может случиться, пани Хеленка? Еще два. Мне и парню.

ХЕЛЕНКА. Не знаю…

ВИКТОР. Два пива. Быстро!

ХЕЛЕНКА колеблется, но все-таки наливает две кружки.

ВИКТОР (платит и идет к Богусю). Вот зануда. Выпьешь?

БОГУСЬ (мотает головой). Я должен быть трезвым. Я — революционер.

ВИКТОР. Ну и слава богу. (Выпивает залпом пиво и наклоняется к Богусю.) Смелость, Богусь, презрение и любовь — всегда помни о них, этим руководствуйся. Будь смелым — борись, презирай — презирай от всей души эту мразь, люби — потому что только тогда жизнь имеет смысл. Найди себе женщину, Богусь, найди ее и люби. Люби своих друзей, люби жизнь. Живи, Богусь, не будь дохляком, живи. (Хватает Богуся за руку, трясет ее, отпускает и берет вторую кружку.) «День пламени, воздуха, слов, день войны, великой ночью рожденный. К нему призываю, как древний пророк, я — поэт с душою освобожденной». (Выпивает пиво Богуся и отодвигает пустую кружку.) «Горе вам, дома, что неба касаетесь! Вы забыли про Вавилон. Страшный день из ночи рождается. Будет голод, пожар и мор». (Поднимает глаза на Богуся.) Богусь, ты веришь в Апокалипсис? Мне кажется, он наступает. (Бросает взгляд в сторону стойки.) Мне запрещают пить, скоты, запрещают мне пить. Завтра запретят дышать, послезавтра — дрочить. (Встает, берет со стола кружки.) Я еще возьму, скажу, для тебя. Ты же еще ничего не пил. (Громко.) Пани Хеленка! Дорогая, родная! Два больших, пожалуйста!

ХЕЛЕНКА. Нет, всё.

ВИКТОР встает, направляется к стойке. Делает несколько шагов, останавливается и внезапно сгибается: его рвет. Кружки падают из рук и с громким звоном разбиваются. БОГУСЬ вскакивает. ВИКТОР кашляет и задыхается. Делает шаг, на втором поскальзывается и падает в лужу собственной блевотины. БОГУСЬ подбегает к нему. Из-за стойки выскакивает ХЕЛЕНКА.

ХЕЛЕНКА. Твою мать, пол мне загадил! (Богусю.) А ну, блин, убирай этого козла отсюда!

БОГУСЬ (хватает Виктора за плащ и пробует поднять). Виктор, что с тобой?

ХЕЛЕНКA. Я же говорила, чтоб не пил!!! Ему нельзя пить! Нельзя сюда приходить! Убирайтесь отсюда, бля! Пошли вон!

БОГУСЬ. Виктор, что с тобой? Ты можешь встать? Все нормально, Виктор?

ВИКТОР кивает, показывая, что с ним все в порядке. БОГУСЬ помогает ему встать.

ВИКТОР (выпрямившись). У меня идея. Поехали к моей бывшей жене. Может, она даст мне еще один шанс и одолжит пару злотых…

Пригород. БОГУСЬ и ВИКТОР стоят перед домом МАРИАННЫ. ВИКТОР жмет на звонок, МАРИАННА открывает дверь.

МАРИАННА. Чего надо?

ВИКТОР. Не очень-то любезно ты меня встречаешь.

МАРИАННА. Другого ты не заслуживаешь. (Закрывает дверь.)

ВИКТОР (успевает вставить в щель ногу). Подожди, я хочу поговорить. (Показывает на Богуся.) Этому парню нужна помощь.

МАРИАННА (смотрит на Богуся, видит его татуировку). Пусть обратится к психиатру.

ВИКТОР. Мне нужно взять кое-что из моих вещей.

МАРИАННА. Я их выбросила.

ВИКТОР. Ты же не выбросила всё.

МАРИАННА. Выбросила!

ВИКТОР. Не верю, что ты выбросила пластинки Кравчика. Ты б не посмела. Я хочу забрать свои.

МАРИАННА. Только пластинки? Сейчас вынесу.

ВИКТОР. Тебе тяжело будет, коробка большая. Пусти меня.

МАРИАННА. Нет!

ВИКТОР. Мне только пластинки нужны, правда. Он — свидетель, это мой ученик.

МАРИАННА. Ты ведь уже не работаешь в школе, тебя уволили, алкаш.

ВИКТОР. Это мой бывший ученик, правда. Только пластинки.

МАРИАННА. Хорошо, ты их заберешь и забудешь сюда дорогу.

ВИКТОР кивает. МАРИАННА открывает дверь.

МАРИАННА. Один лишний шаг, и я вызываю полицию.

БОГУСЬ и ВИКТОР входят в большую комнату. ВИКТОР смотрит на лестницу, ведущую на второй этаж.

МАРИАННА. Сиди здесь! Ты сидишь здесь, понятно? (Поднимается на второй этаж.)

ВИКТОР обводит взглядом комнату, обставленную небрежно и безалаберно.

БОГУСЬ. Ты здесь жил? Ничего домишко.

ВИКТОР. Два года назад.

БОГУСЬ. Потолок гипсовый, классный.

ВИКТОР. Я сам делал.

БОГУСЬ. Заметно.

МАРИАННА спускается по лестнице с большой картонной коробкой. ВИКТОР встает с дивана.

МАРИАННА. Даже не вздумай подходить.

ВИКТОР. Я помогу.

МАРИАННА. Не надо.

Старая коробка лопается. Виниловые пластинки, большие и маленькие, падают на ступеньки и на пол. МАРИАННА пытается как-то их удержать, но коробка рвется окончательно. ВИКТОР делает несколько шагов навстречу МАРИАННЕ.